Скарабей

      Прошло еще три дня с тех пор, когда ближняя свита Великого Царя остановился на вилле визиря Мхотепа. Фараону день ото дня становилось все лучше. Во многом этому способствовали целительные травяные настойки, частые прогулки на свежем воздухе и спокойствие размеренной загородной жизни. Мхотеп лично следил за тем, чтобы к столу правителя подавались только самые свежие и полезные яства.       Владыке Рахотепу нравился сад, разбитый под руководством визиря, прохлада, исходящая от специально устроенных в разных его уголках маленьких прудов, наполненных юркими цветными рыбками. Он подолгу сидел в тени сикомор, беседуя с приближенными, а когда солнце клонилось к закату, все чаще приказывал привести танцовщиц, акробатов и музыкантов, понемногу возвращаясь к своим привычкам.       Наконец, фараон объявил, что чувствует в себе силы продолжить обратный путь в столицу. Мхотеп знал – это Афири подтолкнула отца к стремительным сборам и отъезду. Садясь в золотые носилки, царевна усердно отводила глаза от лица визиря, показывая безучастность и хладнокровие.        «Что же, так будет лучше для нас обоих» – старался думать он. О, если бы только она всегда оставалась тем чудесным беззаботным ребенком, которому он посвятил свою жизнь! Почему так неумолимо время, и так коварны замыслы Великих Богов, что послали ему эту позднее, преступное чувство, от которого он не мог избавиться. ----------------------------------------       С тех пор, много лун подряд он не виделся с Афири, тщетно пытаясь изгнать из своей души тоску по ней, выжидая, когда капризное царственное дитя осознает что ее видениям не суждено сбыться. Он старался не поддаваться слабости, не думать о ней, не вспоминать ее милые черты, но все чаще позволял себе в одиночестве своего роскошного дома пить крепкое вино и допускал к своему изнывающему телу самых красивых и ласковых наложниц. Под их умелыми руками и губами его плоть сдавалась древним мужским инстинктам, а разум отдыхал от тяжести и безнадежности одолевавших его дум.       Но сердце его по-прежнему изнывало от боли, словно терзаемое пастью ужасной Амат. Он знал, что переживет это, как пережил потерю своей семьи, просто нужно время. Афири должна стать Великой царицей, имя которой высекут на высоких обелисках и многочисленных храмах, и слава о ее мудром правлении будет жить в веках. Все должно следовать своему пути, так же как Щедрый Хапи каждый год дарует разливы Великой Реке, также как Священный Скарабей катит солнце по небосводу.       Заканчивалось Время Всходов, которое должно было уступить место Засухе – Шему. Жизнь царского двора текла своим чередом, наполненная церемониями и пирами. Государственные дела требовали бдительного внимания Мхотепа: жрецы предсказывали затмение, северным номам снова грозил неурожай и волнения, а царская усыпальница должна была быть закончена к началу следующего года.       Богоподобный Рахотеп внимательно выслушал доводы визиря, по поводу замужества своей дочери. Он дал свое согласие на выбор царственного спутника для нее и как всегда доверился в этом непростом деле Мхотепу.       Предстоящие празднества должны были быть пышными и многодневными, их подготовка так же была возложена на джати. Он выберет ей в мужья самого сильного, красивого и умного юношу из тех, что соберутся во дворце по случаю Праздника Долины. Вот только мысль о том, что его чистая и нежная Афири окажется в чьих-то мужских руках, была почти не выносима. И в такие минуты Мхотеп до боли сжимал в ладони Золото Фараона - знак высшей милости правителя великого царства, висевший на его могучей груди.       В один из дней, наполненных многочисленными хлопотами, когда визирь, наконец, вернулся в царский дворец, чтобы предстать перед Богоподобным с очередным донесением, в его покои ворвалась служанка юной царевны. Еще издалека он услышал ее крики, позволив стражникам допустить женщину на порог.       Глаза ее были полны неприкрытого ужаса, а плечи сотрясала мелкая дрожь. Мхотеп содрогнулся от страшной догадки. Что-то стряслось с Афири, иначе его не посмели бы тревожить под страхом неминуемой смерти.       Прислужница кинулась под ноги визирю, не смея поднять глаза.       - Богоравная… там, в саду… скорпион… - задохнувшись от быстро бега, только и смогла произнести она.       Мхотепу не потребовались расспросы, он в считанные секунды понял, что произошло, ринувшись в сад. Он бежал, не помня себя, расталкивая попадавшихся на пути замешкавшихся слуг и собирая за собой стайку любопытных вельмож, которые тут же поспешили к месту действия.       Увидев ее среди бессильно суетящихся, причитающих служанок и нянек, визирь упал на колени рядом с маленькой, согнувшейся от боли фигуркой. Один опытный взгляд на лодыжку царевны, уже распухшую и красную, сказал все что нужно. Крупный скорпион, запоздало убитый слугами, лежал рядом, и Мхотеп мысленно возблагодарил богов, что посланник Сета был бурым, а не черным, укус которого почти мгновенно приносит смерть. Времени на раздумья не было. Если все сделать быстро и правильно, Афири еще можно спасти.       Он потребовал принести свой сундучок из сандалового дерева, в котором хранил лекарские принадлежности, а пока слуги выполняли его распоряжение, не медля ни секунды, потянулся к своему золотому поясу. В руках визиря сверкнул острый как бритва нож. По рядам окружившей их толпы придворных пронесся ропот ужаса. Но Мхотеп уже накалил кончик лезвия от поднесенного расторопным слугой факела, и крепко сжав лодыжку царевны, одним уверенным жестом рассек нежную кожу на месте укуса. Царевна закричала от страха и боли, придворные протестующе загудели вокруг.       Мхотеп, на миг оставив свое занятие, обвел тяжелым гневным взглядом галдящих вельмож и угрожающе прорычал:       - Возвращайтесь в свои покои! Кто здесь хочет смерти Богоравной?!       А затем прижался ртом к ранке на ноге Афири, быстро вытягивая смертоносный яд скорпиона. Оторвавшись, наконец он сплюнул яд и немедля прижег место укуса зажженной палочкой, обработал целебной мазью, наложив тугую льняную повязку. Он сделал все что мог, теперь нужно молиться Великим богам, чтобы те послали царевне сил справиться с действием яда.       После того, как праздные зрители из числа вельмож покинули сад, спеша рассказать о чудовищном происшествии правителю, Мхотеп осторожно перенес еще всхлипывающую от боли царевну в ее покои.       Он подносил ей питье и вытирал капельки пота с ее лба, смоченной в холодной воде тканью, которую по его знаку меняли прислужницы. Мхотеп и сам теперь чувствовал некоторую слабость - яд скорпиона проник и в его тело. Попросив для себя воды, он незаметно обтер лицо влажной тканью. Но его сердце практически не изменило своего ритма, в отличие от хрупкой молодой девушки, что лежала перед ним , временами сотрясаясь в слабых судорогах. Он прощупал пульс на ее тонком запястье - сердце толкало кровь слишком быстро. Она начала задыхаться. Приподняв Афири, он положил ее голову на своё плечо, растирая тёплыми ладонями спину - пытаясь углубить ее дыхание. Женщины заворожено смотрели на его действия, боясь приблизиться к ложу своей царевны или нарушить этот трагический момент хоть одним звуком. Мхотеп несколько раз встряхивал полуобмершую в его руках царевну, боясь, что заснув, она уже никогда не проснётся. Он шептал ей на ухо самые нежные, самые ласковые слова, призывая вернуться из мрака поглощающей ее ночи.       Но вот кто-то осторожно тронул его за плечо. Визирь обернулся и как в тумане увидел одного из царских слуг, передавшего, что ему следует немедленно явиться к Богоравному.       Великий визирь оставил царевну на попечение своего лекаря, обменявшись с ним парой слов на неизвестном наречии. Он не знал, чем могла закончиться для него предстоящая встреча, ведь Богоравный мог в одночасье сменить свое расположение на самую страшную кару, а потому вошел в покои царя с тяжелым сердцем.       По желтоватым белкам его глаз, одутловатому телу, тяжелевшему с каждым днем дыханию, Мхотеп безошибочно прочитал скорое и неминуемое угасание. " Будет чудом, если фараон протянет до следующего половодья" - невольно подумал он.       Матерью Афири была вторая жена царя - редкая красавица из северного нома, где поклоняются Сиятельной Нехбет – покровительнице власти фараона. Но Богоравный Рахотеп смотрел на дочь лишь как на сосуд, в котором была заключена его священная кровь, он до сих пор горевал о потере единственного, слабого и болезненного сына от любимой жены-сестры Сотис. Поэтому Афири почти никогда не вызывала на его лице улыбку радости или умиления. Теперь же, визирь явственно различил неприкрытую печаль и тревогу правителя, ощутившего на себе дыхание Вечности.       Рассказ о святотатстве, которое позволил себе Мхотеп, неподобающе прикоснувшись к божественному телу Афири, уже был красочно преподнесен фараону. И теперь Владыка Рахотеп желал знать правду из уст своего верного джати.       Он внимательно слушал его объяснения, пристально вглядываясь в лицо, словно ища малейшие признаки предательства. Мхотеп говорил, что не мог поступить иначе, упустив единственный шанс спасти царевну, что не желал причинить вред ее божественному телу. Но во взгляде повелителя все равно читалось недоверие.       Тогда визирь понял, что единственный способ заставить повелителя поверить ему - раскрыть тайну, которую хранил долгие годы. Сын придворного лекаря, казненного много лет назад, чудом спасшийся от страшной участи, но не растерявший драгоценных знаний древнего рода магов и врачевателей, что передал ему когда-то отец – вот кто ныне был правой рукой и всевидящим оком Великого Царя.       Измученный непростым разговором, с трудом отведя от себя подозрения, Мхотеп наконец получил милостивое дозволение вернуться в покои умирающей царевны и продолжить лечение. Теперь и его жизнь зависела от того, выживет ли юная Афири, но об этом великий визирь думал меньше всего.        Отослав прислужниц, он остался возле ложа своей юной госпожи, так же как в ее детстве, когда ему пришлось бороться с Великим мором, постигшим царский двор. Тогда ему удалось спасти царственное дитя, он не уступит ее Вечности и теперь.        Когда Сиятельный Бог направил свою Небесную Ладью за горизонт, роскошный дворец погрузился в тревожную и глухую тишину. Сегодня здесь не звучала музыка и веселые голоса пирующих вельмож, фараон запретил беспечные возлияния и развлечения, пока его единственная дочь находится на грани жизни и Вечности. Лишь изредка воцарившееся безмолвие прорезали предсмертные хрипы слуг и рабов, которые находились днем подле Афири и не заметили скорпиона на садовой дорожке. Тот, кто отвечал за покой и безопасность Богоподобных не имел права жить, допустив ошибку в своих обязанностях. Таков был жестокий и непререкаемый закон, державший устои Великого Царства.       Тело Афири горело, она металась на ложе, время от времени открывая глаза и пристально вглядываясь куда-то в пустоту, но затем снова впадала в беспамятство. Мхотепу казалось, что с каждой минутой жизнь покидает это хрупкое, восхитительно прекрасное тело, что его Афири уже не слышит и не понимает ничего вокруг, постепенно переходя во власть вечного сна.       Неужели случившееся было его наказанием? Когда то давно, отец, научивший его читать Лабиринты, говорил, что Маат не прощает тех, кто противится ее воле. Один раз ему уже удалось обмануть судьбу и спастись, когда фараон подверг казни его семью, и он думал ,что сполна расплатился за это возлюбленной женой и сыном. Сейчас же, вглядываясь в измученное лихорадкой и болью личико царевны, безвольно распростертой среди шелковых подушек, он все больше задумывался над видениями Лабиринтов и словами темного заклинателя из Меира .       Было ли произошедшее роковой случайностью? На этот вопрос великий визирь не мог найти ответа, мысли в его голове затмил чудовищный страх вновь потерять самое дорогое, что было у него в земной жизни. Никогда раньше Мхотеп так истово не молился богам, как в эту бесконечную черную ночь. И в бессонном мороке ему все мерещилось тяжелое дыхание «Владыки Священного края», абрис его черной шакальей головы. ------------------------------------------       Рассвет окрасил горизонт яркими красками, Великое Солнце вновь вернулось из путешествия по Землям Дуат. Мхотеп с замиранием сердца прикоснулся к руке Афири – горячка прошла, она дышала ровно, забывшись спасительным исцеляющим сном. Снадобья, что он дал ей сделали свое дело.       Когда же, наконец, она открыла свои изумительные глаза, подобные темным хемисским опалам, Мхотеп был готов зарыдать от радости, но лишь нежная усталая улыбка осветила его лицо.       - Долго ли я спала, визирь Мхотеп? – спросила она так, будто совсем не помнила о том, что случилось.       - Это была самая долгая ночь в моей жизни, госпожа – ответил он, стараясь отвести предательски повлажневший взгляд.       Еще через несколько дней, к Афири вернулся прежний цвет лица, веселость и аппетит. И причиной тому было почти постоянное присутствие рядом Мхотепа. Царевна, не желала видеть никого из нянек и прислужниц подле себя. Эти детские капризы не были обременительны для визиря, напротив он не уставал благодарить богов за каждую улыбку и веселый смех своей дорогой Афири. Ведь его не оставляла страшная мысль : он мог быть в отъезде в тот роковой день, мог не успеть… И при этих воспомнаниях, ему вдруг становилось нечем дышать.       Ежедневно, несмотря на занятость государственными делами и выполнением воли своего повелителя, он старался чем-нибудь развлечь и обрадовать свою юную госпожу. В один из дней царевне доставили маленьких забавных обезьянок, в другой же - специально для нее устроили красочное состязание магов.       Ему казалось, что они вернулись к прежней непринужденности, что царевна забыла о наваждении Лабиринтов и их недавней размолвке. Но каждый раз, когда ее изящные пальчики как бы невзначай касались его руки, а глаза, обращенные к нему, искрились мягким чувственным светом, он понимал, что заблуждается. Царевне нравилось его внимание, и она все время придумывала разные предлоги, чтобы не отпускать его от себя подольше: то жаловалась на слабость или боль в ноге, то уже в который раз просила рассказать ей одну из множества волшебных историй, которые он знал.       Мхотеп, видя, какими глазами смотрит на него царевна, как разгорается ее лицо при его появлении, понимал, что вскоре ему придется рассказать Афири о предстоящих празднествах и замужестве, положить конец затянувшейся игре. С каждым днем, наблюдая ее выздоровление , визирь все больше укреплялся в этом решении. Сам же он после всех пышных брачных церемоний испросит у Богоравного разрешения отбыть для наведения порядка в дальние северные номы. За это время царевна сблизится со своим мужем, познает радости любви, забудет о том, что видела в Лабиринтах. Вернувшись, он встретит совсем другую Афири и сможет спокойно, без лишних терзаний продолжать создание фундамента для ее будущего великого правления. Эти мысли были правильными и мудрыми, словно сам Тот высекал их в его сознании. Вот только не было покоя Великому джати Мхотепу, будто ему предстояло вынуть из груди и растоптать собственное сердце. -----------------------------------       В первый день месяца Рену, когда поля в долине покрылись тугими колосьями, великий визирь Мхотеп, облачившись в парадный придворный наряд, со знаками царской милости на груди, вошел в покои своей госпожи – Богоподобной Афири.       Юная царевна проводила время в кругу своих служанок и нянек, слушая переливчатые звуки флейты. Она порывисто поднялась ему навстречу, как всегда сияя своей юной ослепительной красотой. Он склонился, бережно осматривая ее рану, она уже затянулась, и царевна могла без боли наступать на ногу.       - Почему ты перестал дышать, джати Мхотеп? Наверно твой громоздкий наряд мешает тебе?– шутя спросила Афири, заметив что ее визирь чем-то озадачен.       - Нам нужно поговорить наедине, моя госпожа.- ответил Мхотеп со всей серьезностью, на которую был сейчас способен, но один лишь взгляд на нее заставлял замирать его, закаленное в жизненных испытаниях, сердце.       Царевна сделала легкий взмах рукой и мгновенно ее покои опустели. Она с любопытством смотрела на визиря, выжидая, когда он начнет говорить. Еще ни разу он не посещал ее покоев в официальном придворном облачении, расшитом золотыми и серебряными нитями - величественный и прекрасный, внушавший подданным трепет.           Мхотеп же все не мог оторвать взгляд от ее глаз, которые всегда казались ему манящими колдовскими озерами страны Офир, собираясь с силами, чтобы объявить о том, что ее ожидает. И с каждой секундой подле царевны понимал, что не сможет сделать этого так хладнокровно, как задумал.             - Я должен передать тебе волю твоего Богоравного отца.- начал он, торжественно, соблюдая придворный церемониал - Близится Праздник Долины. Скоро во дворец прибудут самые знатные юноши Великого Царства… Тебе предстоит соединить свою жизнь с одним из них, божественная Афири. – выдохнул наконец Мхотеп, едва узнавая свой дрогнувший голос.             Взгляд, еще мгновение назад наполненный радостью от встречи с любимым наставником и спасителем, погас. Афири вся сжалась словно от удара, ее губы затряслись, а пальцы яростно вонзились в подлокотник золоченого кресла, искусно украшенного драгоценными эмалевыми росписями.              В глазах царевны засеребрились слезы, и в следующее мгновение она обратила к нему взгляд полный такого отчаяния, которого он не никогда бы не хотел видеть на ее прекрасном лице:              - Так вот зачем ты пришел сюда с Золотом Похвалы на груди! Вот что было задумано! Я знаю, что мне придется склониться перед волей отца. Знаешь это и ты!              - Это наш долг, моя госпожа, когда-то я учил тебя ...              - Неужели ты позволишь кому-то обладать мной, доверишь мою жизнь чужим рукам! – бросила она ему с горечью, встретившись с его напускным непроницаемым взглядом.             А потом сорвалась со своего места и в отчаянном полудетском жесте схватилась за его схенти, прижавшись всем телом, содрогаясь от рыданий, так же как много лет назад, когда прибегала к нему, увидев страшный сон.             Ошеломленный, Мхотеп в мгновение ока упал на колени рядом с ней, сходя с ума от нежности, не переставая проклинать себя за то, что вынужден причинить ей страдания.             Сомнений не было, она давно догадалась об его истинных чувствах. Проснувшееся в ней женское начало безошибочно распознало, раскрыло секрет нарочито отстраненных взглядов, скупой полуулыбки, его сбивающегося дыхания, каждый раз повторявшихся при их встречах.             - Не оставляй меня, джати Мхотеп!- прошептала она, глотая набежавшие слезы. И каждая из них, попадая на его кожу, жгла словно расплавленный свинец.             - Нет, нет, моя дорогая, моя драгоценная Афири, я живу только для того чтобы оберегать тебя, все мои помыслы и деяния только для твоего блага! Поверь, твой муж будет самым лучшим и достойным, он станет тебе надежной опорой на долгие годы, в его руках ты познаешь сладость любви, – говорил он , пытаясь бережно стереть слезы с ее нежных щек, ненавидя себя за эти фальшивые речи, с каждой минутой понимая, что уже не в силах убеждать и настаивать.             - Мхотеп, ты мой муж, больше я никого не желаю знать!              - О, Светлая Исида! Ты не понимаешь...Для меня ты всегда была отрадой и спасением, для твоего счастья я готов вынести самые суровые муки. Но Великие Боги уже давали мне шанс на любовь и счастье, и я не смог уберечь, удержать их в своих руках,- голос визиря стал совсем тихим и хриплым, - он успокаивающе приобнял ее за плечи, словно баюкая на своей груди, - Могу ли я взять столь прекрасное,нежное и чистое создание как ты, моя Афири? Я - Правая рука Богоподобного, я его око и карающая длань, это мое предназначение и долг! Меня тут же обвинят в корысти и попытке захвата власти, а завистники возбудят в фараоне подозрения... Могу ли я поставить под угрозу твое будущее?              - Я видела тебя в Лабиринтах, мы были едины, ты и я,- упрямо, словно заклинание произнесла царевна, и ее голос звонким эхом разбежался по царственным покоям,- Так предназначено богами. Горе тому, кто нарушит их волю! Темный знак уже был ниспослан нам обоим! Хватит ли тебе мудрости визирь, чтобы признать это?               Глаза царевны были наполнены такой волей и решимостью,что Мхотеп замер в священном трепете перед своей маленькой хрупкой Афири. Сейчас ее устами будто бы говорила сама Хатхор. Страшные догадки, что терзали его с того дня, когда царевна оказалась на Краю Вечности, стали явью в ее устах.             И вдруг, будто вспомнив одно из своих видений, она протянула руки к его лицу, проведя пальцами по губам, вызвав предательскую дрожь во всем его теле. Визирь не успел ничего сделать до того, как царевна прикоснулась к нему в настоящем, совсем не целомудренном поцелуе, та самая Афири, которую он долгие годы считал лишь ребенком.       Он хотел отстраниться, но какая-то великая сила приковала его к ней. Он раздвинул ее губы, словно две половинки сладостного плода, утопая в безумной страсти и нежности, застигшей его как песчаная буря. И вдруг понял, что давно не может и не хочет противиться ее красоте, ее власти, ее искушению. Еще той бессонной ночью, когда она металась на ложе, борясь со смертью, он почувствовал, что никому не сможет отдать свою Афири, что жизнь его навсегда принадлежит ей.              И руки и губы его нежно ласкали , спускаясь все ниже по тонкой девичьей шее, с каждым прикосновением вызывая у царевны протяжные стоны, словно он перебирал струны трепетной арфы. Опустив ее на циновку, он шептал что-то несвязное.              - Прикажи мне удалиться моя госпожа, прикажи мне…              Но ее власть над его духом и телом была полной, убедительной, разбивая все сомнения и страхи. Остатки разума просили его остановиться, он с трудом прервал эти безумные, сводящее с ума ласки. Он отстранился и глядя в её затуманенные порывами первой страсти глаза, сказал чуть охрипшим голосом:              — Змей в твоих видениях — это предостережение. Прежде, чем ты станешь моей, а я твоим, тебе нужно обрести законную власть. Ты старшая дочь фараона, в твоих жилах божественная кровь, именно тебе по праву должен принадлежать трон. Богоравный Рахотеп решит нашу судьбу. И если ты пожелаешь, моя небесная госпожа, моя сладостная, моя возлюбленная Афири, — сказал он, смиряясь с ее волей . — Я встану рядом.                   - Муж мой, царь мой, верный мой джати Мхотеп - «Великий из пяти, дома Тота», — она вновь упрямо потянулась к нему, но он уже не отстранил ее рук от своего пылающего сердца.             С того дня их встречи уже были тайными свиданиями, поцелуи становились все жарче, все труднее было Мхотепу сдерживать свою страсть. Но он не спешил,  давая ей время познать свою пробуждающуюся женскую природу, не позволяя ей и себе сорвать самый сладостный плод, пока она не станет его женой перед богами,              Когда до Праздника Долины оставалось не более двух лун, фараон и его многочисленный двор отправились осматривать новый обелиск, что воздвигли при въезде в столицу в честь Солнцеликого Рахотепа. Визирю была явлена очередная милость , его гостеприимный дом стал на несколько дней кровом для Богоравного и его царственной дочери.             Мхотепу нравилось, когда звук золотого колокольчика будил его ночью, оповещая, что верный спутник его госпожи Джер уже совсем близко. Маленькие нежные ладони ложились на его веки, не давая оглянуться, она, как стебель лотоса, обвивала его шею, жаркие уста раскрывались, словно нежный бутон, исступленно дыша. Он брал ее на руки и уносил в сад, где под ветвями тамариска и жасмина дарил ей долгие и трепетные ласки , доводившие их обоих до изнеможения, пока она не роняла голову на его широкую грудь, отдыхая от неизвестных прежде ощущений. ________________________________________________________________________