Живые в не живом

Так прошла ещё одна неделя. Скучная, монотонная. Кира отстранилась от всех. Дни напролёт она сидела за ноутбуком и почти ничего не ела. Дело было вовсе не в депрессии или тоске. Просто заняться было абсолютно нечем. Никита не «радовал» своими посещениями тоже. Он приходил только в мысли Кире с пробуждением и иногда прорывался в её сны. Кира не придавала этому значения. Ей почему-то казалось, что Киоссе просто играет с ней. Мучает, взывая к своему образу. Но чем больше времени проходило, тем сильнее Кире стало казаться, что она позволяет себе думать о нем слишком часто. И мысли эти вызывают в её теле приятные вибрации… Через пару недель погода улучшилась и у Киры появилось наконец развлечение. После обеда, когда палубу освещало солнце, девушка выходила из комнаты и любовалась солнцем. Девушка и не замечала, как в тени стоит высокая фигура парня. Эта фигура старательно скрывается от её взора. Она сосредоточенно глядит на неё, словно учёный на объект исследования. Делает выводы, известные только ей. А после исчезает. Первое февраля ознаменовалось резким потеплением. На термометре было почти плюс три градуса. С крыши сползали снежные шапки, которые неподвижно лежали с начала декабря. Вош недовольно кряхтел, сбивая сосульки, что грозили обрушиться на голову людей. В шесть вечера Кира глядя на танцующие языки пламени по-потихоньку расслаблялась. Веки её тяжелели, сознание впадало в лёгкую дрёму. Она натянула на себя плед и, подтянув к себе ноги, уснула. Её разбудил спустя несколько часов звук, как будто что-то упал. Девушка резко подорвалась с кресла и взглянула в тьму. Кира поняла, что это «нечто» приземлилось недалеко от нее. Недолго думая, она пошла туда. В коридорах было совсем темно, потому телефон оказался очень кстати. Она шла чётко по направлению к упавшему объекту. Когда свет фонаря упал на ковер она увидела лежавшего на ковре парня. Под ним образовалось гигантских размеров кровавое пятно. Тело его пробивало какой-то болезненной судорогой. В рукавах торчали осколки чёрного стекла. Из глубоких порезов тонкими ручейками на ковер сочилась кровь. Кира подошла ближе, вслушиваясь в глухие стоны. — Никита? POV Кира Он лежал на ковре. Поверженный и беспомощный. Несколько раз прокашлялся, забрызгав кровью бледную кожу и ворот рубашки. — Что, не узнала, детка? — хрипло сказал Ник, стараясь не показывать того, на сколько сильно сейчас он страдает. Я молчала, глядя как тело демона дрожало, и не могла отметить того, что это зрелище мне безумно нравилось. Наконец, существо познало ту боль, что однажды была доставлена им мне. Он пытался подняться, но израненные руки и ноги подкашивались и тело падало на багряную лужу. Рубашка практически полностью окрасилась в этот же цвет. С левого уголка губ стекал кровавый ручеёк. Он слабо заблестел при свете фонаря, когда Киоссе всё-таки удалось подняться на локтях и глаза слегка прищурились. — А тебе, похоже, я таким больше всего нравлюсь. — ухмыльнулся Ник. — Ты казалась мне всегда одной из тех мясных мешков, что не приемлют насилия. Но, увидев твой взгляд, я уже не так в этом уверен. — Я ненавижу насилие. В любом виде. — парировала я. — Просто мне тебя не жалко. — Почему же? Чем я отличаюсь от других беспомощных, которых ты так часто жалеешь? — Всем. Ты мучил и издевался над многими. И то, что сейчас испытываешь, ты однозначно заслужил. Я пнула его ногой в бок и, развернувшись, быстрым шагом направилась в комнату. Опьяняющий вкус победы парализовал разум. Я шла и мысленно злорадствовала. Пускай он страдает и мучается! Пускай чувствует то, что испытывала я, когда он издевался надо мной! Пускай боль от его ран будет в сто раз сильнее моей! Вот уже впереди я увидела дверь и до меня донёсся истошный крик Ника. Видимо, при очередной попытке подняться, он зацепил порезы. Я думала, что меня постигнет чувство удовлетворения, когда я буду слышать, как он мучается. Но всё произошло с точностью до наоборот. В голову пришла мысль, что я сама не лучше этого грёбаного, раз бросаю его в такой ситуации. Да, он ужасен и заслуживает того, что происходит с ним. И мне бы хотелось, чтобы он страдал как можно сильнее. Но совесть… Сочувствие… Эти две черты характера — неотъемлемая часть моей сути. Я не могу им сопротивляться. Они заставляют меня обернуться и бросить взгляд в коридор, откуда доносятся крики Никиты Киоссе. Повинуясь какому-то странному порыву, я, не глядя под ноги, помчалась к нему. Я застала его, когда он всем телом припал к стене. Взглянув на меня, он пробормотал: — Вернулась, что бы добить меня? — Заткнись. — ответила я и подошла ближе. Запрокинув его руку себе на плечи, я потащила его в сторону комнаты. Киоссе еле волочил за собой ноги, спина моя тут же заныла от непривычной тяжести. Каждый шаг давался ему с трудом. Он болезненно кряхтел и жмурил глаза. Я была уверена, что если бы он не сдерживался, то крик его был бы слышен всем. Через полчаса мы наконец оказались в комнате. Я убирала с кровати подушку и одеяло, Киоссе в это время стоял, оперившись на стол и схватившись за живот, где торчал длинный и острый осколок. — Зачем ты это делаешь, детка? Я подошла к Нику и, взглянув на него, ответила: — Вряд ли ты когда-нибудь сможешь это понять. После помогла переместиться Киоссе на кровать и осторожно положила его на неё. — Я позову врачей. — оглядывая жуткие раны, сообщила я. — Нет! — резко вскрикнул Ник. — Но ты же можешь умереть! А я не врач. — Я смогу регенерироваться, если ты вытащишь из тела осколки. — задыхаясь от боли, сказал Никита. — Только одень что-нибудь на руки. К такого рода вещам тебе лучше не прикасаться. Я кивнула и придвинула к кровати стул. После чего пошла в ванную за тазиком и резиновыми перчатками. После нашла в аптечке пинцет, перекись водорода и вату. Вернулась я через пару минут. Надо было торопиться, ибо, судя по Нику, он готов был вот-вот потерять сознание. Бросив перед собой тазик, я присела на стул и одела перчатки. Никита умоляюще смотрел на меня, на секунду мне даже показалось что он готов расплакаться. Взяв пинцет и склонившись над его правой рукой, я осторожно зацепила осколок и стала его вытягивать из плоти. Он был небольшой по размеру, примерно со спичечный коробок. Никита мужественно терпел. Достав стекло, я бросила его в тазик. Потом смочила вату перекисью и обработала маленькую, но очень глубокую ранку. Далее я проделывала это действие ещё много раз. Стёклышки летели в таз один за другим, разбиваясь и звеня. Киоссе продолжал терпеть. Но так было только пока я разбиралась с осколками маленького или среднего размера. Когда очередь дошла до самых сложных мест, пришёл конец и терпению Ника. Пинцетом вытащить их не получалось, потому я бралась за стёклышки руками, следя за реакцией Ника и пытаясь вытаскивать таким образом, чтобы ему было не сильно больно. Взявшись за очередной проблемный осколок и потянув его на себя, я услышала рёв Киоссе. На его глазах выступили слёзы. — Детка, я не могу! — орал он. В этот момент мне стало невыносимо жалко его. С хлюпающим звуком я достала осколок, что торчал меж рёбер и слёзы покатились по бледному лицу. Я впервые в жизни видела его таким. Он натурально плакал, всхлипывая и вздымая вверх грудь. Киоссе не смотрел на меня, видимо боялся в момент своей слабости видеть рядом ту, что недавно так же рыдала от его издевательств. Вырвался очередной крик Ника. Он резко подорвался с кровати и склонился над тазом. Тело содрогнулось и его вырвало прямо в таз кровавым месивом. Рвано дыша, он поднял на меня глаза. Жутко было видеть перед собой его лицо — весь подбородок был в крови, а в глазах едва ли теплилась жизнь. Я взглянула на его живот, где всё ещё торчал длинный острый осколок. — Нужно вытащить этот. — тихонько и как-то ласково проронила я. — У тебя внутреннее кровотечение. Это может быть опасно. Моя рука коснулась его плеча, и он послушно лёг на кровать. Привстав и взявшись за стекло, я легонько потянула его вверх. Он болезненно закричал, и его щёки увлажнились от нового потока слёз. Я не знала, как ещё мне сделать так, чтобы как-то облегчить его страдания. Его крики заставляли моё сердце сжаться от жалости к нему. Очередная попытка достать злосчастный осколок. Снова безумный крик, переходящий в рыдания. Не видя других возможных вариантов, я припала к уху Ника и стала напевать колыбельную. Параллельно с этим я доставала стекло из его живота. Никита кричал, но уже не так звучно. Глаза его округлялись, когда он услышал моё тихое пение. Со стороны это наверно выглядело до безумия нелепо, но мне почему-то казалось, что моё пение способно хотя бы отвлечь его от страшных мучений. Осколок послушно оставлял его плоть. А голос Ника, грозивший сорваться в очередной безумный вой, внезапно начал прорываться в более тихие стоны. Я продолжала мычать мелодию и было видно, что ему это помогает — его дыхание выровнялось, а тело постепенно избавлялось от дрожи.