Латария

      Проснулась я от того, что коварный солнечный лучик, пробившись в дырку между ветвями поскакав немного по подстилке, нацелился прямо мне в глаза. Я немного поворочалась, стремясь поймать ускользающий сон, но утренняя бодрость таки разлепила мне веки и, поднатужившись, даже подняла меня с лежака. Что ж, утро, так утро — смирилась я и поплелась в кусты. Не прошло и получаса, как я уже стояла, нагруженная своими двумя сумками, и прощалась с дубом. При свете солнца поляна выглядела действительно волшебно, но дольше мне тут оставаться было уже нельзя. Я поклонилась в пояс кряжистому «воеводе» и поблагодарила это место за ночлег, как меня всегда учила бабушка. Лес ответил мне благосклонным посвистыванием, пощёлкиванием и птичьими трелями. От ночной гнетущей тишины не осталось и следа.       «Воевода» не зря «ворчал» всю ночь. Ветер разогнал все облака, и сейчас небо было ярко-голубым, а солнце приятно по-утреннему припекало. Ко мне впервые за ближайшую неделю вернулось абсолютное спокойствие и прекрасное настроение. Я даже опять тихонечко засвистела, окидывая проезжающих задорным взглядом. Казалось, моё настроение передавалось и окружающим. Вчера они все казались такими зловещими и хмурыми, а сегодня некоторые даже улыбаются в ответ.       — Эй! Тьпру! Малец, далеко ль собрался? Я обернулась. Переброшенная вперёд туго заплетённая коса хлестнула по спине и задела кончиком морду серенькой в яблоках лошадки, которая, кажется, и не обратила на это внимание. С телеги, которую тянуло это чудо, на меня смотрели три пары ярко-голубых глаз. Две, принадлежащие светловолосым мальчикам лет пяти, глядели с любопытством, третья — подслеповато и с некоторым ехидством. Эта пара глаз принадлежала сухонькому седому дедку, правящему тележкой, на которой, помимо внуков, лежали увесистые мешки.       — В город, — чуть настороженно ответила я. — Подвезёте?       — Отчего же нет? Полезай! За весь путь дедок, кажется, так и не понял, что я девочка. Да он и не особо обращал на меня внимание, доверительно треплясь обо всём, что произошло у него в жизни за ближайшие десять лет. Видимо дома от болтливого родственника все просто отмахивались, а мелкие внуки начинали сами о чём-то болтать, поэтому я, рассматривая окрестности, успела выслушать о том, что едут они с дальней мельницы, что в мешках мука, что ближняя мельница за леском сгорела, что цены на репу нынче крайне высоки, а это к концу света, что покойная бабка начала являться к нему во снах (не иначе как чтобы забрать к себе), что на кладбище неспокойно, сосед по ночам воет на луну, дочке скоро рожать и ещё много всяческой ерунды. Лошадка рысила ненамного быстрее пешего человека, и поэтому к повороту на их деревню мы добрались уже к вечеру. Небо на западе укрылось одеялом, сшитым из мазков пастели: жёлтых, персиковых, розоватых. И на этом одеяле алыми нитками было вышито заходящее солнце.       — Малец, а может заедешь к нам? Зятёк мой трактирчик держит. Кормят вкусно, берут недорого. Я прикинула, сколько времени ещё осталось до полной темноты. Это в прошлый раз мне повезло с полянкой, а сейчас могу хоть всю ночь проискать, да и то не факт, что найду. Нормальный внутренний голос, заглушив параноика, говорил, что от такой удачи грех отказываться. Да и дедок уже принял моё молчание за согласие и сворачивал на деревенскую дорогу.       — Ой, совсем позабыл спросить, старый дурень. Как тебя зовут-то, малец? Я удивлённо посмотрела на дедка. Мне казалось, что я вроде уже представилась. Ну нет, так нет.       — Тари…       — Тарин? Хорошее имя! У меня деда почти так звали, Тавридом. Хороший был дед, работящий. А силища у него какая была, не то, что у нынешних-то молодцов. Лошадь на скаку останавливал, подкову одной рукой сгибал. Помню, случай один с ним приключился. Идёт, значицца, дед по кладбищу глухой ночью… Близнецы подвинулись поближе, уставившись на деда, чтобы не потерять ни одного слова. Видимо эту байку они слышали впервые. Я тоже слушала в пол уха, но с бабушкиными сказками, где сюжет острый и интересный, и непонятно, что будет дальше, байки дедка, главным смыслом которых было напугать впечатлительную молодёжь неожиданно выскочившим чудищем и его жутким описанием, сравниться не могли. Но Тавриду не суждено было убить упыря вытащенным из кладбищенской ограды осиновым колом. Телега скрипнула и остановилась. Мы приехали.       Трактир стоял на холме, под которым раскинулась маленькая, дворов в двадцать, деревенька. Чуть дальше розоватой в закатных лучах лентой тянулась речка, а ещё дальше, за золотым полем пшеницы, темнел лес. Дорога, по которой мы приехали, вела вдоль трактира и вниз с пологого склона холма, постепенно переходя в главную деревенскую улицу, а там и в деревянный мостик, отсюда кажущийся совсем узким. Пятилетки резво поспрыгивали с телеги и скрылись за добротной дубовой дверью трактира, оказавшегося ладным двухэтажным домиком с черепичной крышой и резными наличниками на окнах. Сзади у него был ещё один вход в хозяйскую часть дома, а чуть подальше стояли маленькие постройки, в одну из которых подошедший откуда-то сзади слуга стал сносить мешки. Я, спохватившись, ухватила свои сумки и тоже сползла с телеги, остановившись у входа. Вывеска над дверью гласила что-то непонятное. Буквы на ней были до того украшены разными финтифлюшками, непонятными палочками и точками, что о названии трактира «У трёх коровок» я догадалась только по трём чёрно-белым, намалёванным неумелым художником мордам, в которых интуитивно угадывалось и также интуитивно сопоставлялось с буквами на вывеске что-то коровье. Я ещё раз взглянула на рисунок, усмехнулась и открыла дверь. Навстречу мне ринулся непередаваемый запах чего-то скисшего и горелого. Посетителей в маленьком зале было немного, и они жевали без особого энтузиазма, стараясь уж слишком открыто не морщиться. Рад был только один, с мечтательным видом посапывающий перед кучей кружек мужичок, да и тот, видимо, только до прихода жены или разносчицы со счётом. Распрягший лошадь и вошедший после меня дедок принюхался и зажал нос рукой.       — Рунька на кухне хозяйничает, — обречённо произнёс он и скрылся за дверью, ведущей на кухню. Пока я размышляла, что мне дороже: свежий воздух или горячий ужин (не факт, что тоже свежий) и мягкая постель (скорее всего клопами и тараканами), постепенно склоняясь к первому, из двери, в которую недавно вошёл дедок, выскочила девочка, на вид года на два младше меня, и, озорным взглядом осмотрев всех посетителей, направилась ко мне.       — Нарёна! — весело представилась она.       — Тари, — ответила я, неуверенно пожимая протянутую ладонь. Ещё пару мгновений мы стояли молча, пока я не поняла, что от меня чего-то ждут.       — Эээ… А сколько у вас примерно стоит ужин и комната? Самая маленькая.       — Два серебряных и три медьки, — выучено отбарабанила девочка и уставилась на меня. Я в это время находилась в подсчётах. Конечно, мой висящий за поясом кошель был худоват, но хватило бы даже на три дня жизни в этом трактире с включёнными завтраком, обедом и ужином. Ещё у меня было несколько золотых, заботливо зашитых бабушкой в подкладку зимней куртки, но их надо было растянуть на весь год обучения, а если в школу меня не примут, то обратно придётся добираться на те же серебряные. Жаба всё туже затягивала удушающую петлю на моей шее, заставляя кривиться. Нарёна поняла моё выражение лица по-своему.       — Не переживай, у нас не всегда так. Сегодня просто папина сестра, тётя Руня, на кухне главная. А папа с мамой сидит, она приболела.       — Пополнение в семье ждёте? — припомнила я рассказы дедка. Девочка, как ни странно, даже не удивилась моей проницательности. Видимо прекрасно знала, как дед любит молоть языком.       — Да, бабка Шася сказала, что сестрёнка будет.       — Баба Шася? — я, конечно, не особо вслушивалась в то, что говорил дедок, но, судя по его рассказам, их бабушка ушла на небесные дороги ещё лет пять назад.       — Колдунья местная. Всякие зелья варит из крысиных хвостов и лягушачьих ног, а маму вылечить не смогла, — с досадой сказала Нарёна. Не думаю, что альтруизм был одной из моих главных черт, но я прониклась сочувствием к этой милой большой семье. Тем более мне казалось, что я точно смогу помочь, хотя я даже не знала, какой недуг сломил маму Нарёны.       — А чем она больна? Девочка только открыла рот, чтобы ответить, но её перебили.       — А дед говорит, что пацан, — насмешливый бас прокатился по трактиру, как раскат грома. Кажется, даже тарелки затряслись. Ко мне приближалась семья медведей. Огромный, светловолосый сероглазый мужчина с густой бородой и косой саженью в плечах и высокая горбатая женщина лет тридцати. Брат и сестра (я сразу поняла, что это уж точно не Нарёнина мама) были похожи как две капли воды. Оба как будто выдолблены из камня ленивым скульптором. Тюкнул раз, тюкнул два, и готово. Но если хозяину трактира это придавало мужество, то его сестра с таким лицом выглядела страшновато.        — Тетя Руня, а как же кухня? — пискнула Нарёна.        — Там дед, — хриплым низким голосом буркнула женщина и принялась ожесточенно тереть пятно на ближайшем столе. У Нарениного отца настроение явно было получше. Он подошёл ближе, взъерошил дочке волосы и спросил:       — Куда путь держишь? Интерес этой семейки к моей скромной персоне не переставал удивлять, но я объяснила себе это тем, что странники редко уходят так далеко от главной дороги, и поэтому в трактире сидят в основной завсегдатаи, от которых редко дождёшься новостей из внешнего мира.       — В город, — тихо ответила я.       — А кем ты будешь-то?       — Внучкой знахарки из Лебяжьей шейки.       — А, знахарки. Небось в ихнюю лекарскую школу идёшь? Я не стала спорить, и моё молчание приняли за положительный ответ.       — Значит лекарствовать ты умеешь?       — Умею немного… — скромно потупившись, ответила я, но собеседников удовлетворил и такой ответ.       — А от лихорадки и кашля вылечить сможешь? — с надеждой уставилась на меня Нарёна. Отец чуть нахмурился. Я призадумалась. Подходящее зелье у меня было, да и что как делать я знала наизусть. Но лекарству требовался магический «толчок» для активации, а, судя по прошедшим шести дням, дать я его не могла. Хотя зелье могло сохранить в себе бабушкину силу…       — Да, могу, — уверенно ответила я. Мужчина недоверчиво оглядел меня с ног до головы, ненадолго остановившись на кольце-дракончике, о котором я уже совсем позабыла. Руня угрюмо пялилась на меня из-за стойки, за которую успела зайти за время разговора. Да, я бы тоже не стала доверять лечение родного человека незнакомой малолетке, но, видимо, у этих людей не оставалось выбора.       — Идём за мной, — наконец сказал Нарёнин отец и направился к двери на кухню. Честно говоря, идти к источнику отвратного запаха у меня не было никакого желания, но я, задержав дыхание, отважно поплелась за «медведем» и ускакавшей вперёд Нарёной.