Не женское лицо

Риза Хоукай уже забыла, каково это – мирно и крепко спать. Ведь даже ночью она не может надолго сомкнуть глаз: только начнет подремывать, завернувшись в плащ и прислонившись плечом к нагретой за день каменной стене, только решит, что стоит, наконец, дать отдых перетруженному зрению – и тут же подкидывается, как по сигналу, уже привычным движением возвращая на место снайперскую винтовку и занимая позицию для стрельбы. И снова скользит по залитым лунным светом барханам не знающий промаха «Ястребиный глаз», выискивая в тенях затаившихся убийц, подкрадывающихся к солдатским палаткам, и уже не дрожит лежащий на спусковом крючке палец, готовый в любой момент подписать смертный приговор для очередного врага. Больше она не плачет после удачного выстрела. Но до сих пор помнит того, первого – уже немолодого мужчину с худым лицом и всклокоченной шевелюрой, что бросил единственный взгляд из окна полуразрушенного дома на бегущих вниз по улице солдат, тем самым выдав себя затаившемуся снайперу крохотным солнечным бликом, отразившимся от металлической дужки очков. Тогда она замешкалась. На секунду, на две? Что-то знакомое почудилось в выражении лица, в светлых прядях, упавших на высокий лоб… что-то полузабытое, из далекого детства, и неожиданно сильно защемило сердце: ведь человек, человек же! Пусть ишварит, пусть глаза у него красные, но ведь где-то ждут его жена и дети, наверняка ждут, когда вернется домой!.. – а потому пуля, выпущенная в голову, лишь зацепила ухо, заставив врага схватиться ладонью и шарахнуться в сторону: промазала! С первого курса Академии не промахивалась мимо мишени, недаром еще до выпуска собственная фамилия превратилась в почетное прозвище для талантливого стрелка – а тут, далеко не на самой большой дистанции!.. Разозлилась страшно. На себя. На свои сопли. На свою слабость. В конце концов, никто не заставлял ее поступать в Академию – сама, как глупый мотылек, потянулась за другом детства, надеясь однажды все-таки увидеть тот чудесный мир, в который так истово верил юный Рой Мустанг – а теперь чуть не упустила противника, подставив под удар целый отряд! Вот сейчас ишварит, поняв, что обнаружен, высунется из окна и швырнет в узкий проулок связку гранат – дома стоят вплотную, не увернешься! – и, даже если Хоукай успеет снять его, взрыв все равно прогремит, обратив целый взвод в груду искалеченных полутрупов. Как она потом сможет смотреть в глаза этим солдатам, которых взялась прикрывать? Как ей жить прикажете, помня эти пустые взгляды, вонючие повязки, затертые до жирного лоска костыли?! Сухой металлический звук передергиваемого затвора. Звон пустой гильзы по выщербленному камню. И точный, «в яблочко», второй выстрел прямо в левый глаз замешкавшегося врага, что, словно предчувствуя скорую гибель, ошарашенно повернулся лицом в ее сторону. Первоклассная военная оптика не подвела – она хорошо сумела разглядеть эти самые глаза. Удивленные. Непонимающие. Пожалуй, даже как-то по-детски обиженные. Может, он и не сидел в засаде, а лишь дожидался, пока аместрийцы пройдут мимо, чтобы выскользнуть на улицу и добежать до своих? Может, это и не повстанец вовсе, но просто гражданский, пытавшийся отыскать в развалинах своего дома хоть какие-то сохранившиеся вещи?.. Хотя что уж теперь голову ломать – у мертвеца не спросишь. Но тем вечером, с головой накрывшись плащом и забившись в дальний угол на верхнем этаже осыпающейся дозорной башни, Риза Хоукай плакала навзрыд, размазывая слезы по грязным щекам – слезы по своей наивной мечте о счастливом будущем, которое можно построить, служа в армии. Вдохновенное пламя в глазах Роя, рассказывавшего об этом ее отцу, красивые выступления генералов на выпускном вечере Академии, даже ежедневные обращения фюрера к «защитникам родины, доблестным воинам, героям Ишвара!» – на ее глазах обращались в пыль, в пепел, в ничто! – вместе с тем самым, первым убитым ею человеком, щедро забрызгавшим своей кровью ее белые, чистенькие ладони. …Больше она не плакала на этой войне – она выполняла ту работу, на которую сама же и подписалась, обрядившись в темно-синюю форму. Она убивала. Наводила, ловила в перекрестье прицела, смещала в сторону, делая поправку на ветер или жаркое марево пустыни, после чего нажимала на спусковой крючок. Второй, пятый, десятый… сотый? Тысячный? Она не вела им счет. Никогда не хвасталась количеством «очков», как это делали многие другие снайперы. Но хорошо помнила лица всех тех людей, чьи жизни оборвала ее не знающая промаха пуля. Потому что каждый ишварит, которого Риза видела через прицел винтовки, теперь смотрел на нее точно такими же глазами.