девушка с Плутона

Голову пронзает сильнейшая боль. Я корчусь и начинаю вертеться из стороны в сторону, надеясь, что меня отпустит. Но меня нихера не отпускает. От этого меня затошнило. Замечаю тазик, и меня выворачивает прямо в него. Не помню. Не понимаю. Пустота. Полная. Ставлю тазик на пол и чувствую, что мне легче. Зрение становится более четким, и я понимаю, что лежу не в своей постели и блюю не в свой тазик. Где я блять? Слышу шаги и дерганье дверной ручки. Мирон. Он совсем бледный, словно не спал всю ночь. Замечаю ссадину на лице и небольшой кровоподтек. Мне страшно. Мне страшно вспоминать то, что вчера было. — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он, даже не обращая внимания на синий таз, за который мне очень стыдно. Хочу встать и помыть его, но мне больно двигаться. Он замечает мой стыдливый взгляд и говорит. — Вчера тебе было плохо, так что даже не беспокойся. Я все уберу. — Что вчера было, Мирон? — мой голос дрогнул. — Что… Как?.. — кажется, что я сейчас сорвусь. Смотрю на свои руки, затем на его. Перебинтованные. Я напрягаюсь и уже не скрываю тремор. Мне страшно. Я пиздец боюсь. Мирон начинает…

***

Десять часов назад. Я знал, что мы друг другу ни чем не обязаны. Я мог бы просто не смотреть на тебя, подцепить бы какую-нибудь девицу, укатить с ней ко мне в квартиру, жестко выебать ее и прогнать прочь. Я мог бы так сделать. До знакомства с тобой. Ты не изменила меня, нет. Ты дала толчок, подарила стимул. Остальное за мной. Мы оба, кажется, за какой-то сраный месяц кардинально изменились. Ты стала увереннее в себе, начала ходить куда-то и общаться с окружением, чем-то отдаленно похожим на меня. А может и хуже. Определенно хуже. Мои глаза вновь встречаются с твоими. В них я вижу заточение, вижу оцепенение. Это то, что твоим глазам не свойственно и никогда не будет. Замечаю рядом Карелина и уже не контролирую свою напряженность и свой страх. Страх за тебя. Мои кулаки сжимаются, челюсть начинает дрожать, и желание набить уебку ебало зашкаливает. Ничего не понимаю. Его рука грязно обнимает тебя, касаясь крайне интимных мест. Его губы начинают что-то шептать тебе на ухо, но ты не слушаешь. Ты провалилась в омут синий и не можешь сопротивляться. Знаю, ты бы оттолкнула его сразу же, но ты не делаешь этого. Ты — не ты. Ты под наркотиками. Дай мне сигнал, Юля. Позови меня. Крикни мне во всю глотку, что я нужен тебе, чтобы спасти от грязных рук Гнойного, которые обвили тебя, словно тентакли невинную душу. «Мирон». Я срываюсь с места и бегу к нему. Хватаю его за грудаки и бью со всей силы в челюсть. Сильнейшая боль от удара отдает в костяшки, а затем и во всю руку. Ты выдыхаешь и падаешь в объятия своей ошарашенной подруги, которая, так же, как и ты, нихуя не понимает. Здесь только я и Карелин. Я бью его вновь, но промазываю и кулак лишь задевает его скулу. Он встает и отталкивает меня, сильно ударяя в солнечное сплетение. Издаю хриплый выдох и чуть не теряю равновесие, но чувствую, как Ваня начинает меня отталкивать. Я вырываюсь и начинаю кричать на Гнойного: — Чем ты ее накачал, уебок?! Чем блять?! — вижу ехидную и коронную ухмылку Карелина, сильно толкаю Ваню и вновь наваливаюсь на Славу. — Я тебя спрашиваю! — Мирон, а тебя ебет? — расслабленно говорит он, явно тоже находясь под наркотой. — Чуть lsd, чуть кодеинчика. Мирон, ты же знаешь, какой это кайф, верно? Чувствуешь, как перед глазами возникают картинки из прошлого, как немеет тело, а вскоре появляется эйфория. Тебе ведь это знакомо, а, ебанный проповедник?! — Я убью тебя, сука… — шиплю я, но тут нас растаскивают, и я сплевываю кровь изо рта прямо на ковер бара. Замечаю Леру и Юлю. Подхожу к ним, беру на руки вторую и бросаю ее подруге: — Поехали. Мне понадобится твоя помощь, — по пути встречаю Ваню и говорю, что он мне очень нужен. Он кивает, берет ключи от моей машины. За нами увязался лучший друг ебанного Гнойного — Замай. Я чуть было не послал его нахуй, но вспомнил, что он парень Леры и выбора просто не оставалось. Мы спасем тебя, Юль. Всю ночь мы заставляли тебя пить воду, чтобы прочистить весь твой организм от отравы. Ты отворачивалась, отказывалась пить и даже кусалась. Тебе было очень плохо. Спустя час или полтора, ты, видимо, начала приходить в себя и, взяв Леру за руку, шатаясь, пошла самостоятельно прочищать желудочно-кишечный тракт. Перед тем, как уйти с тобой, Лера попросила нас выйти на балкон, чтобы не смущать тебя. Через час Валерия позвала нас обратно и заварила нам кофе, а сама пошла к тебе. — Не могу поверить, что Слава мог сделать такое, — сказал Замай, когда мы втроем сидели на моей кухне и пили кофе. — Порой люди удивляют нас. В хорошем или плохом смысле этого слова, — начал Ваня, делая глоток кофе. — Я знал, что он ублюдок, но чтобы такое сотворить… С таким делом и в суд можно пойти. — Нет, не надо, — вдруг говорю я, замечая удивленное лицо Охры. — Она будет против. — Да, она против, — на кухню заходит уставшая Лера и выпивает залпом кофе из кружки Замая. — В общем, я уложила ее спать. Пусть проспится. Есть вероятность того, что она может поблевать, тазик я поставила рядом с кроватью, — говорит она скорее мне, чем остальным. — На утро черный чай, — смотрит на часы и опять переводит на меня взгляд. — Справишься, Мирон? — А ты куда? — У меня работа в десять утра. Мне надо выспаться, — она встает и идет в прихожую. — Я тебе утром позвоню и спрошу, как она. Прощаюсь с Ваней, пожимаю руку Замаю и приобнимаю Леру. Она замечает запекшуюся кровь на моих костяшках и говорит обработать рану, чтобы не заразить кровь. Я лишь киваю, закрываю за ними дверь и вслушиваюсь в волнительную тишину квартиры.

Julien Baker — Rejoice

Она спит в моей кровати. Такая невинная. Такая одурманенная. Обрабатываю раны и тихо шиплю, когда вижу, как пенится рана от перекиси водорода. Обматываю костяшки бинтом и завязываю узел. Решаю зайти к тебе. В комнате спертый запах, поэтому открываю окно и закуриваю сигарету. Привык курить в своей комнате, стараюсь сделать это быстро, чтобы вдруг не разбудить тебя. Но слышу, как ты скулишь. Чувствую телом и душой, как тебе больно и плохо. Мне тоже больно, Юль. Мне хуево от мысли, что я не защитил тебя, что не остался с тобой, а нагло струсил. Мне стыдно_мне горько_мне тошно. Я убегаю от проблем, постоянно. Я не хочу их решать. Легче убрать их на задний план и забыть о них, они сами меня настигнут в нужный момент. Я упаду в бессилии на колени, и кто-то магическим образом начнет что-то делать, мелькать перед глазами, а я даже не узнаю, кто. Ваня, Женя, Порчи или Мамай. Кто угодно решит все за меня, но не сам я. И сейчас. Я — Титаник, проблема — айсберг. Крушение_фиаско, и я иду ко дну. Ты со мной. Слышу, как ты скулишь. Хочу разбудить тебя и успокоить, но не имею права. Я не имею права находиться здесь и сейчас. Плевать, что это моя квартира. С тобой должен быть человек, который не бросил тебя, который не струсил. — Отпусти меня! Прошу… — вскрикиваешь ты, и я подбегаю к тебе, хватаю за плечи, вытягиваю на поверхность от ужасного кошмара твоей жизни. Ты открываешь глаза и видишь меня, даже не узнаешь, думаешь, что это все еще сон. — Тише… — говорю я и укладываю тебя обратно. Ты тяжело дышишь, не сопротивляешься, делаешь так, как говорю я. Ну надо же! Я целую тебя в лоб и оставляю в сумерках комнаты и тихого осеннего ветра за окном. Что тебе снилось, Юлия?

***

Я молчу. Перевариваю то, что услышала и чувствую, как предательский ком подкатывает к горлу. Нет, я не буду блевать, мне кажется, что уже нечем. Я чувствую горечь, чувствую отвращение и ненависть. К Карелину и к себе. Моя жизнь только наладилась, я только начала быть нормальной. Только начала ходить в бары, выпивать чуть-чуть, вести естественный образ жизни молодой девушки. Я начала жить. То, какой была моя жизнь до этого — ловушка. Пародия на жизнь. Замкнутый круг. Я, как кошка, бегала за своим хвостом часами, днями, годами. В моей жизни была лишь я. И Саймон. Появилась Лера, и она подарила мне второй глоток воздуха. Первый подарил мне Мирон. А теперь, где я? Дальше «старта», «финиша» мне не достичь. Я ниже нуля. Как после этого можно кому-то доверять? Как можно дальше нормально жить, когда знаешь, что тебя могут отравить_опоить и изнасиловать? К этому шло, я уверена. Блять, я стану параноиком. Я уже. Я уже, блять, параноик. Хочу разрыдаться. Очень сильно, навзрыд. Хочу рвать клоки волос на себе. Может. Это все пройдет? — Могу я сходить в душ? — вдруг спрашиваю я, он кивает, подходит к шкафу и дает мне синее махровое полотенце. Провожает до душа и уходит на кухню. Раздеваюсь. Большое зеркало позволяет разглядеть мои шрамы, нанесённые прошлым. Убираю прядь волос и провожу подушечками пальцев по шраму на виске. Ежусь. Опускаю руку на грудь. Там тоже небольшой шрам; он нанес мне удар бляхой ремня, когда по пьяни схватил его неправильно. Воображение рисует гематомы на ногах и расцарапанные коленки. Еще один шрам на спине. Я прикасаюсь к нему лишь мельком. Жмурюсь и выдыхаю. Представляю, как Мирон разглядывает в этом зеркале себя. Изучает татуировки, возможно, под ними тоже шрамы, хотя я надеюсь, что их нет. В его татуировках столько разного смысла, а в моих шрамах он один. Боль. Иду в душ, включаю теплую воду, тру тело его губкой, стараясь смыть вчерашнюю ночь с кожи и из памяти. Я буду нормально жить. Мою голову его шампунем. Выйдя из душа, стараюсь привести себя в порядок. Чищу зубы, еще раз умываюсь, сушу волосы. Все нормально. Только сейчас заметила, что на мне была не моя одежда. Футболка Мирона. Выхожу из ванной и иду на кухню, где вижу его. Он готовит яичницу, но есть я не хочу. Я хочу его. — Мирон… — подхожу к нему и обнимаю со спины. Мне так хотелось его обнять, почувствовать его всем телом и дышать с ним в один такт. Мне так хотелось чувствовать его. Так хотелось стать с ним единым целым. — Я так по тебе скучала… Он выключает плиту и накрывает сковородку с двумя желтками крышкой, поворачивает голову ко мне и кладет свои ладони поверх моих. Мне тепло. Мне так хорошо с ним. — Я тоже скучал, Юля, — его голос тихий, такой сладостный. Не такой как в песнях; в нем нет надрыва, нет какого-то посыла. Это просто его голос. — Как ты? — Хорошо, — отпускаю руки, и он оборачивается. Его ладонь касается моего лица, словно он не верит, что это я. Мирон тянется ко мне и целует. Обнимаю его и целую в ответ, чувствуя приятное тепло внизу живота, чувствуя, как я оживаю и расцветаю. Между нами сокращены все расстояния, между нами его просто не существует. Лишь он. Лишь я. Лишь мы. Не замечаю, как мы оказываемся в спальной комнате. Вероятно, пока я была в душе, он ее прибрал и даже поменял постельное белье. Моя голова касается подушки, и банное полотенце оказывается на полу. Нет запретов. Нет секретов. Я открыта ему без остатка, как и он для меня. Он снимает футболку, вновь опускается ко мне и мягко целует, по-своему настойчиво, что очень сильно возбуждает, заставляет взбудоражиться каждой клеточке тела. Внизу сладко тянет, желание нарастает, и я блаженно улыбаюсь. Его ладонь спускается вдоль талии и сжимает мою ягодицу. В порыве, я случайно укусила его за нижнюю губу, отчего он тихо застонал. Уверена, что ему понравилось. Я прижимаюсь к нему всем телом. Чувства оголились, накалились градусы. Я — его. Он — мой. Не верю, думаю, что это сон. Такой сладкий, такой приятный. Мое сердце бешено бьется в груди, кажется, что скоро выпрыгнет. Он опускается ниже, оставляет краткие поцелуи на шее, на ключице и груди. Касается шрама, останавливается на миг, целует его и возвращается к губам. Когда он целует меня, я чувствую себя особенной. Чувствую себя бесконечностью. Слышу, как он расстёгивает ремень. Я настораживаюсь, но он швыряет вещь куда дальше, а за ней и штаны. На полувздохе он входит в меня. Постепенно ускоряется. Я прогибаюсь под ним от блаженного удовольствия, стягивая пальцами простыню. Его рука проходит между грудей, задерживается на шее, обхватывая меня за затылок и страстно целуя. — Мирон… — горячо шепчу ему, достигая яркого и кульминационного момента. Он выдыхает и замирает. Оргазм. Из последних сил двигаюсь ему навстречу, чувствуя всем телом эйфорию, разделяя ее с ним. Сбитое дыхание и сплетенные тела. — Боже… Он обнял меня, и мы лежали так какое-то время. Мне никогда так хорошо не было. Я смотрю на него, а он смотрит на меня. Мы не можем оторваться друг от друга, и именно это завораживает. — Дай-ка я поизучаю твои татуировки, — сажусь сверху и начинаю оглядывать его тело. В основном татуировки на руках, поэтому осматриваю их. — Это Холден Колфилд? — указываю на мальчика в красной кепке на предплечье. Этот рисунок я видела на обложке старой книги Джером Сэлинджера «Над пропастью во ржи». — Да, именно он, — Мирон улыбается и показывает мне другую татуировку. — Узнала? Глазам своим не верю. Это Черный Адвокат, твою мать, из того самого фильма «Бандитский Петербург». — Охуеть… — шепчу я и провожу пальцем по Дмитрию Певцову. — Так ты знал историю этой картины? — Разумеется, — он усмехнулся, и я слегка толкнула его в плечо. — Тебе надо покушать. Лера обещала приехать и проверить, как ты. — Да, конечно, — мне не хотелось пререкаться и ссориться, хоть я и не была голодна. Надеваю футболку Мирона и проверяю телефон. Пятнадцать вызовов от мамы и четыре от неизвестного номера. Набираю мамин номер, два гудка и слышу, как она взяла трубку. — Мам? Что-то случилось?