Дотянуться до тебя

      Бывают хорошие дни, просыпаешься, и плясать хочется. Не известно, из-за чего у тебя такое хорошее настроение; просто оно есть. А бывает проснёшься, а круги под глазами и отражение в зеркале, совсем не прибавляют радости. В такие дни вообще жить не хочется. Так, существовать. И каждый гребанный час хочется молиться, чтобы и без того хреновый день не стал ещё хуже. Но по закону подлости в этот день все будет назло тебе. С лестницы упадёшь, деньги предательски кончаться или ещё что. В общем не день — а все девять кругов твоего персонального Ада.       В прочем, день у меня начался хорошо. Так хорошо, что стало даже страшно. Потому что не бывает так; сработает закон равновесия и случится что-то, что уравновесит хорошее и плохое за день. Но по факту, разумеется, плохое обязательно перевесит ибо с уравновешиванием у Судьбы есть кое-какие проблемы.       Когда я заходила в раздевалку ощущения были странные. Будто случилось что-то по меньшей мере ужасное. И когда голоса под куполом крытого бассейна стихли, стало совсем не по себе. Казалось, что каждый здесь перестал не только шевелится, но и вообще дышать. И это казалось слишком странным.       — Что-то случилось? — буднично интересуюсь у всех присутствующих и без задних мыслей начинаю делать расстяжку. Ответить мне никто не соизволил даже через несколько минут. Даже Рин, которая всегда искала поводы меня подловить на чём-то, молча жевала губу и прятала взгляд. — Ну и? Так и будете молчать?       — Имай Хиро приняли в молодежную сборную. — голос у Андо-сана привычно холодный. И он, пожалуй, единственный, кому хватило сил сказать мне это. И, наверное, скажи мне это кто-то из команды, было бы куда больнее. — Если она выиграет больше двух золотых медалей на национальных, то попадёт в олимпийскую сборную.       В ушах шумит. Перед глазами начинают плясать кровавые кляксы. И кажется, губы исказились даже не в усмешке, а в самом настоящем зверином оскале. И из горла вырвался вовсе не смешок, а что-то между воем и всхлипом. Новость была не такой уж и неожиданной. Я знала, что рано или поздно это должно было случится, но узнавать это вот так, за три недели до финала отборочных на национальные не особо приятно.       — Отлично. — язык совершенно не слушается, едва двигается. И от этого шипящие нотки в голосе особенно слышны. — Если я обгоню её на всех дистанциях, то фиг ей, а не сборная.       И каждый в этом чертовом месте знает: Имай Хиро сейчас по праву считается лучшей. И даже если я вернулась, она все ещё лучшая. Номер один, который, если докажет свою силу, попадает в сборную. В шестнадцать лет. С самого начала мы обе знали, что в только одна из нас попадёт туда, так уж вышло, что с Хиро мы были равны. И вот, сейчас все решают гребанные обстоятельства. И от этого легче не становится ни на гран.       Впервые за долгое время ноет плечо. Это случается совершенно неожиданно. Просто стоит кому-то из девочек озвучить время, вполне сносное, как плечо простреливает. Будто там минимум перелом, а не всего лишь психосоматический бред моего мозга. Сжимаю челюсти с такой силой, что можно услышать скрип зубов и резко сажусь на бортик. Ничего не говоря накидываю на плечи олимпийку и выскакиваю на улицу. Хочется выть раненой белугой. Руку сводит и тянет как никогда прежде. Будто это не психосоматика, а новая, более ужасная травма. И от этих мыслей мышцы скручивает ещё сильнее.       Облокачиваюсь на стену спиной, дышу часто и через рот. В голове нет не единой мысли, только странная, не уместная сейчас пустота. Будто все, что могло находится внутри черепной коробки выжгли.       — Опять началось. — тренер ожидаемо и привычно подкрался незаметно. Встал рядом, наблюдая за моими слабыми потугами вернуть самообладание и контроль над телом.       — Давненько не было. — киваю, тут же шипя из-за боли. Так больно, что удушиться хочется.       — Нитами, как твой тренер прошу тебя взять пару выходных. — Андо-сан впервые не язвит и не пытается надавить на больное. Говорит со мной как… как с обычным человеков. Человеком, у которого тоже может быть сбой и которому обязательно нужен отдых чтобы не свихнуться. Это выбивает из колеи всего на мгновение, а потом по всей руке будто ток пустили. Всхлипываю и, согнувшись почти пополам, замираю. — Нитами.       — Думаете у меня от этого мозги на место встанут? — от собственной беспомощности становится противно. Пару секунд назад я признала свою слабость и неспособность побороть свой страх поражения.       — Тебе нужно время подумать и придти в себя. — и от того, что кто-то ещё знает твои слабости и страхи становится совсем не весело. — Никто не будет рад, если ты снова травмируешься по глупости.       — Ладно. Я попытаюсь.       — Вот и славно.       Тренировку я не заканчиваю, просто не нахожу на это сил. От шума в ушах хочется схватиться за голову и кричать, пока горло не охрипнет, а голос не пропадёт. Какая-то невидимая и холодная рука сжимает горло с чудовищной силой и даже вздох сделать становится проблемой. Глаза болят и чешутся и я отчаянно пытаюсь себя убедить в том, что это из-за хлорки, а не от чего-то там ещё. Собственная беспомощность давит на виски и от этого чудовищно болит голова. Пальцы на повреждённой некогда руке немеют и кажутся ужасно холодными по сравнению с пальцами на здоровой руке.       Когда я подхожу к дому, то в глаза бросаются несколько вещей: свет горит только на первом этаже, ворота гаража закрыты, окно на кухне открыто нараспашку. Родителей почему-то нету дома и это кажется по меньшей мере странно. Хотя, какая мне разница, мне же лучше, никто не будет доставать меня. Ведь, если родителей нет, то Нацухи будет все время проводить Юми и я смогу побыть дома в гордом одиночестве. Есть хоть что-то хорошее в этом дне.       Ударяю ладонь по выключателю в прихожей и даже не особо удивляюсь, когда замечаю знакомые ярко-красные кроссовки. Прекрасно, я то думала, что смогу побыть одна, но Юми и Нацухи решили, что мне будет скучно и нужно обязательно составить мне компанию. Кого я обманываю? Они в последнюю очередь думали обо мне. Просто в очередной раз, когда у этих двоих появилась возможность побыть вместе, они без зазрения совести решили использовать эту возможность. Что же, я бы, наверное, поступила так же.       На кухне нахожу кастрюлю с карри; ещё даже тёплую. Видимо, так они решили меня задобрить. Неплохая попытка, только есть совершенно не хочется. На самом деле ничего не хочется. Ни есть, ни спать. Хочется слиться с первозданным Хаосом и стать крохотной его частью. Чтобы не было всего того, из-за чего так хреново. Чтобы сердце не стучало, пульс не зашкаливал, а легкие не сжимались от недостатка кислорода. Тело бьет озноб, в горле будто поселилась Сахара и все вокруг кажется не настоящим, как в гребаных очках виртуальной реальности. Мозг немного качает, как в открытом море, и мне приходится схватится за стул обоеми руками, чтобы не поцеловаться с очень живописным углом кухонного стола. Хотя бы не стразу. Тело какое-то ватное и я даже не замечаю, когда это я оказалась на полу, а стул упал рядом с тем местом, где я стояла. Кратковременного выпадения из реальности я за собой до этого никогда не замечала. Со второго этажа начинают доносится встревоженые чем-то голоса и через пару минут — а минут ли? — на первый этаж спускается Нацухи. В руках он держит самую обычную биту, но, заметив меня, бледнеет и тут же кидается ко мне.       — Аяно?! — взвизгивает несносный мальчишка и прижимает свою ледяную ладонь к моему лбу. — Да тебя же лихорадит!       Чей-то голос в голове начинает монотонно зачитывать набор слов, которые до этого казались совершенно не совместимыми: «Озноб, повышенная температура, потеря координации, учащённый пульс, недостаток кислорода…». Все до омерзения сходится.       — Гипервентиляция лёгких. — усмехаюсь, а у самой живот сводит в судороге. Кажется, что меня сейчас наизнанку вывернет. Чёрные глаза младшего брата широко распахнуты, руки трясутся, а сам он белее снега. Сейчас он как никогда жалеет, что дома нет отца или матери, потому что Юми хоть и выросла в семье врачей, ничего в медицине ее понимает. Я и сама не знаю, что в таких случаях делать.       — У нас есть что-нибудь от этого?..       — Без понятия. — а у самой в глазах темно-темно. Нацухи ещё что-то говорит, но я уже не слышу. Веки тяжелеют, глаза закрываются, а сознание ускользает в до селе невиданную мне нирвану.       Глаза открываю с трудом. В голове пустота, но стоит попытаться подняться, как по затылку и вискам словно кувалда ударяет. С тихим стоном опускаюсь обратно на кровать и по привычки начинаю шарить рукой по простыни в поисках телефона. Его я, ожидаемо, не нахожу. Часы на стене показывают половину седьмого утра и я с удивлением осознаю, что труп я изображала около девяти часов. Это немного удивляет и, наверное, пугает. Гиповентиляция лёгких совсем не характерна для человека с почти что идеальным здоровьем. Почти — потому что зрение у меня не самое отменное.       Бездумно пялюсь в потолок и даже не замечаю, как глаза вновь закрываются. Под веками вспыхивают разноцветные пятна, а голова становится настолько тяжёлой, что сил оторвать ее от подушки совсем нет. Такое чувство, будто во мне что-то перегорело. Перегорело основательно и конкретно.       Второй раз просыпаюсь из-за странного грохота в коридоре. Как будто таз какой-то уронили или нечто подобное. И этот странным звук эхохом отдаётся в черепной коробке. «Бум» — раздаётся ещё раз и Нацухи звучно матерится, видимо, некий предмет уронил он. Ничего удивительного.       — Нацухи, чтоб тебя, что ты там роняешь?! — голос хрипит и стоило чуть повысить голос, как голова тут же заболела. Отлично. Просто волшебно.       — О, кто проснулся! — голова наглого брата появляется в дверном проеме и выглядит он так, будто не спал пол ночи.       — Скажи мне на милость, ты специально что-то там ронял?       — Ага. — лыбиться, как последний придурок, и показывает жестяную кружку из отцовского походного набора. — Надо же было тебя как-то разбудить.       — Сволочь.       — Все лучше от тебя! — от летящей в него подушки он благополучно успел увернуться.       Голова все ещё адски болит и кружится, но сердцебиение в норме. Дышать все ещё тяжело, но буду надеяться, что это скоро пройдёт. Негоже пловцу так рано гробить дыхалку. Еле как отрываю голову от подушки и встаю на ноги. Голова немного кружится, но меня все ещё не штормит. Не знаю, насколько все плохо, но в зеркало я смотреть не особо хочу. Во всем теле вообще ощущения странные, оно вроде тяжелое, но и легкое одновременно. И это вдвойне пугает.       Быстро принимаю душ и умываюсь, спускаюсь на первый этаж и понимаю, что есть я совершенно не хочу, делать мне нечего, а голова просто разрывается на куски. Нацухи играет в приставку в зале, а Юми, судя по всему, ещё вчера ушла домой. Не нахожу ничего умнее, как пойти спать, настроения копаться в себе нет совершенно. Поднимаюсь к себе и переодеваюсь в пижаму: растянутая майка-борцовка, которая большая мне на пару-тройку размеров, и шорты. Забираюсь под одеяло и, свернувшись клубочком, засыпаю.       Просыпаюсь, наверное, ближе к ночи. На улице уже темно, но уличный фонарь светит прямо на лицо и от этого противного белого света хочется спрятаться. Голова уже не болит и я чувствую себя относительно хорошо. Переворачиваюсь со спины на живот и открываю глаза. Около кровати на стуле сидит кто-то. Поднимаю взгляд выше и натыкаюсь на знакомый взгляд тёмных глаз. Закрываю глаза и отворачиваюсь к стене. Привиделось, наверное…       — Вроде головой не билась, а глюки все равно есть… — тихо бурчу в подушку и закрываю глаза. Ощущение того, что я не одна не исчезает, наоборот только усиливается. Скрипит кресло и слышится шорох одежды. Гость встаёт и куда-то отходит от кровати. Куда мне не известно — ворс ковра поглотил звучи шагов.       — Как ты сюда попал? — наконец-то подаю голос, но лицом к парню не поворачиваюсь. Не хочу. И как только он уйдёт я сверну шею тому придурку, который умудрился найти его и привести именно тогда, когда нахождится в одном помещение с этим человеком мне не хочется.       — Твой брат позвонил Тсукишиме, а он сказал мне. — отлично, убью сразу двоих.       — Зачем ты пришёл? — в ответ молчание. Брюнет теперь, совершенно точно, смотрит на меня, но молчит. И это раздражает. — Зачем?!       Меня раздражает вся эта ситуация. Нацухи никто не просил его звать. Для чего он это сделал? Чтобы у меня была нянька на то время, пока он где-то шляется? Или он в свахи заделаться и решил, что так будет лучше? Ничего не будет лучше. Кагеяма последний, кого я бы хотела видеть сегодня, завтра и вообще все эти три недели до финала. Непонятная мне злость и ярость клокочут внутри; тело словно в жидкую лаву кинули и заставили там плавать. До скрипа зубов и белых пятен перед глазами хочется, чтобы он ушёл. Оставил меня одну наедине с собой и своими проблемами, горящей где-то рядом с желудком яркостью и нелепой обидой. Это все слишком для меня. И было бы просто замечательно, если бы Он это понял и оставил меня одну.       — Ответь на простой вопрос! — резко подскакиваю и поворачиваюсь лицом к «званному» гостью. В глазах на несколько секунд темнеет и мне приходится оперется на выставленные в перед руки, чтобы, хотя бы, не упасть лицом вперёд. Тобио реагирует почти мгновенно, делает шаг вперёд, готовясь в случае чего поймать мою тушку. Отменная реакция. Браво!       — Твой брат решил, что у тебя переутомление. — наконец-то подаёт голос и то, какие нотки я в нем улавливаю, создают неприятную пустоту в грудине. Он волновался, наверное, так же сильно как Юми и Нацухи. И это осознание странно щекочет затылок.       — Но ты не поверил? — усмехаюсь, немного печально. Потому что Тобио, пожалуй, лучше всех знает — я слишком хорошо слежу за тем, чтобы переутомления у меня не было; в спорте такая роскошь обходится слишком дорого.       — Нет.       — Правильно сделал. — не нахожу в себе силы посмотреть на него. Падаю обратно на кровать и вытягиваю руку вперёд, смотрю на свои пальцы, но такое чувство, будто не вижу ничего. Это немного странно. А значит, новость о Имай зацепила меня сильнее, чем могло показаться на первый взгляд. — Мой со-капитан попала в молодёжку. Если она выиграет два золота на национальных, то попадёт в олимпийскую сборную.       — А ты?       — А что я? — усмехаюсь, но внутри все сжимается. Трудно улыбаться, когда внутри нечто выжигает остатки тебя до пепла. — Меня было не видно не слышно полгода.       — Ты расстроена? — глупый вопрос Тобио. Очень глупый.       — Ты реально хочешь знать ответ? — приподнимаюсь на локтях и смотрю в упор. Я знаю, что выражение лица у меня сейчас обычное, можно сказать расслабленное. Но Тобио, как упрямый ребёнок, хочет знать ответы на все. И именно из-за этого, не задумываясь, кивает. И это, если не срывает табличку «не трогать», то точно заставляет снять приторную маску спокойствия. Мышцы лица наконец-то по-настоящему расслабляются и принимают ту форму, которую хотят. Скулы перестаёт сводить от мерзкой расслабленной улыбочки и губы наконец-то принимают искомую форму. Выгляжу я без всех этих масок откровенно паршиво; собственное отражение в зеркале я сегодня, честно говоря, испугалась. Смотрю на парня и три заветных слова даются мне чертовски тяжело. — Не то слово.       Взгляд у Тобио почти понимающи, он в два шага оказывается около моей кровати и садится на самый край. А у меня в голове нет ни одной связной мысли, только инстинкты. И именно сейчас, когда этот придурок так близко, хочется просто вцепится в него всеми конечностями и не отпускать. И я это делаю. Руки вокруг шеи и ноги вокруг чужой талии. Как коала какая-то. И не хочется даже задумываться: правильно или нет. Сейчас мне это просто нужно.       Сколько мы так просидели не известно. Просто через какой-то промежуток времени знакомые и родные огромные руки со спины спустились ниже, на талию, сжали слишком сильно — не шелохнёшься даже — хотя и безболезненно. На этот раз инициатором поцелуя была я; прижалась к чужим губам с таким отчаянием и страхом, будто видимся в последний раз. Тобио отвечает с тихим рыком, резко встаёт на ноги и тут же прижимает меня своим телом к кровати. И даже если это было немного неожиданно, то я все равно не особо против. Усмехаюсь, когда пальцы сжимают талию под майкой. Вздрагиваю, когда руки оказываются зафиксированы над голой, а чужие губы уже во всю исследуют шею. Едва слышно взвизгиваю стоит острым клыкам впиться в кожу у самого основания шеи. И это действие отрезвляет похлеще пощечины. Тобио балансирует на тонкой грани, настолько тонкой, что переступить её — кому-то вроде него: человеку живущему на инстинктах — раз плюнуть.       — Тобио… — зову тихо и на пробу. И брюнет реагирует почти мгновенно, замирает и поднимает на меня свои горящие обжигающим синим пламенем глаза. — Хватит. — звучит не убедительно, из-за сбитого дыхания и дрожащего голоса. — Остановись, пока ещё можно.       Кагеяма закатывает глаза и, последний раз цапнув меня под ключицей, падает рядом со мной. Тут же закидываю на него ноги и руки и вновь засыпаю.

***

      Кей поскудно ржёт, когда через пару дней встречает меня около ворот Академии. Выгляжу я куда лучше, чем в первые пару дней после «чудесной новости», но Кей все равно отпускает едкий комментарии по поводу моего внешнего вида. И он имеет ввиду не только мою в край заебавшуюся физиономию, но и пару красноречивых пятен на шеи, от которых на тренировках по меньшей мере неловко. Тобио — просто сказочный придурок.       — Это вот так ты с ним порвала, да? — ехидно замечает он, указывая подбородком на след у основания шеи. Нацухи, к слову, впервые поступил мудро, смолчав.       — Это твоя вина. — фыркаю, резко заворачивая за угол. — Зачем вы с Нацухи это сделали?       — Ну полегчало же. — отмалчиваюсь и больше эту тему не поднимаю. Какой в этом смысл, если эти двое уже сделали то, что сделали.       Недалёко от Академии есть магазин и по сколько моих родителей все ещё нет в городе — уехали в Токио по делам — я решаю зайти в него за продуктами. Кей, по большей части, сегодня нужен мне как грузчик. Немного обнаглевший грузчик.       Но в моей жизни все идёт через одно известное всем место и именно в этом магазине мы встречаем Рин на пару с Ито. Рин очень наигранно закатывает глаза и в них почти капсом написано: «Ну я же говорила, не бывает дружбы между мужчиной и женщиной!». Ито просто широко распахивает свои карие глаза и в них явно читается не понимание. Меня это в большей степени смешит и забавляет, на остальные чувства я даже не обращаю внимание. Тсукки ворчит, но покорно носит корзинку с продуктами, пока я бегаю от стеллажа к стеллажу. И вот как будто я не чувствую заинтересованный взгляд промеж лопаток. Пока кассир пробивает все и складывает в пакет Кей превращается в какую-то ну очень сварливую и противную версию себя. Хотя раньше, даже во времена средней школы, никогда не возникал, когда его запрягали помочь с пакетами.       — Почему я должен таскать твои пакеты? — не громко, но очень недовольно ворчит он. — Напряги Короля, ему все равно уже ничего не поможет.       — Причём тут Тобио? — изумление изобразить проучилось идеально. — Я вообще-то сейчас о тебе забочусь.       — Надо же. И как?       — Ручки у тебя хилые, тебе качаться надо. — Кей цыкает, что сигналит о моей маленькой победе в словесной перепалке. Вообще-то он мог припомнить мне мои широкие плечи, но почему-то не стал.       По дороге до моего дома я коротко описываю недавние события. Рассказываю об Имай и её возможном попадание в сборную и о своем неожиданном, даже для меня, потери сознания. Тсукки почти не язвит, выслушивает мой крик души и некоторое время молчит. Возможно обдумывает, или же просто не знает, как ответить на все это. Молчание затягивается и я уже даже не жду никакого ответа. Высказалась — уже не плохо.       — Честно говоря, не понимаю почему ты так заморачиваешься. — наконец-то выдаёт он, когда мы уже подходим к воротам моего дома. Я приподнимаю брови, совсем не понимая почему он это говорит.       — Что ты имеешь ввиду?       — Бестолочь. — беззлобно фыркает блондин, толкая плечом размагниченную дверь калитки. — Все знают, что Имай «номер один» потому что нет тебя.       — Мы всегда были равны. — закатываю глаза и открываю перед Тсукки ещё и входную дверь. Мог бы и локтем на ручку двери надавить. Вредина.       — Если ты ее обгоняла, значит не равны. — затаскивает пакеты на кухню и сваливает их на стол.       — Может ты и прав. — пожимаю плечами, как бы признавая своё поражение. Ну что же: «1:1». — Чай будешь?       Кивает и усаживается за стол. С насмешкой наблюдает за тем, как я разбираю пакеты, ставлю чайник и сразу выкладываю яблоко на столешницу. Даже если я купила себе, Нацухи обязательно захомячет. Мелкий паршивец.       Только сейчас, при нормативом освещение, замечаю, что Кей выглядит уставшим. Я конечно знаю, что где-то в конце октября или начале ноября у них отборочные на национальные, но чтобы так впахивать. Это слишком странно для Кея. Если только конечно отборочные у них не на этой неделе. Вопрос зарождается сам собой и я вот тут же озвучиваю. Блондин усмехается, ставит кружку на стол и только потом отвечает:       — В пятницу первый матч.       Значит в пятницу? Шарю взглядом по стенам в поисках календаря. А сегодня у нас среда. Странно, что Тобио ничего не сказал. Ну и ладно. Придти и посмотреть матч мне это не помешает.       — Приду на вас посмотреть.       Кей усмехается, как бы намекая, что он все уже давно понял. И что не на матч я приду посмотреть. Совсем не на него. Ну и ладно, все равно скрывать особо нечего.       Посмотрим Тобио, какой из тебя Король.