Raise The Dead

В поместье Локвудов с самого утра было людно: это происходило каждый Самайн, но привыкнуть к этому было невозможно. Суматоха царила и во дворе, где у фонтана устанавливали небольшую сцену (мэр традиционно выступает с речью для тех, кто вступает в новую жизнь); и на крыльце, где колонны украшали разнообразными символами Хэллоуина и сделанными из стразов именами юных героев праздника последнего дня урожая; и в гостиной, где планировался сам фуршет и танцы; и в оранжерее, где обустраивали уголок для поцелуев (и не только — этим вечером новообретенным соулмейтам позволялось абсолютно все); не стоит и упоминать кухню, заполненную прислугой: к столу запланировали подать семнадцать видов закусок, пять видов напитков, а так же традиционный пунш… Китнисс Годфри в этом году выпала честь (и утомительная обязанность) стать организатором праздника Самайна. Не то, чтобы она к этому стремилась, или же отлынивала от этого — просто на этот раз жребий пал на нее. Впрочем, была еще Лидия — старшая из сестер Фрэй, и она должна была вот-вот явиться, чтобы помочь. И если вспоминать о Фрэй, то Китнисс очень надеялась, что меткой Романа не станет Клэри: маленькая шлюшка была истинным дьяволом, хотя и в венах ее струилась ангельская кровь. Впрочем, парадоксы в их мире не были редкостью: Китнисс и сама в какой-то мере была одним из них. Ее брат Роман был любимцем матери — продолжатель рода, аристократичный красавец, сноб до мозга костей, наркоман и ублюдок, склонный к сантиментам и, что главное — упырь, как и сама Оливия Годфри. Китнисс Шелли Годфри же никаким образом не переняла сомнительного дара матери поедать трупы, а так же не стала чем-то волшебным и особенным, как ее давно почивший отец, который был ведьмаком. Китнисс Шелли Годфри была никем, и ее мать постоянно сокрушалась тому, что вселенная где-то прокололась и позволила ей родить «всего лишь человека». Китнисс Шелли Годфри была человеком — но, черт побери, в моменты, когда ее сверхъестественная сука-мать попрекала ее этим, она была счастлива, что не похожа на Оливию. — Лидия и Барри здесь, — Дэймон коснулся плеча Китнисс, и девушка вздрогнула, выронив планшетку с перечнем дел. которые еще нужно было отследить. — Ох, прости, я задумалась, — натянуто улыбнулась она, а Дэймон поднял планшетку и вручил ей с таким видом, словно ничуть не удивлен ее неуклюжестью. — Нам с Барри заняться алкоголем, или как? — уточнил Сальваторе, хотя они все утро обсуждали план действий. Китнисс порой казалось, что он нарочно так ведет себя с ней — Дэймон постоянно словно бы испытывал ее на прочность, пытался узнать, насколько глубока чаша ее терпения… Ей даже хотелось однажды сказать ему о том, что жизнь под одной крышей с Оливией в течение семнадцати лет сделали чашу ее терпения бездонной — и ему никогда не удастся ни измерить глубину, ни уж тем более заставить эмоции выплеснуться через край. Его тяготила связь с ней, Китнисс это знала. Она была ему не пара — и однажды он до боли напомнил ей Оливию, когда вслух высказался о том, что удивлен тем фактом, что она стала его соулмейтом. Люди, сказал он тогда, вообще не заслуживают таких милостей судьбы, как единственно верный спутник. Китнисс тогда промолчала — как всегда, потому что Дэймон тоже был обязанностью, как и нынешний праздник Самайна, а обязанности Китнисс всегда выполняла безукоризненно и на совесть. Если жребий падал на нее — то можно было не беспокоится. Люди тоже чего-то стоят — Китнисс чего-то стоит. — Да, пожалуйста, — сдержанно отозвалась девушка, выдержав взгляд голубых глаз, которым одарил ее вампир. — Барри знает, куда ехать, чтобы забрать ящики. — Встретимся через пару часов, — обронил Сальваторе и, развернувшись, пошел к парадной двери через гостиную. Лидия Фрэй шла ему навстречу, и, судя по тому, как она скривилась, вампир подмигнул ей с похабной улыбочкой. — И как ты его только выносишь, Шелли, — это был риторический вопрос, и Китнисс не стала на него отвечать. Все равно никого на самом деле не интересовало, что на душе у человека — особенно в праздник Самайна, когда нечисть правит свой бал.