Латария

      Начиналась гроза. Иссиня-бордовые тучи набухали, нависая над приутихшей землей и грозя сейчас же вылить на нас весь свой гнев нескончаемыми потоками воды.       Я давно ждала это природное буйство. Бабушка сказала, что во время грозы все растет, а я давно хотела стать выше Дарина, да и всех деревенских. А еще должна была вырасти клубника. Я все мечтала, как выбегу после дождя в огород, а там уже наклоняют кустики своим весом, касаясь земли, крупные алые ягоды. И пахнет сырой землей…       Конечно, это все были только мечты. Не могут же ягоды поспеть, пока идет дождь. Но в такую погоду хотелось помечтать. Такая погода была создана для того, чтобы в мыслях своих нестись по дальним странам на резвом скакуне, или рассекать волны на трехмачтовом паруснике, или магией воздвигать замки на пустом месте…       За окном мелькнул яркий сполох молнии. Комнату на миг осветило, и сразу же стало еще темнее. Где-то в небе кто-то прокатил железный шарик по кастрюле, заставив его изрядно постукаться о стенки, и все утихло. Только на секунду. В следующий миг мир закрылся ровной, густой, серой пеленой дождя.        — Тари! Тари! Иди сюда, помоги встать бабушке. Я послушно отлипла от окна, подбежала к старушке и подставила руку. Она уперлась, встала и медленно проковыляла к столу.        — Делаем настойку от кашля для Бронова сына и мазь от болей в спине для Троры, — сказала бабушка и принялась протирать стол мокрой тряпкой. Я вздохнула и полезла на чердак, доставать ступку и травы.       Бабушка Руона была деревенской травницей, знахаркой и ведуньей. Она делала лекарства на продажу, лечила людей заговорами и, иногда надышавшись шалфейного или конопляного дыма, предсказывала чью-то смерть. В основном, что хорошо, ложно.       Меня бабушка подобрала, когда мне был всего лишь год, она рассказывала, что родители оставили меня одну в лесу, завернув в плед из собачьей шерсти, на съедение волкам. Бабушка же нашла меня и взяла в ученицы.       Мне нравилось жить у Руоны. Каждое утро я вставала рано, с первыми солнечными лучами, и шла в сарай, доить двух наших непослушных белых коз: Дуду и Бебе. Потом шла выводить их пастись на луг, чтобы забрать вечером, а как приходила, был уже готов завтрак. После завтрака мы с бабушкой садились составлять травяные сборы и варить зелья, потом Руона потихоньку учила меня писать и читать.       Но самое интересное начиналось вечером, когда бабушка садилась на большое, уютное кресло, брала в руки пряжу и начинала напевать что-то на непонятном языке, а потом вдруг пение плавно перетекало в рассказ. Бабушка сказывала о далеких странах, морских путешествиях, невиданных зверях, огромных городах и о магах… Магах! Это были мои любимые рассказы. Я ума не могла приложить, как некоторые люди могут делать что-то несусветное, даже не вставая с кровати, а лишь пожелав. Как я хотела стать чародейкой! Даже выпилила себе из длинного крепкого сука волшебную палочку и написала на ней пару непонятных знаков.       Но сколько не мечтай, все равно придется вернуться в реальный мир. Наш с бабушкой домик был далеко не прекрасным замком, а лишь ветхой избушкой, ладно сложенной из толстых бревен, крыша которой за много лет покрылась таким слоем мха разных оттенков, что и не заметишь, пока не уткнешься в низенький, по грудь бабушке, ветхий забор.       В версте от нашего дома стояла деревня под красивым названием «Лебяжья шейка». Сама деревня ни красотой, ни грациозностью не отличалась. Пятнадцать дворов, да корчма, изредка посещаемая заезжими путешественниками. Дело в том, что деревня стояла у реки, что выпадала из Лебяжьего озера. Река эта так причудливо изгибалась, что каким-то древним поселенцем было решено назвать ее шейкой, исходящей из лебяжьего тела-озера.       С деревенскими я дружила. Бегала с ними в лес за ягодами да грибами и купаться на реку. Симпатичнее всего мне был Дарин, кузнецов сын, и его маленькая сестренка Мирика. Добрая бабушка часто приглашала их к нам на пироги или послушать дивные сказки.       Когда мы закончили делать мазь и настойку, в окна уже светило солнце, небо было ярко-голубое, а туча почти скрылась за горизонтом. Вдалеке, с той стороны, откуда пришла стихия, розовела тонкая кромка заката. Я опять стояла у открытого окна и полной грудью вдыхала запах леса, сырой хвои и мокрой земли.        — Волшебная сегодня будет ночь…- Тихо произнесла бабушка.       — Волшебная, — согласилась я.       Ночь на Купаль, ночь середины августа, никогда не обходилась без маленького, но от того не менее необычного чуда: кто-нибудь обязательно находил цветок папоротника и сбывалось его заветная мечта.       Никогда еще нашедшей не оказывалась я. В ночь на Купаль в лесу и поле всегда цвели растения, не проявляющие признаков жизни в другие дни и ночи, и, поэтому, являющиеся крайне ценными для травников. Мы с бабушкой в ночь середины августа обычно разгуливали по полям с корзинами, позволяя себе разогнуть спины только с наступлением рассвета. Я к этому уже вполне привыкла и довольствовалась рыжими отблесками костров и далекими радостными вскриками.       На этот раз всему следовало измениться.       Как только последний алый закатный лучик скользнул по горизонту и наступила полная тьма с частым вкраплением серебристых звезд, мы с бабушкой, нагружённые двумя плетеными корзинками, вышли из нашей избушки и пошли по лесу в обратную сторону от деревни.       Я шла, вглядываясь в темноту между ветвями и в пол уха слушая лекцию о лесной живности. Лекция была довольно интересная, но бабушкин голос так успокаивал, да и ночь вокруг казалась такой теплой и уютной, что меня начало клонить в сон. Но тут из-за кустов выскочил олень. Все бы ничего, в лесу такое часто встречается, но олень как-то совсем не вмещался в рамки часто встречаемого. Белоснежная шерсть будто светилась изнутри, ветвистые рога подпирали звездный небосвод, а копыта были из чистого горного хрусталя. Он оглядел нас своими черными умными глазами, стукнул копытом по мягкой земле и моментально скрылся, будто наваждение.       Я уже собиралась спросить у бабушки, что это было, но она меня опередила:        — Иди-ка, поиграй с ребятами, Тари, сейчас не до трав. Бабушка взяла мою легкую, пустую корзину и медленно поковыляла в сторону нашей избушки.       Я, конечно, была рада такой удаче: можно же идти и искать цветок папоротника с остальными, но все же меня это насторожило.       — Бабушка, ты куда?        — Гостей встречать, — туманно ответила старушка и скрылась за огромным платаном.       Я немного постояла, обдумывая ситуацию и размышляя, идти мне за Руоной или нет, но потом, отбросив подальше совесть, побежала на луг, где уже зажигались костры, запевались песни и заводились хороводы.       Выйдя из леса, я остановилась, пораженная зрелищем. В огромный темный купол, закрывающий землю, врезались лепестки множеств красно-оранжевых ярких цветков и распадались на мелкие искры, летящие в разные стороны и исчезающие во мраке. Вокруг костров кружили темные точки, и взлетали в небосвод песни, разливаясь на разные лады по лугу. Вот от одного хоровода отделилась маленькая фигурка и начала стремительно приближаться ко мне. Завесу песен прервал радостный крик:        — Тари! Тари, иди к нам!       Мирика подбежала ко мне и дернула за подол, увлекая к кострам. И мы побежали по зеленой траве, задыхаясь от терпкого запаха ночи, а потом нас закружили, одурманили хоровод, огонь, песни и темное-темное звездное небо.       Я не знаю, сколько прошло времени: может вечность, а может пару минут. Полная луна стояла прямо посреди неба, когда Дарин, заговорщески подмигивая и ухмыляясь, выволок нас с Мирикой из хоровода и весело предложил:        — А побежали папоротник искать, пока все не опомнились?       Мы тотчас же одобрили идею и пустились в лес. Сначала бежали вместе и глядели в разные стороны во все три пары глаз, но потом Мирика радостно взвизгнула и свернула. Мы с Дарином переглянулись и припустили за ней в ожидании соревнования: кто быстрее схватит цветок, но мелкая всего лишь увидела не замеченную никем земляничную полянку и сейчас, полностью счастливая, поедала ягоды и собирала их в подол, порадовать родителей. Мы с Дарином махнули на нее рукой и побежали дальше, потом пошли, а потом он вообще остановился, привалившись к тонкой березке.       — Да, ну значит не судьба… Пойдем по домам, Тари?       — Так легко сдаешься?       Я была полностью уверена, что друг шутит: сам же затеял веселье, а теперь хочет прекратить игру, даже не дождавшись выигрыша?       — Я устал и меня клонит в сон.       — Эй! Это же волшебная ночь! Счастье не за горами! Может цветок уже за тем кустом… Дарин недоверчиво взглянул на меня и внимательно посмотрел на куст.       — Да нет там ничего!       — А вот и есть!       — Придумываешь!       — Спорим на щелбан?       Честно, я и сама была уверена, что за тем кустом ничего нет, но старалась вернуть в друга ушедший азарт. Медленно подошла к кусту, закрыв его собой, раздвинула ветки, беззвучно посмеиваясь, выдавила вскрик изумления и обернулась с удивленным лицом. Дарин недоверчиво посмотрел на меня, оттолкнул и сам перевесился через растение. Тут уж я дала себе засмеяться в голос. Думала, засмеется и он, но друг лишь перегнулся обратно, дал мне обещанный щелбан и, что-то ворча, направился в сторону луга.        Я осталась одна.       Когда русая макушка Дарина скрылась за разлапистыми ветками елей, мне стало немного не по себе. Вроде и лес небольшой, и не заблудишься в нем: сколько не будешь ходить, все равно в конце выйдешь либо на восточную дорогу, либо на западную, либо на изгиб Лебяжей шейки, либо на луг. Да и ходила я по этому лесу часто: за ягодами, травами, хворостом. Но одной в темноте, освещаемой лишь проникающим через ветки редким мрачным светом луны и звезд, было все равно как-то зябко и страшно.       Я вздохнула, потопталась на месте, размышляя: догнать Дарина или продолжать поиски, подумала, что очень уж устала и вообще, завтра опять вставать ни свет ни заря и отводить на луг коз, тоскливо посмотрела на тропинку, ведущую к лугу и углубилась в лес.       Через полчаса я уже полностью была уверена, что поступила неправильно, но было поздно. Я свернула с тропы пару минут назад и уже окончательно потерялась среди елей, сосен и кустарника. Если бы на следующий день меня спросили, что потянуло меня в эту чащу, я бы промолчала. Иначе меня бы посчитали сумасшедшей. После ухода Дарина мне стало казаться, что лес говорит со мной. На своем непонятном языке шелестели на ветру ветки, ухали совы, шуршали в опавших иголках ночные зверьки. Все подталкивало меня куда-то, и я шла, полностью повинуясь голосу леса.       Наконец, я выбежала на поляну. Она была небольшая, от силы десять локтей, если идти поперек. Но то, что было на этой поляне, вокруг которой двенадцать могучих сосен росли ровным кругом, и по которой рассыпались причудливыми узорами грибные ведьмины круги, поразило меня на всю жизнь.