Не женское лицо

Сара Рокбелл уже забыла, каково это – глубоко и свободно дышать. Ведь теперь ее дыхание – трепет птичьей грудки, стук мышиного сердца под накрывшей его кошачьей лапой, и воспаленные до красноты глаза уже как-то слабо, неохотно наполняются соленой влагой, силясь избавиться от мелкой пыли, забившейся под веки, от мигающего света засиженной мясными мухами лампы, от едкой вони карболовой кислоты, загнившей крови и распоротых кишок – но, верная своей профессии, она продолжает подавать мужу то скальпель, то зажим, то чистые салфетки, пока, сосредоточенно сдвинув брови, Ури Рокбелл пытается привести в порядок распоротый живот их очередной пациентки. Совсем еще молодой девушки с кожей цвета кофе с молоком и слишком светлыми, почти белыми волосами, неуместно-чистыми на фоне окружающей ее грязи. Наверное, если бы в этот госпиталь зашел кто-то из генерального штаба армии Аместриса – счел бы происходящее кощунством, если не предательством. В конце концов, они находились на войне, и любой житель Ишвара, вне зависимости от пола и возраста, должен был считаться врагом их нации и лично самого фюрера, врагом, которого следовало немедленно и без малейшей пощады уничтожить. До последнего человека, до последней капли крови – так надрывалось стоящее в углу крошечное радио, которое время от времени приходилось включать, чтобы отслеживать перемещения войск и вовремя поспевать на очередное поле битвы. Так говорили солдатам, после чего вчерашние мальчишки с внезапно постаревшими глазами отправлялись на убой, будто покорная скотина, и больше не было на их лицах ни страха, ни ярости – только безмерная усталость, только желание, чтобы все это, наконец, закончилось, чтобы как можно скорее оставить за спиной превратившиеся в некрополи ишварские города и вернуться домой, к зеленой траве, к чистым рекам, к небу, не подсвеченному заревами пожаров!.. Сара Рокбелл тоже мечтает вернуться домой. Каждую ночь, забываясь сном, она видит поля Ризенбурга, петляющую между ними дорогу и светловолосую девочку, бегущую навстречу родителям. Каждый раз, когда погруженные в забытье пациенты дают им с мужем хотя бы пару часов отдыха, своими тонкими пальцами она осторожно тянет его за рукав, и Ури, без слов понимая жену, достает из заднего кармана брюк потертую, медленно выцветающую фотографию. Это уже стало каким-то ритуалом, своеобразной традицией перед отходом ко сну: задыхающийся электрический свет, колеблющиеся тени, неровное дыхание пациентов – и бледная женская рука, осторожно тянущаяся к улыбающемуся личику… чтобы, так и не коснувшись его, бессильно упасть на колени уже спящего мужа, забывшись прямо на полу, всего в полушаге от койки с ближайшим раненым солдатом или ишварским повстанцем, которого добросердечный Ури притащил в госпиталь на собственной спине. Должно быть, это и впрямь звучало странно – мечтая, чтобы война поскорее закончилась, супруги Рокбелл, тем не менее, упорно лечили попадавших к ним ишваритов, возвращая их в этот замкнутый круг боли и слез, так что проклятия на их головы попеременно сыпались с обеих сторон фронта. Задыхающиеся в крови солдаты Аместриса поносили их сумасшедшими и предателями, тратящими драгоценные лекарства на «эту красноглазую погань», а обожженные до костей ишвариты шипели сквозь зубы о лицемерии и лживости, о том, что лучше умереть во славу своего Бога, чем принять помощь от «бледнорожих псов». Тогда как пара уставших докторов лишь молча продолжала делать свое дело. Потому что проще каждый день ждать проверки из штаба или отряда подосланных убийц, чем пройти мимо умирающего, обливающегося кровью – и неважно, какого цвета у него кожа, какими глазами он посмотрит на тебя, когда очнется. Ведь все они кричат от боли, когда хирург, экономя анестетик, начинает резать по живому мясу, чтобы извлечь засевший в мышцах металлический осколок. Ведь все они плачут во сне, снова видя перед собой лица тех, кого навеки разлучила с ними смерть. Ведь все они гневно раздувают ноздри и брызжут слюной, захлебываясь воплями, но не замечая, что одни и те же слова звучат по разные концы протянувшегося через линию фронта телефонного провода. В конце концов, кому, как не врачам, знать, что все люди на войне, в общем-то, одинаковы?..