Латария

      Посреди одного из кругов цвёл папоротник. Это был необыкновенно прекрасный цветок, и, я думаю, все бы бегали искать его в ночь на Купаль, даже если бы он не имел никаких волшебных свойств. Редко ещё где можно увидеть такое зрелище, и я, честно говоря, думала, что все, что говорят про этот цветок — сплошные выдумки. Видимо, судьба решила меня переубедить. Заворожённая зрелищем, я медленно подошла к папоротнику, нагнула стебель, чтобы сорвать цветок, и замерла. Под листом скрывалась маленькая моховая подушечка, на которой лежал самоцветный камень, переливающийся всеми цветами радуги в тусклом лунном свете. На камне сидела изумрудная ящерка и смотрела на меня умными черно-золотыми глазами. Я осторожно потянула к ней руку, чтобы, не испугая, схватить ее за брюшко. Но вдруг произошло то, чего я меньше всего могла ожидать. Ящерка заговорила. — Латаария…- протянула она, неприятно шипя. Я сначала не поверила своим ушам и начала оглядываться, пытаясь найти неудачного шутника, но рядом никого не было. Только странное животное гипнотизировало меня своим золотым взглядом и произносило моё имя. Я медленно опустилась на коленки и нагнулась над камнем, тихо пролепетав: — Здравствуй…те… Наверное, я ещё никогда не чувствовала себя так глупо. Не каждый, поведшись на слуховую галлюцинацию, будет разговаривать с ящерицами посреди леса, тем более когда эти самые ящерицы ничего не отвечают. Но тут уголок рта ящерки поднялся, образовав какую-то жутковатую полуухмылку. — Что ж, дитя, если ты нашло меня, значит ты достойно. Каково будет твоё желание? — Голос у ящерицы был плавный и шипящий, от него ужасно клонило в сон. Мои выпученные глаза вряд ли послужили ей хорошим ответом, и поэтому я ещё на всякий случай удивленно разинула рот. Ответить удалось только через полминуты. — Хочу… Хочу быть магом! — выпалила я на одном дыхании. — Зачем же просить то, чем уже обладаешь? — Чешуйчатый хвост вильнул в знак удивления. — Тогда хочу приключений, как в бабушкиных сказках! — находясь в состоянии, подобном эйфории, я почти не обратила внимание на слова ящерицы, поняв только, что желание моё отвергают и хотят другого. И вдруг мне показалось, будто самоцветный камень отражает мою жизнь. В нём медленно мелькали разные до боли знакомые картинки. Вот бабушка, вот Дарин с Мирикой, а вот какие-то незнакомые люди: женщина и мужчина с улыбками склонились над искусно сделанной колыбелькой. — Приключений, говоришь, хочешь? Да будет так! Последние слова утонули в странном звонком и шипящем смехе. Он отражался от деревьев и ввинчивался мне в уши. Голова закружилась, камень потускнел, поляна погрузилась во тьму, и только бледные поганки, светящиеся ядовито-зелёным цветом, вышли из ведьминых кругов и начали водить вокруг меня хороводы. Я отклонилась назад, пытаясь встать, но в глазах потемнело, голова в миг потяжелела, и я упала на спину, чувствуя, как моё сознание улетает под жуткий шипящий смех.       Очнулась я от того, что в лицо мне кто-то дышал и изрядно тыкался мокрым мягким носом. Я медленно, делая огромное усилие над собой, подняла одно веко и уставилась на двух призрачных оленей, испуганно смотревших на меня четырьмя чёрными глазами. Открыв второй глаз и сфокусировавшись, я пару раз моргнула. Два оленя слились в одного. Молочно—белого с розоватым носом, огромными рогами, будто сделанными из серебристого металла, и хрустальными копытами. Того самого оленя, который выскочил перед нами с бабушкой. На олене сидел беловолосый старец и с усмешкой смотрел на меня. — Ну что, Тари, что загадала? Признаться честно, я испугалась. Откуда этот человек знает моё имя и то, что я нашла цветок папоротника? Я попятилась и уткнулась спиной в шероховатый ствол дерева. — А откуда вы знаете? — Мне глаза твои говорят, — старик улыбнулся. — А теперь пойдём, бабушка тебя уже заждалась. И он протянул мне руку, чтобы подсадить на оленя. После упоминания о бабушке я немного успокоилась, и ещё, как ни странно, олень внушал мне какое-то доверие. От него будто шли волны теплоты и спокойствия, окутывающие меня. Будучи полностью во власти этих волн, я подошла и схватила старика за крепкую шершавую руку. И только ноги мои коснулись оленьих боков, всё вокруг опять завертелось и с бешеной скоростью полетело назад. Лес был редкий, и я буквально каждую секунду сжималась в комок, ожидая, что мы врежемся в дерево. Но олень вихлял будто заяц, каждый раз умудряясь в последний момент обогнуть ствол. Наконец мы доехали до поля. Я уж думала, что скорости выше быть не может, но мы опять ускорились. Скакун стрелой полетел по зелёному морю, будто совсем не касаясь земли. Глаза слезились от ветра, кружился небесный купол и звезды, казалось, тянули ко мне свои лучи-руки. Я завороженно глядела на эту красоту, и мнгновение казалось мне вечностью, пока мы снова не въехали в лес. И опять завихлял олень среди хвойных и лиственных, разогнавшись до звона в ушах, и снова расчесывал ветер мои растрёпанные волосы, и гулял в голове этот легкий запах свободы, как во всех незабываемых моментах. Все остановилось так резко, что я по инерции полетела вперёд, ударившись носом об старика. Между прочим, сам он остался неподвижен, хотя по всем законам физики должен был сейчас перелетать через голову оленя в замысловатом сальто. Мы подъехали к бабушкиной избушке. Руона, улыбаясь, стояла на крыльце. — Ну что, Сокол, привёз мою внучку? Старик, не отвечая, спешился и снял меня с оленя. Я сразу подбежала к бабушке и дёрнула её за рукав. — Знаешь? А знаешь! А я! Я такое… Там такое! Мысли роились в голове, стремясь все вместе выпрыгнуть из меня наружу. Естественно у них ничего не получалось, и из моего рта вырывалась только какая-то несвязная ерунда, снабжённая излишком эмоций. Бабушка удивлённо посмотрела в мои глаза размером с блюдца и засмеялась. — Ну подожди, потом все расскажешь. Заходи, Сокол, ужин готов.       Уже под утро, лёжа в бабушкиной постели, я всё не могла уснуть, раз за разом прокручивая в голове события этой ночи. Старик оказался странствующим ведуном, давним бабушкиным знакомым. Его прозвище Белый Сокол активно использовалось Руоной в разговоре, но настоящего имени мне почему-то никто не сказал. Белый олень оказался оленихой с волшебным именем Лайна. Я ещё пару раз бегала в сарай кормить её морковкой и гладить по мягкой шерсти. На мой рассказ про ящерку и цветок папоротника никто не обратил должного внимания. Бабушка лишь улыбнулась, будто для неё в этом не было ничего удивительного. Это немного меня уязвило, но я мигом забыла обо всём, когда говорить начал Сокол. Он рассказывал такие дивные истории, что я все время сидела с открытым ртом, пока у меня не начали слипаться глаза. Бессонная ночь давала о себе знать. Тогда, не обращая внимания на мои возражения, бабушка отправила меня спать. Да специально не на печку, где я могла бы и дальше слушать удивительные истории, а в её комнату, из которой был слышен лишь тихий ропот двух голосов с неразличимыми словами. Странное дело, как только я легла на кровать, думая мгновенно заснуть, сон как рукой сняло. И вот я уже не пойми сколько времени ворочалась, изредка без толка взбивая подушку или поправляя одеяло. Наконец я встала и на цыпочках направилась к двери, предусмотрительно не наступая на скрипящие половицы. Молясь о тишине, я легонько толкнула дверь, и она, на моё счастье, без единого скрипа приоткрылась ровно на столько, чтобы я смогла хотя бы слышать разговор, не видя самих говоривших. — Помощницы хочешь меня лишить? Да и привязалась я к ней за эти, почитай, тринадцать лет, — бабушка говорила тихо и чуть печально. Я вздрогнула. Что значит лишить? Неужели она хочет отдать меня этому старику? — Но у девочки недюжинные способности, да и храбрости не занимать. Неужели ты думаешь, будто она не справится? — Голос Сокола был твёрдый и уверенный, словно бабушка уже сдалась, и он только подталкивает её к её же решению. — Да не то чтобы… Справится, справится, конечно. Но… — Что но? Хочешь ей всю судьбу разрушить? Чтобы она свою жизнь просидела здесь деревенской знахаркой, излечивая или хороня больных крестьян. Ей надо уехать. Я ведь чувствую, что есть в ней что-то, чего не хватает нам. И могу побиться об заклад, что и ты, Руона, чувствуешь. Так почему не хочешь её отпустить? — Ты многого не знаешь, Сокол, — голос бабушки стал мрачным и чуть усталым, — чтобы делать такие поспешные выводы. Я услышала, как она отодвинула от стола табуретку и медленно потопала, судя по приближающимся шагам, в сторону своей комнаты. Я, чуть запаниковав, но все равно тихо, стараясь не наступать на скрипящие половицы, кинулась обратно к кровати, завернулась в одеяло и притворилась, что сплю, повернувшись к окну. Дверь с шорохом отворилась, бабушка, судя по звуку, открыла сундук и начала в нём копаться. Наконец, видимо найдя, что искала, она закрыла сундук и вышла, затворив дверь. Я устроилась поудобнее. Мне казалось, что я ещё долго не засну. В голове беспорядочным роем крутились предположения и догадки. Куда меня хотят отправить? Чего не знает Сокол? Согласится ли бабушка со мной расстаться? Как ни странно, эти мысли убаюкали меня, и не успел ещё заплескаться по небу рассвет, как я заснула.