Рукопись, найденная в Смолевичах

«Русская шхуна «Дмитрий», 22 июля 18…года Вблизи мыса Трафальгар Станислав очнулся уже ближе к рассвету. В трюме было тихо, лишь изредка раздавался почти неслышный топоток крысиных лапок – неистребимые обитатели корабельных закоулков спешили по своим делам. Странно, но эти твари почти совсем не боялись своих жутких соседей по трюму, в отличие от прочих животных. Крысы, конечно, не совались вампирам под ноги, заранее прятались в самые недосягаемые щели при их появлении, но и не совершили коллективное самоубийство при погрузке команды и пассажиров на судно в Варне, чего эмиссар немного опасался. Он заранее рисовал себе картину – в едином порыве серая корабельная шушера вырывается на палубу из глубин судна и попискивающим потоком, пихаясь и цепляясь хвостами, переваливается через борт, плюхается в темную воду, зверьки барахтаются, тонут сотнями, а наутро вся акватория болгарского порта покрыта серыми всплывшими трупиками… А славы Гамельнского Крысолова Стах не искал. Он вообще никогда не искал славы. Она как-то сама его находила. Ему на голову. Но никакого крысиного исхода не случилось. Серый народец тихо шуршал себе по углам судна. В первые дни их мелкие шажки и цокотанье коготков по старому дереву немного мешали дневному сну, но потом Стах привык и перестал его замечать. А может, крысы переселились из трюма в каюты – в этом рейсе в каютах было потише и помалолюднее, чем в перенаселенном трюме. Пан Станислав стоял у иллюминатора кают-компании. За стеклом со свистом проносилась ночная тьма. Шхуна шла на полном ходу, как всегда по ночам, наверстывая упущенное во время тихого и неспешного дневного хода. Эмиссар думал, думал, думал. Проверить каждого, вычислить охотника, узнать, что ему нужно, и покончить с ним. Станислав повернулся с намерением найти доктора и еще раз обсудить с ним план античеловеческой кампании. Под ногой что-то хрупнуло и рассыпалось. Опустив глаза долу, эмиссар увидел крошечные кусочки сахара, рассыпанные по полу. На одном из них он и стоял. Что это? Человек настолько уверен в своей неуязвимости, что ходит с полными карманами колотого сахара? А может быть, он, не стесняясь совсем ничего, еще и посасывает его втихаря прямо на виду у эмиссара? Наглость какая! - Вот видите, пан доктор, до чего дошло? Он уже тут сахар рассыпает. Совсем страх потерял! Доктор успокаивающие похлопал Станислава по плечу: - Ну полно, друг мой, полно! Как же вы хотели - когда-то же он должен есть? Кстати, и чай пить. - Ну конечно! – пан Станислав обрадованно вскинул голову. – Как же я упустил это из виду! Прожить без еды человек может довольно долго, а вот прожить без воды – не больше пары-тройки суток. Как быстро забываешь о таких мелочах, когда сам можешь обходиться без пищи и питья! То есть на судне, помимо провизии, есть и запас пресной воды. Который необходимо постоянно пополнять – здесь, в низких широтах, вода быстро портится! - Станислав даже взбодрился. - Осталось понять, кто сходил на берег во время последней стоянки, и дело сделано. Доктор, против своего обыкновения, не проявлял оптимизма: - Мессир, последняя стоянка у нас была на Сиросе. Станислав сразу сник. Да, на этом крошечном островке на берег по очереди сходили все. Команда полным составом – штурман и рулевой отметились дракой в портовом кабачке, мадемуазель Полина была с ними, сам эмиссар и доктор дожидались их у причала, магистр и две его спутницы тоже спустились, чтобы не пропустить волнующее зрелище нахлобучки, а плотник почти до рассвета колдовал над креплением руля и даже успел закончить почти затемно, но отчалить они уже не успели. Поэтому судно еще день простояло в гавани с задраенными иллюминаторами и под защитой надежного наговора – его вроде и было видно, но никто не интересовался, почему это никого нет на палубе, почему не спущены сходни. У человека был весь день в распоряжении, чтобы запастись свежей водой, едой, да что там – заодно уж сходить в бордель, в баню и на исповедь, если уж на то пошло! Что там еще живому нужно? - Ну с чего-то же нам надо начинать? Надо действовать, нельзя вот так просто сидеть и ждать, пока он тут чаи внакладку распивает! – эмиссар начинал злиться. - И с чего пан Станислав предлагает начать? - Да вот с сахара этого! Кто-то его наколол и рассыпал здесь. Кстати, зачем, как думаете? Доктор недоуменно пожал плечами. Он понятия не имел, кому это могло понадобиться. Весь остаток ночи Станислав только и делал, что смотрел себе под ноги в попытках найти новые следы пребывания супостата. Рисовались расставленные в правильном геометрическом порядке головы сахара, дымящаяся кружка чая с торчащей ложечкой и ломтиком лимона на блюдце, один раз перед мысленным взором уже совсем бредово проплыл кусок домашней краковской колбасы с симпатичным хвостиком-завитушкой… Эмиссар отогнал от себя неподобающие видения только тогда, когда под сапогом снова хрустнуло. Опять сахар. Только на этот раз к сахару добавился торчащий из-под трапа, ведущего на палубу, крепкий зад, обтянутый белой кисеей. - Сударыня, - превозмогая желание поддать сапогом под выдающийся фрагмент злоумышленника, подчеркнуто вежливо произнес Станислав, - не соблаговолите ли оказать мне честь, удостоив личной беседы? Застигнутая врасплох задница присела на коротких пухлых ножках и попыталась было притвориться, что ее тут нет, но скоро поняв, что этот фокус не сработает, покорно опустилась на колени, и из-под лестницы выползла несколько смущенная и местами покрытая паутиной Марья Сидоровна. Букли ее прически развились и болтались по плечам тощими прядями, а изо рта свисал кончик крысиного хвоста. - Нуте-с, сударыня. Мы ждем-с! – на губах эмиссара застыла ехидная улыбка, не скрывающая острых клыков. Мадемуазель виновато шмыгнула носом. Первое изумление Станислава прошло не сразу – он никак не мог предположить, что охотником окажется вот эта вот… дама, больше похожая на встрепанного, а сейчас еще и испуганного совенка. Хотя кто их знает, может быть, на это и рассчитано – кто подумает на приземистую и неказистую старую девицу, которую и обратили-то, скорее всего, по недоразумению или за компанию. А еще он обрадовался – как же славно, что это не член команды! Он и сам не хотел себе сознаться, что именно предположение, что это кто-то из его подчиненных, выматывает сильнее всего. Даже возможный провал миссии не так пугал, как мысль о том, что это может быть их обстоятельный плотник. Или разгильдяй-рулевой. Или тихий штурман. Хотя и рыжий. А еще эмиссар поражался сам себе – как можно было принять вот это за вампира? Всем известно, что обращают юных, свежих красавиц, желательно девиц, цветущих как майский жасмин, трепещущих длинными ресницами, отбрасывающими тень на пол-лица, с губами, подобными нераскрывшимся бутонам, с лилейными плечами, с персями как арбузы. Девица-то она наверняка, а вот прочее... Но черты курносенькой Марьи Сидоровны вдруг поплыли перед глазами, преображаясь в утонченный образ изысканной петербургской красавицы, растрепанные патлы снова завились темными спиралями буклей, аршинная талия стянулась в рюмочку, и только грудь как была, так и осталась похожей на два спелых арбуза. - А ну-ка, - вдруг раздался резкий голос доктора, - ну-ка, сударыня, прекратите! Марья Сидоровна виновато хлюпнула вновь закурносившим носом-пуговкой, покрытым простецкими веснушками, и к ней вернулся ее привычный вид. - Морок вы, я вижу, наводить мастерица, - жестко говорил пан Вениамин, внимательно вглядываясь в лицо магистерской наперсницы. – А как вот это объясните? – на раскрытой ладони доктора лежало несколько кусков сахара, явно отколотых от головы с помощью щипцов, а не открошенных вручную или откушенных клыками. - Дык как объяснить, мил-человек, - девица снова шмыгнула носом. У нее вдруг прорезался какой-то странный говорок, который, между тем, пришелся ей очень даже впору, - есть надобно, хоть в седмицу раз, а лучше – каждую ночь, а тут у вас, почитай, и нету ничего. Ну так на безрыбье-то и крыска за снетка… Мы народ непривередливый, ко всему привычный. Тут хвостик, там ушко – вот и сыта старушка. - Вы, сударыня, кем изволите быть? – эмиссар не верил своим ушам. То, что перед ним не охотник, он уже понял, но что это такое? Крыс есть – это кем надо быть? Нет, в тяжелых условиях дальнего похода кровь из них выпить – понятное дело, не деликатес, но капризничать не приходится. Но чтобы вот так, чтобы хвост изо рта торчал… - Дык, это… Кикиморка я, - смущаясь, пробормотала Марья Сидоровна. - Болотная? – ошарашенно спросил эмиссар, припоминая, что он слышал об этих существах. - Ды почему ж болотная? – обиженно сказала девица. – Самая что ни на есть домашняя! Сколько помню, за печкой жила в избе. То к одному двору прибьешься, то к другому. Места у нас и правда, болотистые были, тут врать не стану, но сама в болоте не живывала! Нет, сударь, не пришлось. - А как же вас к нам занесло? – голос эмиссара был обманчиво ласков. Кикимора или нет, ответит за все сполна. - Дык… город в наших местах построили. Избы порушили, пришлось обживаться по-городскому. За сотню лет сколько домов сменила, везде кровушки попила. А потом как-то вот в академию попала научную, там и прижилась. Так и перехожу по наследству, от одного академика к другому, вместе с кабинетом. А они все думают – тот угорел, тот с похмелья помер, академики-то. А это я, Марья Сидоровна. Нас, запечных жителей, углядеть нелегко. А потом вот Володюшка подвернулся. Тоже академический, хотя и из ваших. А тут его в странствие, ну и я с ним. Вот и все, судари мои, - кикимора бормотала, бормотала и все время поглядывала на докторову ладонь. Повинуясь непонятному порыву, доктор протянул ей зажатые в руке кусочки сахара. Марья Сидоровна споро схватила их и тут же захрустела, жмурясь от удовольствия. - Так вы можете употреблять и человеческую пищу? – эмиссар вдруг понял, что никакой беды и нет, нет никакого охотника, никакого человека, а что магистр не предупредил о своей спутнице, так и черт бы с ним, чего от него ждать, дрянь вампиришка, и все в порядке, и не надо больше мучиться и подозревать никого, и как-то сразу простил девицу-крысоедицу. - Могу, как не мочь. Да вот только сахарок-то я этот уже колотым нашла, в тряпице на палубе запрятан был. Не колола, не пилила – готовый нашла. Решила крысок подманить. А то вы, ваше степенство, не в обиду, кролей-то жалеете. А мне кушенькать завсегда хочется! Вы уж не выдавайте меня, будьте добреньки! А то ваш кормчий-то, как узнает, что я из простых, так и глядеть на меня не захочет! А уж на что хорош – как есть Арманд, роман не читывали?.. - Чертова баба! – пан Станислав передернулся от отвращения, вспоминая черный крысиный хвост, свисающий изо рта кикиморы. - То-то я смотрю, она все время чем-то похрустывает да причмокивает, а крысы в трюме шуметь перестали. Думаю, в каюты перебрались. А это у нас кикимора шалит. Кому рассказать – на смех подымут! - Вот и не рассказывайте никому. Она ведь для нас совершенно безвредна, - ответил доктор. – Ну разве что заболтает кого-нибудь до помрачения рассудка. Как только Марья Сидоровна поняла, что расправа ей не грозит, она сразу подобралась, взбодрилась, и избавиться от нее удалось с трудом – она непременно хотела рассказать эмиссару и доктору, какой занимательный роман ей попался, не пожалела, что в дорогу взяла, хотя и увесист, аж восемь книжек. «Переписка двух семей, или Любовь Элизы и Армана». Под крысиные хвостики – самое милое дело! - Однако, пан Вениамин, проблема наша остается нерешенной. И мы снова там, откуда начали. У нас на борту человек, и мы должны его найти. - Но теперь хотя бы мы можем исключить одного из списка, - доктор, как всегда, пытался найти положительную сторону. – Вряд ли человек, даже и охотник, в состоянии заглотить у вас на глазах живую крысу и попросить добавки. - Несомненно, но прочих я тотчас же допрошу. И если честно, мне жаль живого - Станислав поднялся с кресла, и доктор заметил, что за пояс у того заткнут старинный фамильный кинжал, который до этого мирно лежал у эмиссара в гробу у изголовья, не столько как оружие, сколько дань семейной традиции, - когда я его найду, он будет завидовать мертвым.