Дотянуться до тебя

      18.       Уже второй раз за три минуты поправляю воротник олимпийки, но все никак не могу отделаться от мысли, что она сидит как-то не так. До начала пресс-конференции ещё есть добрых десять минут, но мандраж все равно не отпускает.       — Паникуешь, как будто первый раз. — Хиро сидит рядом и нервно перебирает пальцами чётки на запястье; подарок брата, что так и не смог пробиться в «про».       — Сама не многим лучше.       Впервые за три года мы вновь в одной команде; на этот раз в олимпийской сборной. У Хиро серебро на ста метрах баттерфляем, а у меня золото на той же дистанции кролем, брассом и баттерфляем. Серебро в кроле на спине. И если бы это было не очевидно… С самого начала мы с Хиро знали, что окажемся здесь, вопрос был в том, как долго мы будем идти к цели. Путь Хиро оказался несколько легче моего: до конца старшей школы она плавала за Токитсу, и только перед самыми экзаменами ей разрешили принять участие в Национальном Первенстве. Победа была ожидаемой и уже через неделю ей предложили место в олимпийской сборной. Мой же путь был куда длиннее: в шестнадцать, едва пробившись, на Национальное Первенство забрала пять медалей, в семнадцать стала чемпионкой мира забрав две золотых медали и одну серебряную. Только спустя долгих два года, прошедших в череде постоянных перелетов, допинг-тестов и тренировок, меня приняли в основной состав олимпийской сборной. Радует, что хоть чуточку, но раньше Хиро.       И даже несмотря на такой плотный график, я умудрилась поступить в Тодай и войти в десятку, по результатам вступительных. Хотя, всё равно пошла на заочное отделение, куда мне до очного, если дорога в «про» уже не просто открыта, а сверкает как взлётно-посадочная полоса. Имай повезло чуть меньше: в отличие от меня, у неё нет такой феноменальной способности успевать всегда и везде, поэтому она поступила в Тохоку, где ей предложили спортивную стипендию, так как родители отказались платить за её обучение. Мои родители тоже отличились, сказав, что оплатят первые два года, а потом крутись как знаешь. С другой стороны, если весь год сидеть на сборах и выступать на соревнованиях, разной степени значимости, к концу года я смогу накопить денег на пару лет вперед. Всё равно в универе мне придется появляться пару раз за семестр, того гляди к концу второго курса я вообще откажусь от идеи обучения.       — Со мной такое впервые. — пожимает плечами и, перестав теребить чётки, начинает жевать губы. В этом вся Имай — она не боится показывать свои слабости и не видит в этом ничего зазорного. — Расскажи что-нибудь. Как дела у Кагеямы-куна?       Знаю, что расплываюсь в глупой улыбке, но ничего не могу с собой поделать. Тобио поступил Тодай, получив приглашение в сборную университета и спортивную стипендию в придачу. Сомневаюсь, что мы будем видеться с ним хотя бы пару раз в месяц с учётом его адских тренировок и моего адского плана на год, но я всё равно рада, что мы хотя бы теоретически учимся вместе.       — Всё ещё член молодёжной. — пожимаю плечами, вспоминая, как бесился Тобио, когда ему пообещали только второй состав сразу в нескольких престижных клубах. — Если их команда возьмёт кубок зимой то, может быть, положение изменится.       — Скучаешь? — не нахожу в себе сил произнести это вслух и просто киваю. И вроде бы уже прошло три года, а я до сих пор не могу признаться в том, как сильно скучаю и как сильно хочу, чтобы он был рядом.       — Девушки, пора идти. — в комнату отдыха заглядывает тренер и тут же испаряется. Вся остальная команда уже, наверное, идёт на встречу, но мы с Хиро, как всегда, белые вороны в дружных змеиных коллективах.       Прилетаю в Японию рано утром. В терминале куча болельщиков, прессы, друзей и родных. Хиро кидается на шею к старшему брату, пролетев мимо журналистов и болельщиков; он единственный член семьи, кто несмотря ни на что всегда за неё и поддерживает. Из моих нет никого: Кей спит и в жизни не поднимет свою задницу чтобы меня встретить, Юми скорее всего спит, потому то последний раз она была в сети час назад, брат и родители никогда не появлялись и не появятся, а Тобио… ему я звонила ещё до вылета и просила не встречать. Ему и без меня нагрузок хватает.       Со всех сторон налетает пресса, вопросы сыпятся горой и только охрана и ленты ограждений не позволяют журналистам встать у меня на дороге. Вспышки, чьи-то крики и радостный смех, сколько мне не было бы лет, а эта картина по-прежнему кажется отвратительной. Одна особо прыткая журналистка перелезает через ограждение, махая диктофоном перед лицом, начинает заваливать вопросами.       — До официальной пресс-конференции никаких комментариев. — произношу настолько холодно, что молоденькая девушка тут же замолкает, растеряев всю свою уверенность. Несколько школьниц, а может быть и студенток, просят расписаться на футболках и я глупо пялюсь на протянутые клочки ткани и маркер, наверное, секунд тридцать.       — Пожалуйста, Нитами-сама! — просят, едва не переходя на ультразвук. Улыбаюсь, едва показав клыки, и размашисто расписываюсь на всех четырёх футболках. Девушки вымаливают ещё и фотографию и сама для себя отмечаю, увидев себя на экране чужого смартфона, что за последний месяц я заметно осунулась. Нервы, наверное…       — Хей, Королева, мы приехали тебя встретить! — раздаётся чуть с боку, и поняв, кому принадлежит голос, едва не падаю там, где стояла. Никого из тех, кого я сейчас вижу, я не ожидала увидеть, признаться и не ждала даже. Прямо за стайкой тех самых девушек притаилась весьма разношёрстная компания: Акитеру и Минору держат под локти Кея, как будто боятся, что тот удерет, Нацухи и Юми стоят за спиной Тобио и что-то усиленно ему нашептывают.       — Ну я же просила… — прячу лицо в ладонях, чтобы успеть спрятать улыбку и непрошенные слезы.       — Вот только не говори, что не рада нас видеть. — слышу, как Тобио усмехается и подходит ко мне; в руках у него букет белых роз и продолговатая бархатная коробочка. А к черту всё… Бросаю вещи и тут же оказываюсь в плену сильных рук. Обнимаю в ответ, спрятав лицо в складках пиджака. — Это тебе.       Протягивает мне коробочку и букет, чуть смутившись своего же поступка, и краснеет, когда я открываю подарок; внутри оказывается золотой браслет, лишенный камней и всякой прочей мишуры, но тем не менее выглядит он куда лучше всех этих блестящих на свете безделушек.       — Спасибо. — обнимаю, забыв о сотнях камер и лишних свидетелях. Плевать. Тобио обнимает в ответ, недовольно фыркает, когда за спиной кто-то показательно-громко кашляет в кулак.       — А нас обнять? — канючит Минору, широко раскинув руки в разные стороны. Тобио неохотно выпускает меня из объятий и чуть подталкивает, как будто намекает, что и они этого заслужили. Минору и Акитеру обнимают так крепко, как будто желают мне смерти. Юми виснет на шеи и притягивает к нам ещё и Нацухи, братец, смутившись неловко хлопает меня по плечу и прячется за спину Минору. Кей выглядит так, будто ехать он сюда не хотел, но мы оба знаем, что если он не хочет что-то делать, то его не заставишь. Обнимаю блондина за шею и он, впервые за всё время, обнимает меня в ответ. Неумело и неловко.       — Что планируешь делать дальше? — спрашивает Нацухи, когда мы едем на поезде до центра Токио. Лежу, вытянувшись на всю длину сидения, очень удобно устроившись на коленях у Тобио.       — Отмажусь от этих глупых журналюг на интервью днём, а после поговорю с тренерским штабом. На горизонте маячит Кубок Азии и Чемпионат Мира.       — Ты только вернулась. — цедит Тобио, явно недовольный моей затеей. Да и с чего ему быть довольным, если его девушка хочет устроить себе очередной «адский сезон». — Возьми небольшой перерыв.       — Я подумаю над твоим предложением, дорогой. — смеюсь, заметив, как начинают полыхать скулы Тобио. Кей прыскает и поскудно ржет, спрятав лицо на плече брата, Минору и Нацухи беззвучно гогочут, так и не решаясь начать «кричать» аки чайки в голос. И только Юми с Акитеру остаются спокойны, как бы говоря: «Как дети малые.». Дети не дети, но не так уж мы и стары, чтобы запретить себе смеяться над нелепыми ситуациями.       В номере отеля, который я сняла на пару дней, прежде, чем отправится на очередные сборы, было приятно прохладно и свежо. На улице немилосердно палило жаркое августовское солнце и я была как никогда рада, что ничего не делаю. Главный тренер плавательного клуба Тодая предложил мне перевестись на очное отделение и при этом иметь возможность бесплатно плавать почти круглые сутки. Предложение, конечно, заманчивое, но от мысли, что вновь придется играть в «команду» и «дружбу» воротит. Спасибо, но лучше уж колесить по стране, чем зависеть от стипендии и оценок.       — Могла найти отель ещё дальше от кампуса? — Тобио влетает в номер злой фурией, стоит открыть перед ним дверь. Злой, мокрый и немного уставший.       — Могла, но в том отеле не было свободных комнат с двуспальной кроватью. — выразительно приподнимаю брови, заставив Тобио покраснеть ещё сильнее. Забавно. Задергиваю шторы, чтобы солнце лишний раз не нагревало воздух и с удовольствием падаю спиной на мягкое одеяло. — Я скучала.       Произношу в потолок, но почувствовав, что матрас рядом прогнулся под весом ещё одного тела чуть сдвигаюсь в сторону.       — Я тоже. — горячее дыхание щекочет остуженную кондёром шею, и я едва не урчу, как большая кошка, стоит сухим чуть потрескавшимся губам коснуться чувствительного местечка за ухом.       — Тобио, я… — нахожу его руку и переплетаю наши пальцы, но парень меня останавливает, накрыв губы лёгким, почти детским, поцелуем.       — Я знаю. — шепчет, как будто боится произнести эти слова. — Я тоже.       Что же, значит скажу в следующий раз.       20.       Солнце над Мияги восходит медленно-медленно, чертовски лениво и будто бы с неохотой. На улице в столь ранний час чуть прохладно, и поэтому приходится закутаться в плед посильнее и стиснуть зубы. Нам с Тобио редко удаётся провести короткий отпуск вместе. У меня на горизонте маячит Азиада, а у него новый семестр и Чемпионат Японии по волейболу. Пантерс принял Тобио в основной состав сразу, после второй по счету оглушительной победы Тодая. Ещё немного и будет вместе с Ушивакой выступать под олимпийским флагом.       — Заболеешь. — укоризненно ворчит парень, садясь рядом со мной. В руках у него две дымящиеся кружки с кофе, одну из которых он протягивает мне.       — Беспокоишься? — усмехаюсь, поймав злой взгляд брюнета. Конечно он беспокоится. Каждый раз, когда я уезжаю на сборы или на очередные соревнования, он сидит как на иголках. Вечно злой, нервный и напряжённый. И если бы не болтливая сова Бокуто, играющая за Пантерс, я бы никогда этого не узнала. Тобио боится, наверное, даже больше чем я, что старые травмы могут напомнить о себе в самый неподходящий момент. Что каждый новый турнир, может стать последним. Я стараюсь не думать об этом, просто плаваю, пока позволяет возраст и возможности.       — Ты знаешь ответ. — фыркает, вытянув ноги. Деревянные половицы террасы чуть поскрипывают под весом двух тел, но это не так страшно, как кажется.       — Знаю.       Мы находимся на задней стороне маленького поместья, когда давно принадлежавшего моей семье. Перед глазами раскинулся маленький садик и новенький забор. Этот «домик» достался мне от дедушки. Он, как не странно, находится не в очень хороших отношениях с моим отцом и узнав, что его старшая внучка стала чемпионом мира, отписал дом мне. В отличие от моего родителя, он считает это, как минимум, выдающимся достижением. За год, проведенный мной в разъездах, поместье полностью отреставрировали и оно стало пригодным для жилья. Пока меня нет, а это около десяти месяцев в год, за домом присматривают бабушка с дедушкой, иногда в гости наведывается дядя, Минору с Юми и, даже, Нацухи. Своих родителей я видела последний раз от силы полтора года назад, когда возвращалась домой забрать вещи. Разойтись миром тогда не получилось: пока Кей и Тобио таскали коробки, отец выловил меня и прямо сказал, что не будет платить за моё обучение, если я решила окончательно переехать. В ответ я только усмехнулась и не сказав и слова, поднялась наверх и проверив, действительно ли, я все забрала ушла. По-английски.       Нацухи, окончив школу, поступил в Тодай к Юми. Такада-сан любезно предложил моему младшему брату поселиться у них, вместо общежития. И уж не знаю, что стало причиной такого предложения: то ли наше кровное родство, то ли хорошая репутация Нацухи; а может и то и другое. Но все равно, каждые каникулы он исправно возвращается домой и всё-таки поддерживает хорошие отношения с родителями. Хотя те, узнав, что Нацухи живёт не в кампусе, а в доме родителей его девушки, были крайней степени недовольны. Оно и понятно, даже лояльные, почти ко всему, родители Тобио были удивлены тому факту, что он живёт в моём доме. Конечно, когда есть возможность он остаётся у них. Но большую часть времени — вне стен кампуса — он живёт здесь, в этом поместье.       Кей все ещё играет в волейбол. Ему самого начала не импонировала идея идти в «про». Просто играет, просто учится. Все как всегда. Так было в средней и старшей школе. Плывет по течению: а вдруг занесёт куда-нибудь. Это все тот же старый добрый Тсукки, к которому можно придти за советом и обратиться за помощью. Но если раньше наши посиделки ограничивались парой тройкой кружек чай или газировки, то сейчас, если мы оказалась в Токио, нас можно выловить в каком-нибудь баре в районе Кабуки-тё. Или же в моем доме, если нас обоих каким-то ветром занесло в Мияги в одно и тоже время. Он больше не шутит про наши с Тобио отношения; иногда отпускает саркастические комментарии, если вдруг — о боги! — мы умудрились разругаться. Что бывает не так уж и часто. Хотя надо признать, если уж такое случается, то Кей становится моим «плечом для слёз».       — Из-за чего вы сцепились на этот раз? — устало интересуется блондин, звонко щёлкая крышкой жестяной банки.       — Тобио против участия в Чемпионате Азии. — фыркаю и, сделав глоток из банки, кривлюсь от вкуса лимона на языке. Кей, снова, купил какую-то гадость.       — Хе? — заглядывает мне за спину, где как раз находится стеллаж с наградами, полученными после моего первого Национального Первенства. — Зачем тебе это? Хочешь лишний раз подтвердить свои титулы?       — Какие титулы? — усмехаюсь, допив содержимое банки, и тут же тянусь за следующей. — Я всего-то…       — Ну да. — перебивает, так и не дав закончить мысль. — Ты всего-то двукратная чемпионка мира, чемпионка олимпийских игр, молчу уж про награды, которые получила в пределах «Азии».       — Ты говоришь прямо как он. — печальная усмешка трогает тонкие губы. И это, наверное, та самая ситуация, когда понимание уже давно настигло, но смелости спросить не хватает. Страх и отчаяние, которые идут по пятам; кажется, давно стали неотъемлемой частью всего этого каламбура. Я никогда не спрашиваю, а он никогда не говорит. Мы так давно знакомы, что пониманием друг друга без слов. И, иногда, уверена, не только я задумываюсь о том, как бы все сложилось, не встреть я Тобио.       Из неловкого молчания вырывает звонок домофона. С неохотой поднимаюсь на ноги и плетусь почти что в другую часть дома, чтобы посмотреть, кого принесло так поздно. Перед камерой звонка маячит сразу две персоны: Юми и Минору. Весело вещают какой-то бред и сразу становится понятно: не одни мы сегодня с Кеем навеселе.       — Хей, пьёте и без нас! — в гостиную залетает раскрасневшаяся Юми, едва не снеся журнальный столик, и заразительно смеясь, падает в кресло. — Ладно Аяно, но ты Тсукишима!       — Что?! — перевожу удивлённый взгляд с замершего в нелепой позе Кея, на замолчавшую Юми и застывшего в проходе Минору. — Вы развлекаетесь без меня?!       — Да когда это было то! — весело отзывается Минору, тут же ставя огромный звенящий пакет на пол около Кея.       — Ну вы и алкоголики…       — Сказала та, кто опустошил уже пять банок. — отзывается блондин, тут же вскрывая очередную жестяную банку. Фыркаю, предчувствуя очередное состязание: «кто первый вырубится, тот слабак».       Медленно и очень тихо передвигаюсь по комнате, стараясь не наступить на мусор на полу, и укрываю огромными мягкими пледами заснувших в смешных позах друзей. Кей, как обладатель самого длинного тела, занял диван, одной рукой он накрыл лицо, другая свисала вниз, едва касаясь пола. Минору занял кресло-грушу у дивана и смешно закинул голову на подлокотник, прямо около головы Тсукки. Юми же, хватало роста и комплекции свернуться клубочком в кресле. Так и не скажешь, что ещё три года назад они не ладили от слова «совсем».       Выключаю свет в комнате и направлюсь в свою спальню. Думаю, Тобио уже давно пришёл домой: ещё где-то в середине процесса я слышала, как кто-то ходил по дому, да и видела несколько раз тень. По пути захожу ещё и ванную: быстро принимаю душ и умываюсь; только после этого, чуть шатаясь, отодвигаю седзе, за которыми находится спальня.       Тобио ожидаемо оказывается на месте: спит спиной к двери, завернувшись в одеяло как в кокон. Даже мне не оставил, вредина. Хотя нет, не спит; лежит с закрытыми глазами и просто притворяется; дыхания едва выдаёт его. Молча раздеваюсь и ложусь на свою часть кровати и даже не принимаю попыток забрать одеяло. Всё равно в таком состояние сил не хватит. Поворачиваюсь спиной к чужой спине и, прикрыв глаза, жду, когда же Тобио перестанет ломать комедию и повернётся; или, хотя бы, отдаст одеяло.       Так и происходит, когда я нахожусь одной ноге в стране Морфея, тело накрывает нагретое одеяло, а сильные руки притягивают к горячей груди.       — И стоило ломать комедию…       — Спи, потом поговорим.       25.       Улыбаюсь и отвечаю журналистам, так будто они мои знакомые. От улыбок сводит скулы, а взгляд кажется, уже плывет, от показной доброжелательности. Ясуда-сан говорил: «Журналисты — это птицы-стервятники. Никогда не позволяйте себе показывать перед ними свои настоящие эмоции. Единожды дав слабину, потеряете всякую защиту.». Спустя почти пятнадцать лет, я наконец-то, осознаю в полной мере смысл этих слов. Когда ты только начинаешь свою карьеру, одна или две необдуманных фразы ничего не изменят; прибавим к этому поблажку на возраст. Сейчас, когда у меня за спиной с десяток чемпионатов мира, ещё столько же чемпионатов внутри страны и в пределах так называемой «Азии», несколько универсиад и десяток медалей с двух олимпийский игр, начинаешь видеть прессу совсем иначе. Одно лишнее слово и тебя будут смаковать ещё несколько месяцев, как нетолерантного спортсмена или что похуже. Например, можно лишиться полугодового дохода от спонсоров, если вдруг, скажешь что-то лишнее. А если съешь не ту таблетку, то ВАДА с радостью не допустит тебя не до Чемпионата мира, не важно какого, не до Олимпийских игр. И тогда твои спонсоры помахают тебе белым платочком и разорвут все контракты с тобой. Будучи именитым спортсменом, я не имею право на ошибку.       — Как же они меня бесят! — со злости пинаю несчастный пуфик, разом осушая бутылку воды на половину.       — Вопрос про свадьбу и завершение карьеры был явно лишним. — Хиро кивает, прекрасно понимая причину моей злости.       — Ками-сама, эта жёлтая пресса меня в могилу сведёт. — Хиро хмурится и напряжённо кивает. В прошлом году она потеряла два контракта со спонсорами из-за жёлтой прессы. Не то чтобы она сильно попортила себе репутацию, но некоторые спонсоры, не ожидавшие такой подставы, быстренько избавились от угрозы уже их репутации.       — Аяно, у тебя телефон. — девушка кивает на мигающий экран смартфона, лежащего на журнальном столике. Чувствую лёгкий мандраж, когда смотрю на имя абонента.       — Извини. — говорю уже нажимая на зелёную иконку принятия вызова. — Слушаю…       В этой части моего родного города я не была уже очень давно. Даже если мне нужно было в эту сторону, маршрут я составляла так, чтобы ненароком не попасть в этот жилой район. Нацухи идёт рядом со мной и нервно крутит связку ключей на пальце. Ему тоже есть, что сказать родителям. Но он, по крайне мере, всегда желанный гость в их доме. Что касается меня, даже желание встретится отец передал через брата. Как будто за последние шесть лет мой номер поменялся. Но да ладно.       — Волнуешься?       — Нет. — пожимаю плечами, замерев перед едва знакомым забором. Кажется, поставили новый. Нацухи, подносит ключ к электронному замку и тот, тихо пискнув, перестаёт подавать ток к магниту. — Просто не понимаю, почему именно сейчас.       Брат пожимает плечами в ответ, галантно придерживая дверь. Лужайка перед домом, да и сам дом остались прежними. Как будто и не было этих нескольких лет. Окно на кухне открыто настежь и можно увидеть и услышать, как мать готовит, слушая тихий голос ведущего новостей, а отец мерит шагами свободное пространство. Как будто волнуется.       В дом заходим как делали это всегда: громко и показательно. Хлопаем дверью, гремим ключами, щёлкаем выключателем, даже умудрились уронить зонтик, банально забыв, что комплекции у нас уже не те и вдвоём мы в крохотной прихожей не помещаемся. Первой в коридоре появляется мать, вытирает руки полотенцем и заметив, что Нацухи пришёл не один, взвизгнув, подбегает ко мне. Обнимет за плечи и начинает нести какой-то бессвязный бред.       — Женщина, ты что кри…чишь… — отец появляется следом, да так и замирает в нелепой позе, увидев меня. Даже не сразу умудряется взять себя в руки. — Не думал, что ты приедешь так быстро.       — У меня не так много свободного времени. — мать все ещё висит на моей шеи, но это не мешает нам с отцом играть в злые гляделки. — Что ты хотел?       Оба родителя заметно постарели. У отца появилась не редкая седая щетина, да и на голове уже давно не один седой волос. На лице прибавилось морщин, а глаза, и вовсе, превратились в черные дыры. Мать начала сутулится, едва заметные морщинки покрыли некогда гладкое, без единого изъяна, лицо. Время не пощадило их.       — Проходи, не думаю, что ты захочешь разговаривать в дверях. — «я бы не хотела сюда даже приходить». Мать наконец-то перестаёт меня душить и выпускает из своих рук. Ставлю сумку прямо на пол и, сжав телефон в кармане пиджака, следую за отцом на кухню. Мужчина встает около окна, а я, как и когда-то давно, опираюсь спиной на столешницу. Между нами почти три метра. И кажется, этого вполне достаточно для встречи спустя столько лет. Когда я была здесь последний раз мне едва стукнуло восемнадцать.       — Зачем позвал? — скрещиваю руки на груди, игнорирую вибрацию телефона — ворох сообщений от Тобио — и поднимаю стеклянный взгляд на отца. Я и в шестнадцать умела неплохо прятать свои эмоции, сейчас это умение достигло своего пика. Как никогда вовремя.       — Я видел трансляцию последней пресс-конференции. — не то чтобы это был большим сюрпризом. Что же, я предполагала, что именно это стало причиной. Интересно, как я познакомилась с самым результативным сеттером Японии? Как так вышло, что я скоро стану его официальной женой? Как и всегда, тебе интересно, как я знакомлюсь с такими личностями, а не моя жизнь и я сама. Сейчас это почти не задевает. Какой смысл обижаться и расстраиваться, если этот человек изначально не желал моего рождения? — Я бы хотел знать, что из себя представляет человек, за которого ты выходишь замуж.       — Ха-а. Думаешь мне нужно твоё «благословение»?       — Я твой отец. — говорит с таким нажимом, что даже противно.       — Да, это так. — киваю, откровенно раздражаясь от этого разговора. — Но разве ты все эти годы строил со мной карьеру? Что-то не припомню хотя бы одного доброго слова в мою сторону от тебя.       Отцу на это ответить нечего. Это чистой воды правда. Все те годы, что я жила в этом доме, он не единого раза не сказал что-то хорошее о моих достижениях. Ничего, кроме вечных упрёков и недовольства. Ни когда я выиграла Национальное Первенство, ни когда стала чемпионкой мира и, опять, ничего, даже когда стала олимпийской чемпионкой. Я не слышала ровным счетом ничего, когда возвращалась домой. «Могло быть и лучше» — преследовавшее меня все школьные годы, превратилось в просто молчаливый упрёк, те последние три года в этом доме. И я не о чем не жалею; не жалею, что тогда, вернувшись с очередного чемпионата, решила-таки собрать вещи и переехать в некогда семейное поместье.       — А что сделал этот мальчишка? Он был с тобой все это время? — звучит, как жалкая попытка задеть и меня и Тобио. И ещё более жалкая попытка оправдаться. И этого человека не волнует, что таким образом он ставит себя в ещё более невыгодное положение.       — Как ни странно, но да. — пожимаю плечами и перевожу усталый взгляд с отца на дверь. Разговор, не имеющий сути, уже наскучил до чёртиков. — Именно этот, как ты выразился: «мальчишка», был со мной все эти годы. Тобио верил в меня, в то время как ты бросался упреками. — отец в смятение, это ясно видно по его глазам. Таким же, как и у меня. Я вообще, на самом деле, очень похожа на него. И это крайне неприятный факт. — Собственно, я пришла сюда не затем, чтобы копаться в прошлом. Скажи, что тебя от меня нужно и я уйду.       — Твоя мать захотела тебя увидеть. — мужчина пожимает плечами, как будто это что-то обыденное. Но моя мать всегда была немногим лучше отца, да, она не бросалась упрёками, но и не делала при этом попыток поддержать или помочь. Даже когда я съезжала, она посмотрела на меня с упреком и вернулась к домашним делам.       Звук битого стекла раздаётся со стороны, если мне изменяет память, гостиной, где сейчас должны сидеть младший брат и мать. Отец подрывается первым, в три шага оказывается на пороге гостиной и замирает в проходе. Следую по пятам и выглянув из-за его спины наблюдаю забавную на мой взгляд картину: Нацухи сидит в кресле, вжав голову в плечи, а мать стоит неподвижно около полки с рамками, с которой, как раз таки и упала одна из фотографий.       — Сказал-таки? — усмехаюсь и обойдя отца, ставлю локти на плечи Нацухи. Он смешно фыркает и поднимает голову, силясь разглядеть моё лицо.       — Что происходит? — отец хмурится и взглядом пытается прожечь в нас дыру. Он ведь и не догадывался, что мы будем так хорошо ладить, повзрослев.       — Твой сын решил жениться! — испуганно вскрикивает мать, поднимая разбитую рамку с пола.       — Как ни странно, но твоя дочь, тоже, решила выходить замуж.       — Вы сговорились что-ли? — мать садится на диван и смотрит на нас с укором. Но мы с Нацухи почти синхронно усмехается и отрицательно качаем головой.       Этот день, проведённый с ненавистными мне родителями, обещает быть долгим.       Возвращаюсь домой почти в десять вечера. Скидываю ненавистную за этот день пару кроссовок и плетусь на кухню. Настроение просто сесть и напиться. Первая встреча с родителями закончилась ничем; по факту, прошла впустую. Отец и мать все так же продолжали смотреть на меня с немым укором, но в слух уже не решались ничего сказать; поняли-таки, что я уже не тот ребёнок, которого запросто можно заткнуть.       Тобио заходит на кухню, когда я осушаю уже третью банку пива. Приподнимает брови, но ничего не говорит: просто встаёт мне за спину и кладёт свои ладони мне на плечи. Чуть сжимает; знак молчаливой поддержки. И от этого жеста глаза начинает немилостиво щипать, хотя последний раз я по-настоящему плакала в старшей школе.       — Оно того стоило? — спрашивает, когда приступ слабости уже прошёл. Давно допитая банка стоит на столе и парень не глядя выбрасывает её в мусорное ведро.       — Нет. — усмехаюсь, и от этого действия, кожу лица начинает тянуть. Слезы давно высохли, оставив после себя лишь мерзкий привкус на языке и исчерченную высохшими дорожками кожу.       — Я всегда рядом. — кладёт голову мне на макушку и обнимает за плечи. — Даже если нас разделяют тысячи километров.       — Я знаю. Спасибо.       Идея устроить двойную свадьбу принадлежала Юми. Собственно, по-другому бы и не получилось; после Нового года у нас с Тобио начинается череда сборов, чемпионатов и ожесточённых тренировок. Не за горами мои третьи Олимпийские игры и его вторые. Тренерский штаб и так рвёт и мечет, мол, нашли когда разводить свои «амурные дела», но мы уже все давно решили и тянуть ещё больше нет смыла. Мы встречаемся уже почти девять лет и живём вместе пять. Так какой смысл тянуть с этим? Мы уже давно не дети, чтобы прятаться ото всех.       Юми решила устроить празднество с размахом: приглашены почти все возможные родственники со всех участвующих сторон: наши с Нацухи, Юми и Тобио. В общем счёте далеко за сотню человек; и это несмотря на то, что я хотела сделать все тихо и без особого привлечения внимания. И если с большей частей своей родни, да и родни Тобио и, даже, Юми, я в хороших отношениях, или хотя бы в «приемлемых», то с собственными родителями, как говорится: «на ножах». И как при таких обстоятельствах можно было пригласить почти всех родственников, даже не представляю. И что самое, наверное, забавное, Тобио впервые познакомится с моими родителями, что само по себе пугает. Ибо моего отца он, наверное, ненавидит больше меня.       Юми уже несколько месяцев трещит о том, в какой цветовой гамме будет украшен зал, какого цвета и фасона должны быть костюмы у Тобио и Нацухи, и какого цвета должны быть наши платья. У этой девушки расписано даже расположение всех гостей за праздничным столом. Меланхолично слушаю её лепет в перерывах между тренировками и для себя помечаю лишь самое важное: сколько, кто, когда. Потихоньку вытягиваю из всей этой шелухи нужную мне информацию, лишенную красочных описаний и бесполезных комментариев. Юми, сколько себя помню, всегда была такой: простой, наивной и слишком доброй. И даже страшно подумать, что в свои двадцать пять она уже замдиректора ведущей парфюмерной компании. Нацухи же, с присущей ему везучестью и умением заводить «полезные» знакомства, во время учёбы познакомился с отпрысками влиятельных людей, а чуть позже и с их родителями; и кое-кто, разглядев в нем то ли большой потенциал, то ли высокие амбиции, уже на втором курсе пристроил ещё совсем зеленого мальчишку в только-только открывшуюся нотариальную контору. И вот, спустя почти четыре с половиной года та самая маленькая контора стала одной из крупнейшей в Токио, а Нацухи из простого консультанта превратился в одного из тех, кто дёргает за ниточки, сидя в дорогом кожаном кресле в не менее дорогом дизайнерском костюме. Немилосердная Судьба оказалась на редкость благосклонна к нам всем.       В огромном банкетном зале одного из лучших отелей Токио было так много знакомых и малознакомых лиц, что становилось не по себе. Одно дело, когда все эти люди твои соперники и потенциальные претенденты на медаль, а совсем другое, когда добрая половина этого людского сборища: твои кровные или же будущие родственники. Улыбаюсь этому сборищу так же приторно, как журналистам на очередном интервью и надеюсь, что вся эта мишура скоро закончится. На безымянном пальце уже блестит золотое кольцо, а обязательная часть почти подошла к концу. Остался только вальс. Вальс и мы с Тобио с чистой душой можем куда-нибудь спрятаться подальше от любопытных глаз; мы и так постоянно находимся в центре внимания, так пусть хотя бы в «наш» день мы избежим этого злого рока.       — Дамы и Господа, пожалуйста освободите место на танцполе для наших молодых! — задорно вещает ведущий и под одобрительные крики едва ли трезвой толпы, народ и правда расходится, образуя почти ровный круг. Тобио протягивает мне облаченную в белую перчатку ладонь и почти вытягивает меня на середину. Нацухи проделывает тоже самое с Юми. Что уж говорить, Юми заставила нас троих танцевать синхронно; этот показушный бред мы репетировали почти полтора месяца. Да, может быть это выглядит эффектно и красиво, но наших потраченных нервов он явно не стоил.       — Помнишь, я говорила, что поступки важнее слов? — говорю, когда мы уже стоим на балконе вдали от всей этой суматохи и с высоты птичьего полёта наблюдаем за движением внизу.       — Я слышу это от тебя чаще, чем просьбу помыть посуду. — усмехается и тут же уворачивается от тычка локтём под ребро. На секунду замираем в нелепой позе, а потом, почти синхронно прыскаем. Надо же, а я ведь и не замечала этого.       — Не знаю, говорила я тебе это или нет, но думаю, что сейчас подходящий повод сказать.* — улыбаюсь, без какой-либо задней мысли. Улыбаюсь, потому что просто хочу. — Я люблю тебя, Тобио.       — И я тебя, тоже, люблю.       Возможно, мы впервые сказали это так прямо, без сложных завуалированных предложений и понятных только нам фраз. Плевать. Какая разница, если наши чувства это не три слова, которые многие бросают на ветер, а нити судьбы, связавшие нас ещё в школьные годы и прошедшие с нами сквозь время. Наше «люблю» — это не просто слова, это совокупность всего, что мы прошли за эти годы: взлеты и падения, груз поражения и радость победы, боль от утраты и радость новой жизни. Мы прошли всё это и не сломались. И это значит намного больше, чем сказанные в пустоту слова.       Вместе и навсегда.