девушка с Плутона

Все смотрели и выжидали. Казалось, что прошла целая вечность. Но всего одна секунда. Вторая. Третья. А я молчу. И это молчание пожирает Мирона, заставляет задуматься о правильности его решения. Мы ведь уверены с ним друг в друге? Доверяем ли мы? Любим ли? Малыш шевельнулся вновь, и я первая прервала зрительный контакт. Каждое его движение внушает мне больше уверенности в том, что у нас есть шанс. И тут до меня доходит. Я поняла главную проблему между мной и Мироном. Если ребёнок родится с синдромом, то это приведёт к концу. Мы разойдёмся. Он сопьётся, забросит творчество и загнётся окончательно. Про таких как он говорят «не сломать, а лишь погнуть». Но даже такое имеет свойство ломаться. И он сломается. Потому что сломаюсь я. Нас не склеить, не собрать по кусочкам. Эта боль другая, особенная и очень редкая. Возможность заглушить её, родить ещё одного ребёнка или разойтись и встретить других людей с другими мечтами и прошлым — это лишь возможность. Я знаю лишь одно, что никому не откроюсь так сильно, как Мирону. Я не расскажу о своих страхах, о своём прошлом и шрамах. Лишь он. Только он будет знать и унесёт мои тайны в гроб. Так же как и я его. А если ребёнок родится здоровым? Десять процентов. Будем ли мы счастливой парой? Будем ли хорошими родителями? Но наш малыш именно в этот момент шевельнулся, будто почувствовал химическую реакцию между родителями, как у них разрываются сердца на атомы. Именно тогда, когда отец встал на одно колено и сделал то, чего боялся. Боялся встать на те же грабли, что были около десяти лет назад. Лина. Я ведь даже её не видела. Сколько я молчу? Как выгляжу со стороны? Глупо. Шмыгаю носом и киваю, будто болванчик. — Да, — он встаёт и подходит ко мне, крепко и страстно целуя, буквально, отрывая от земли. Мы должны дать шанс нашему счастью, Мирон. Не смотря на судьбу ребёнка, и тому, что будет потом. Мы должны попробовать. Иначе какой смысл? Иначе…

***

Иначе какой смысл жертвовать своими принципами и привычками ради любимого человека? Иначе какой смысл вообще любить и строить что-то совместное? Она согласилась, и я почувствовал, как внутри расцветают альвеолы лёгких, и я могу сделать полноценный вдох полной грудью. Я почувствовал, как участилось сердце, и число его сокращений в разы стало больше. — Я люблю тебя, — шепчу ей, надевая обручальное кольцо на безымянный палец. — Я тоже люблю тебя, — она обнимает меня, и я слышу позади голос Обивана. — Бля, Мирон, ты бы предупредил, и я бы сделал толстовку с надписью «жена Оксимирона», говнюк ты лысый! Юля засмеялась, и я с ней. Друзья начали поздравлять нас, девочки рассматривали кольцо с красивым бриллиантом в центре и двадцатью пятью алмазами вокруг. Но она не знает о главном. О гравировке. «Моя иная». И дальше началась самая настоящая пьянка. Ребята пили за наше счастье, за Юлю и меня отдельно, за нашего мальчика и Книгу Юли. За наш совместный тур, за победу и трудолюбие. Всё гуляние продолжалось вплоть до четырёх утра. Я отвёз Юлю домой и уложил спать. За остальными вернулся, предварительно заказав большую машину, чтобы сразу отвезти всех в наш особняк. Бухих пацанов я рандомно разложил в гостиной на диване и двух гостевых комнатах. В итоге, Женя заснула в обнимку с Порчи и Ваней, Юля Киви с Геной и Обиваном, Маркул на Мамае. Сашу с женой и Леру с Замаем я проводил в отдельные комнаты. И только в пять утра я смог вернуться в собственную спальню к собственной невесте. Она не спала, вероятно, ждала меня. — Почему не спишь? — спрашиваю, снимая футболку, оголяя торс с практически сошедшейся гематомой. — Как тут заснёшь? — улыбается, и я ей в ответ. — Очень насыщенный день. Я поверить не могу, что это все правда. — Ущипни себя, — она в шутку щипает и шипит. — Надеюсь, что тебе понравилось. Мы все вложили в этот праздник частичку себя. — Не прибедняйся. Я же знаю, что это твоя идея, — Юля встаёт с кровати и подходит ко мне. По особенному обнимает. Эти объятия насыщены новыми чувствами. Серьезностью намерений. — Ты делаешь меня самой счастливой женщиной в мире. Лина тоже была счастливой? Я отстраняюсь и смотрю на неё в упор. — Причём тут она? — Любил ли ты её так же сильно, как и меня? Сделал бы когда-нибудь нечто похожее? Я смотрю на неё и не верю, что она могла спросить меня о ней. Я рассказывал ей в трёх словах, что именно случилось. Что мы жили в нищете, и я пытался обеспечить нас, дать ей все, что только она хотела бы иметь. Но из-за моего желания подарить ей весь мир, я потерял её. Ей нужен был только я. И то, сейчас, переосмысливая свои прошлые ошибки, я понимаю, что и не любил её. Я хотел просто слишком много, а брак все усугублял. Я хотел карьеры_громкого успеха, а не отношений. Она давила, пыталась сделать меня обывателем. Простым и пустым человеком. Из-за этого все во многом усугубилось. — Мирон? Это ты? — спрашивает она, одетая в тонкую белоснежную ночнушку. Её голос тихий, сиплый и до смешного сонный. Если бы я не уронил на пол ключи, она бы и не проснулась, предпочитая оставаться в кровати, притворившись, что не услышала. А потом утром бы наорала на меня из-за того, что я поздно возвращаюсь домой. Молчу. Она опирается о дверной косяк. Наша однушка очень скудная. Я долго пытался привыкнуть к хорошей жизни в Питере и забыть тот ужас, в котором мы жили с ней. Потертый линолеум, обшарпанные обои со времён Второй Мировой войны, полное отсутствие плинтусов, разводы воды на потолках и отвратительная проводка. Бедный район Лондона. Старый добрый район Хакней. Но посреди этого хаоса она была прекрасной нимфой. Очень худая, впалые скулы и живот. Под ночнушкой я видел её выпирающие ребра. Я хотел накормить её до отвалу. Волосы небрежно собраны в маленький хвостик, из-за того, что пару дней назад она отстригла свои пряди. Зачем она это сделала, я не знаю. Я любил её волосы. — Почему так поздно? Ты же обещал, что будешь приходить раньше, — складывает руки на груди и хмуро смотрит на меня. А я хочу сбежать от неё. Хоть сейчас открыть дверь этими треклятыми ключами и выбежать навстречу холодному и ночному Лондону. — Мне надо работать, чтобы заработать деньги, ты понимаешь? Ты хочешь переехать отсюда? Я — да. Поэтому я пытаюсь что-то делать, чтобы это случилось как можно быстрее. А ты… — смотрю на неё, она хочет что-то сказать, но не прерывает меня. Всегда все обдумывает и не встревает в мои монологи. — А ты даже не пытаешься сама что-то сделать. Сидишь тут, тратишь свет, воду, застилаешь сраную кровать и все. Это все, что ты хочешь от жизни, Лина?! — Что-то я не вижу денег. Ты так долго и упорно работаешь, а в итоге приносишь копейки, которых хватает на тратимые только мной свет и воду, — она переминается с одной ноги на другую. Холодно. — Ты готов потратить жизнь на свой рэп? Он не приносит никаких плодов, разве ты этого не видишь? — Я хотя бы не прожигаю свою жизнь, как ты. — Как же я прожигаю жизнь? — Живешь как ебаный питекантроп и не решаешься даже развиваться. — прохожу на кухню и кипячу старую воду с накипью. — Конечно, куда мне до тебя! Выпускника Оксфорда, которого выперли из-за того, что он псих! Слышу кипение чайника, хватаю его и выплескиваю горячую воду на стену, цветы, стол и пол. Попадает на рамки с фотографиями нашей свадьбы и её раскладной телефон, что лежал на столе. Она вскрикивает, значит, и на неё попало. Разворачиваюсь и смотрю на жену. — Вот твоя обывательская жизнь, которую ты так любишь. Тогда уберешь тут все? — подхожу и хочу поцеловать её в губы, но она отворачивает голову, и получается смазанный поцелуй вдоль скулы. — Доброй ночи. — Я любил её, но абсолютно иначе, чем тебя, — я отвожу взгляд, усмехаясь. — Мы были счастливыми до брака, когда у меня не начали появляться амбиции, которые есть и сейчас, и желание добиться чего-то большего. Не просто работать и получать деньги, а работать, получать деньги и любить своё дело, отдавать ему всю душу, — пожимаю плечами. — Лина не понимала моего стремления писать рэп. Она меня совершенно не понимала. Но продолжала жить со мной в своём бытовом мирке. Я бы её удивил когда-нибудь. Какой-нибудь дорогой безделушкой, ей этого было бы достаточно. А ты… Боже, вас даже сравнивать не надо, у вас нет сходств. — Но она была счастливой? — Не знаю. Могу одно сказать: я никогда не был так счастлив, как счастлив с тобой. — А вот и наша милейшая парочка! — проговорил Порчи, и я не могла скрыть улыбки, когда спускалась с Мироном на обед, потому что завтрак все благополучно проспали. — Боюсь представить то, как вы нажретесь на их свадьбе… — сказала Киви, допивая воду из своего стакана. — Поверь, тебя без бухла не оставим, — проворковал Гена, плюхаясь рядом с ней. — Мы заказали пиццу, пасту, равиоли и ещё какую-то хуйню, которую попросил Оби, — сообщил Замай, наливая себе и Марку воду. — Конкильони, пидор! — кинул в него подушку Обиван. — Для Юли двойную порцию всего, что будет на столе, — прокричала Лера, которая только что вышла из ванной комнаты. — Маме с ребёнком надо активно поглощать углеводы, белки и жиры. — Я же растолстею, — ответила ей я, заливисто смеясь. В этот момент раздался звонок, и Замай с Геной пошли забирать привезённые блюда, передавая остальным ребятам. Оплатили они сами, хотя я настаивала на том, чтобы заплатила именно я. Мы вкусно пообедали, перекидываясь шутками о вчерашней ночи, смешными и неловкими воспоминаниями. Сегодняшний день я предложила провести на пляже. У многих, как я узнала, завтра вылет, поэтому им надо хотя бы искупаться и отдохнуть как следует. Но Мирон предложил вариант в разы интересней моего. Он забронировал яхту и предложил прокатиться на ней. Все охотно согласились с его предложением. Девчонки вместе со мной загорали и пили безалкогольные коктейли, мы отвлечённо разговаривали о баттлах, о писательстве и медицине. Мальчики ныряли с носа яхты, плескались и снимали трансляцию в инстаграм Мирона, хотя тот был сначала против этой идеи. Прекрасное завершение дня. Мы отведали морских гадов и вернулись на берег ближе к вечеру. Ребята отправились в сторону аэропорта на такси. Лера была вынуждена уехать с Андреем, но пообещала каждый день быть со мной на связи. Ваня так же уехал с командой. Остались только я, Мирон и наш малыш. Целый месяц рая. И целый месяц страха.