***
Я озадаченно гляжу на свое отражение в зеркале, чувствую приятное тепло, которое разливается пульсирующими волнами по всему телу. Замечаю, как сквозь прозрачную белоснежную занавеску пробираются лучи солнца, касаясь моих ладоней. Затем чувствую, как к моей ладони прикасаются его пальцы. — Ты чего такая серьезная, Юль? — спрашивает Мирон, и я улыбаюсь. Он утыкается носом в мою шею и упивается запахом его любимых духов. — Думаю чем заняться сегодня. Тебя же опять весь день не будет. — грустно произношу это. Я понимаю, что у него работа, понимаю, что это дело всей его жизни, но я вижу его лишь на выходных и то не всегда. А сидеть дома беременной и на шестом месяце очень скучно. — О, я тебе не сказал? — он отстраняется, и я озадаченно оборачиваюсь, а он тем временем достал из заднего кармана джинсов билеты. Билеты на самолет. — Что?.. Куда? — озадаченно смотрю на белую бумагу в его руках, а затем поднимаю глаза и встречаюсь с ним взглядом. — Помнишь, ты читала книгу Дэна Брауна «Ангелы и демоны»? Помнишь, как ты рассказывала мне о площади Святого Петра, где убили второго кардинала? А потом мчалась показывать мне картинки в Гугле того самого Пантеона, где захоронен Рафаэль Санти? — я ошарашенно стою и слушаю его. — Как ты могла догадаться, я повезу тебя в Рим. А затем заскочим в Сицилию. Врач сказал, что витамин D очень полезен ребенку. И маме, разумеется. Я хочу кричать от счастья. Хочу плакать. Я не верю, что поеду куда-то за пределы России, на самолете и с любимым человеком. Все это кажется таким выдуманным, не настоящим, что мне даже становится не по себе. — Ты серьезно? — я подхожу к нему и обнимаю, шепча, боясь, что кто-то еще может услышать. — Спасибо. — целую его и отстраняюсь. — А тебя точно отпустят ребята? — Да, я еще давно все это продумал и они предупреждены. Вся подготовка закончена, все готово и мы решили всей командой отдохнуть. На две недельки. — он приобнял меня и чмокнул в висок. — Давай собирайся, у нас завтра утром рейс. — Что? — я удивленно смотрю на Мирона. — У меня даже купальника нет. — А у меня шорт. Поехали купим, солнце.***
Мирон продумал все до мелочей. Он договорился с доктором о приеме, чтобы проверить мое состояние и состояние ребенка, ибо на шестом месяце есть риск отслойки плаценты, но доктор убедил нас, что все со мной хорошо и ребенок чувствовать себя будет прекрасно. Так же Мирон сделал мне и себе визу, поэтому мы без проблем взлетели из Питера и приземлились в Риме. Я чувствовала себя прекрасно и хотела уже поехать путешествовать по маршруту профессора Лэнгдона, но Мирон меня остановил и попросил отдохнуть, а провести экскурсию завтра. Все мои пререкания были остановлены простым «завтра», поэтому нас привезли в отель Бернини (в котором, кстати, профессор Лэнгдон остановился на некоторое время). Я вышла из душа и увидела Мирона сидящего на балконе с сигаретой в руках. Как-то он зарекался мне, что бросит курить. Хотя бы при мне. Я положила мокрое полотенце на кровать и с влажными волосами вышла на террасу, с которой отрывался потрясающий вид на Вечный город. Взяв яблоко, я села рядом с Мироном. Он тут же заметив меня потушил сигарету, развевая запах табачного дыма рукой. — Предупреждай хоть. — он испуганно отодвинул пепельницу с тремя окурками. — А ты просто прекрати курить и предупреждать не надо будет. — я пожала плечами и улыбнулась, подчеркивая про себя, что Мирон с сигаретой отдельный вид искусства. — Не могу. Переживаю. — он сделал глоток вина и я поджала губы. Я перестала так агрессивно реагировать на алкоголь. Точнее, я вообще перестала реагировать на него. После разговора с отцом, неприязнь как-то сама развеялась. Когда ты сталкиваешься со своими страхами лицом к лицу, становится легче жить, если побеждаешь их. И я победила. Мирону я не запрещаю пить, просто он сам для себя решил, что лучше не перебарщивать. А если и перебарщивает, то знает, что лучше мне на глаза просто не попадаться. У нас в отношениях зародилась некая идиллия. И почему-то он переживает. — О чем ты переживаешь? — За тебя и ребенка. Если с Вами обоими что-то случится, я просто не переживу. — он хмыкнул и вновь потянулся к пачке, но отдернул руку, надеясь, что я не замечу. А я заметила. — Хэй. — я сажусь к нему на колени и обнимаю за шею. — Все будет хорошо, слышишь? Он или она родится здоровым и крепким. С папиными глазами.. — И маминой улыбкой. — я улыбнулась и он поцеловал меня. Руками он провел от лопаток до поясницы, пробуждаясь легкую дрожь в теле. — Пойдем в номер, не хватало маме и Слим Шейди заболеть. — Я не буду называть сына в честь Эминема. — смеюсь, а он в этот момент подхватывает меня на руки и валит на мягкую кровать в одном из номеров, где однажды были профессор Лэнгдон и Виттория Ветра.***
Нас разбудил короткий, но громкий стук в дверь. Мирон сонно поплелся открывать дверь и я краем уха услышала голос швейцара, который привез завтрак. Прямо как в фильмах, он вкатил его в номер, снял железную крышку, налил сок и ушел. Все это время, я завороженно смотрела на его действия. Это так приятно. Мирон протянул мне тарелку с оладьями, которые были просто не реально вкусные, и апельсиновый сок. Перекусив, мы быстро оделись, и я потащила его именно по заранее продуманному маршруту, который отметила в толстой книге Дэна Брауна. И начали мы с Пантеона. — Видишь этот поток света? — я подняла голову вверх и Мирон следом за мной. — Он никогда не рассеивается и не закрывается. Сюда спокойно попадает дождь и спасает пол дренажная система. Это «дыра» главная особенность Пантеона. — Даже тут ты пытаешься быть экскурсоводом. — он взъерошивает мои волосы, и я усмехаюсь. — Этого не отнять. — пожимаю плечами и веду его к месту захоронения Рафаэля Санти. Далее мы поехали в базилику Санта-Мария дель Пополо, где находится капелла Киджи, которую спроектировал тот самый Рафаэль. После мы отправляемся в Ватикан. — Самое маленькое государство-анклав в мире, представляешь? — я с большим удовольствием рассматривала окружающих меня людей. — А действующему папе уже восемьдесят лет. Он улыбнулся, приобнимая меня за талию. Мы прогуливались по площади Святого Петра, Мирон указал на обелиск, который очень напоминает наш, русский, стоящий на Царской площади перед главным зданием Эрмитажа. — Он чем-то похож на наш. — задумчиво произносит Мирон. — Да, только это обелиск, где был казнен Петр, а у нас Александровская колонна в память о победе Александра Первого над Наполеоном. Немного разные предназначения. Мы очень много фотографировались и фотографировали, что мой телефон успел разрядиться, ведь я не могла остановиться. Хотелось запомнить каждый уголок Рима и Ватикана. Италии в целом. Далее мы отправились в церковь Санта-Мария делла Виттория, где я показываю Мирон скульптуру Бернини «Экстаз Святой Терезы». — Порнография? — спрашиваю Мирона. — Искусство! С намеками на скромное порно. — он вглядывается в лицо Терезы и шепчет мне. — У тебя такое же лицо во время оргазма, только более живое и совершенное. — Мирон! — я тихо смеюсь, за что получаю осуждающий взгляд итальянской католички, которая вероятней всего, видит такую сцену не первый раз. «Фонтан четырех рек» и замок Святого Ангела мы оставили на вторую часть дня. Решение перекусить, на удивление, озвучила я, и мы побрели в прекрасную и уютную кафешку. Мы заказали пиццу и пасту, подкрепляя это вкусным чаем. Мне хотелось показать маме фотографии, что мы сделали за сегодняшний день, но мысль о том, что ее больше нет — омрачила меня. — Ты чего, солнце? — спрашивает он, подсаживаясь ко мне и кладя кусок пиццы на тарелку. — Хэй? — Я вспомнила о маме. О том, что я никогда ей не расскажу о том, где я сейчас и что чувствую. — я отворачиваюсь и пытаюсь побороть слезы, но получается… Хреново. — У тебя есть папа. Который будет очень рад получить от единственной дочери весточку. От дочери, которая простила его. Я выдыхаю и поворачиваюсь к нему. Он утирает мои слезы, как вдруг в одночасье происходит две вещи. Первое; к нам подходит молодой юноша и просит сфотографироваться. Второе; Мирон встает и берет его за грудаки, рыча в лицо кроет его матом. Подскакиваю к Мирону, стараясь оторвать его руки от футболки юноши. — Мирон! Отпусти же! — кричу на него и начинаю царапать его ладонь, дабы привлечь его внимание к себе. Он замечает и хватка ослабевает. Ошарашенный юноша смотрит со страхом на своего кумира. — Мирон… — Извини. — сдавленно произносит Фёдоров мальчику. Замечаю за его спиной испуганную девушку, вероятно, его подругу. — Просто ты прямо под горячую руку, серьезно. Давай я распишусь тебе, но без фотографий, окей? Я выдохнула с облегчением, еще раз извинилась перед парнем и его девушкой, и мы вернулись с Мироном на наши места. Многие в кафе успокоились и приступили к обеденной трапезе вновь, а мне кусок в горло не лез. Я хотела поговорить с ним об этом инциденте, но понимала, что Мирона лучше не трогать. Наши отношения не афишировались. О них знали только самые близкие к нам люди. Мамай, Ваня, Лера с Замаем (который пообещал не болтать своему Антихайпу о нас), Ресторатор с женой и, пожалуй, все. Мирон, как он рассказывал, всегда старался огородить свою личную жизнь от навязчивой общественности. Как бы он не любил свою работу и свое дело — личная жизнь должна остаться личной. И меня это устраивало. Я бы долгое время не смогла бы жить с мыслью о том, что «она девушка Оксимирона, ноунейм какой-то» или «она его жена и у них ребенок, походу все держится на залете» и так далее. — Ты слишком остро на все реагируешь. — начинаю я и понимаю, что зря. — Я не хочу, чтобы кто-то видел тебя. Мою девушку, которая носит моего ребенка, понимаешь? Не хочу, чтобы ты чувствовала давление общественности, угрозы и их хэйт. Я хочу отгородить тебя от этого и сделаю все возможное. — Я тебя понимаю и благодарна тебе за это, но.. — выдыхаю. — Не иди на эту провокацию. Он просто подошел, а ты сразу вцепился в него. Подумай в этой ситуации не обо мне, а о себе. — Мне похуй на мою репутацию.. — Дело не в ней, а в отношении твоих слушателей к тебе. Оно может резко измениться. — Я понял. — он делает глоток чая. — Доедай и пошли к твоему речному фонтану. Мы вернулись очень поздно. Долгое время, после нашей экскурсии, мы просто гуляли по городу, переплетая наши пальцы, брели по узким улочкам, разговаривая обо всем на свете. Вернулись мы с рассветом, ибо успели забрести на какую-то вечеринку, уходить с которой совсем не хотелось. Мы просто танцевали с ним, смеялись и любили друг друга. Это счастье? Счастье бывает именно таким, да? Бегбедер писал; Счастье есть, оно проще простого — это чье-то лицо. Мирон.. Ты ли мое счастье?