Дотянуться до тебя

      — Мне запретили приходить на тренировку в понедельник. — раздраженно дёргаю плечом и делаю глоток изотоника из шейкера. Хотя завтра все равно будет эстафета и я смогу поплавать. — Несправедливо.       — Не думаю. — Тобио идёт рядом и его рука чуть касается моей. Андо-сан разрешил мне поехать сразу домой, а не возвращаться со всеми в школу, ведь я единственная, к кому у него не было претензий сегодня. — Ты больше всех сегодня плавала.       — Это не повод отстранять меня от тренировки! — возмущаюсь чисто для «галочки», и даже в какой-то степени рада такому стечению обстоятельств. Разве что совсем чуть-чуть.       Хочется отложить разговор «на чистоту» хотя бы на день позже, я ведь не уточняла сроки, но раз все так совпало, то придётся рассказать. Тем более оттягивать это нет смысла. Брюнет все равно уже увидел, как я веду себя с членами своей команды, так какой смысл отнекиваться. Ничего уже не исправишь.       В автобусе с чистой совестью засыпаю. Утыкаюсь носом в изгиб шеи Кагеямы и наконец-то расслабляюсь. Я ожидала как минимум тихого бурчания в ответ на мои действия, но на деле парень только крепко стиснул мою ладонь и пристроил свою голову на моей макушке. Идиллия прямо-таки. Два грозных монарха спят в обнимку, кому расскажи не поверят.       В наш город мы возвращаемся только ближе к часам шести вечера. Солнце уже почти скрылось за горизонтом, а небо окрасилось в сине-фиолетовый. Пока дойдем до бетонных отбойников на улице и вовсе стемнеет. Долго, но это всяко лучше, чем идти разговаривать ко мне или к нему домой, где нас могут услышать. К тому же сегодня вечером возвращаются, а может уже вернулись, мои родители; а знакомить их сегодня с Тобио не входило в мои планы.       Когда мы добираемся до нужного места, на улице уже начинают загораться первые фонари. Солнце уже давно укатило за горизонт и лишь чуть-чуть, совсем слабо, окрашивает в жёлтый тонкую полоску неба на западе. Прохладный ветер едва ощутимо ударяет в спину, а я в тонкой олимпийке, которая разве что от похотливых взглядов защищает, да ещё и с мокрыми волосами. В очередной раз ёжусь от очередного порыва, но упорно молчу и сажусь на холодный бетон. Тобио чуть хмурится, но упрямо не садится рядом, стоит напротив и ждёт, когда же я начну говорить. А я не могу, в голову не идёт ни одна мысль; понятия не имею, как начать разговор. То ли дело Кей, который прекрасно разбирается в людях и слишком давно меня знает, для него не нужно заготавливать речь, с полуслова зараза поймёт.       — Ладно. — тяжело вздыхаю и обхватываю себя руками. Меня нещадно трясёт, но это явно не из-за холода. Нервы. — Что ты думаешь о моих отношениях с командой?       — Ммм… Ну, они странные. — парень дергает плечом, будут отмахивается от чего-то.       — Это потому что они меня ненавидят. — вскидываю руку, как бы предупреждая о не окончание монолога. — На самом деле есть за что, я могла поступить в школу, где никому нет дела до понятия «команда».       — Как и тебе.       — В точку. — киваю, но как-то отстранённо. Вступление сильно затянулось. Не о своих отношениях с командой я хотела рассказать. — А вообще, дело не в этом. Я о другом хотела поговорить.       — А о чем?       — Есть кое-что, о чем ты имеешь право знать. — голос звенит от напряжения. Звуки слишком высокие, почти истеричные, как у Рин сегодня, когда она обвиняла меня в эгоизме и безразличие. Впервые со мной такое. Никогда ещё не приходилось сознаваться в своём эгоизме. — Я, как бы сказать… Становлюсь крайне невыносимой во время соревнований. — брюнет молчит, давая возможность мне договорить. А мне кажется, будто язык к небу пример. Тяжело говорить вслух то, что близкие обычно замечают сами. — Подавляю все эмоции и чувства, которые могут помешать сосредоточиться на заплывах.       — И даже?.. — на его радость безмолвный вопрос я поняла. Кивнула, зябко передернула плечами и нахмурилась. — Зачем?       — Раньше так делала, чтобы на лишнее не отвлекаться. А сейчас… Сейчас чтобы плечо не сводило. — последние слова почти прошипела, но Кагеяма все равно услышал. И даже как-то понимающе усмехнулся.       На плечи падает чужая толстовка, а в нос ударяет знакомый запах. От него начинают покалывать кончики пальцев и голова кружится. Тело тяжелеет, как будто весь день плавала на пределе своих сил. Я и не думала, что буду чувствовать себя беспомощной, лишь вдохнув родной запах. Если бы Тобио знал, что от его запаха меня в дрожь бросает и мысли путаются, то сначала смутился, а потом зажал в темном уголке и целовал до потери пульса. В этом весь Кагеяма, он может быть хоть трижды тормознутым, но когда дело доходит до голых инстинктов и всплеска гормонов, то его невозможно остановить.       Домой мы возвращаемся под тихий свист ветра, я всю дорогу пыталась вернуть Тобио его толстовку, но он так и не забрал её. Только проворчал что-то несуразное и на этом я бросила все попытки вернуть вещь хозяину. Не хочет не надо.       Коротко целуемся около калитки и на этом расходимся. Несколько долгих секунд смотрю вслед парню и достаю чип от ограды. В ещё не закрытом гараже стоит машина отца и это все расставляет на свои места. Восемь вечера, суббота. Меня никто не ждал сегодня, ведь обычно по субботам я ночую у Юми. По привычке пытаюсь запихнуть ключ в замочную скважину, но быстро осознаю глупость своего поступка. Тихонько разуваюсь и тенью проскальзываю на второй этаж. Вся семья ужинает на кухне и даже если они заметили моё возвращение, не стали акцентировать на этом внимание. Все как обычно, видимо Нацухи не спешит обрадовать отца моим возвращением в плавание, а жаль. Кажется, мне предстоит ещё один неприятный разговор.       Наверное я преувеличиваю, на самом деле разговор будет весьма коротким. Отец получит от меня то, что хотел и может перестанет видеть во мне источник всех бед. Прячу толстовку Тобио в комод и прихватив список спортивного питания, которое я должна была купить ещё неделю назад, спускаю на первый этаж. Отец сидит на стуле и читает какую-то книгу, мама убирает еду в холодильник, а Нацухи похоже свинтил к себе.       — Нужно купить ко вторнику. — кидаю на стол перед отцом сложенный вчетверо листок и жду реакции. Он откладывает книгу в сторону и переводит взгляд на меня. На мне обычная синяя футболка и спортивные штаны, если не посмотришь на спину и не узнаешь, что это форменная футболка плавательного клуба.       — Что это? — сказано для проформы, потому что отец уже начал читать не такой уж и большой список. — Зачем тебе это?       — Мне предложили место в Шираторизаве. Я согласилась. — пожимаю плечами и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, молча ухожу обратно. Уже в спину доносится разочарованное шипение отца:       —Лучше бы в Токитсу к Имай пошла.       И что-то от этой фразы щёлкает внутри. Разбивается на тысячи осколков и приходит в непригодность. Становится всего-лишь поломанной грудой металла. Ненавижу его. Как же я его ненавижу. Мать громко хлопает дверцей холодильника. Слишком громко. Этот звенящий звук заставляет на секунду замереть; в ушах нарастает шум, кровь стучит где-то в среднем ухе и от этого не плохо закладывает уши. Сглатываю вязкую слюну, чтобы хоть как-то избавиться от этого чертового ощущения сюрреалистичности. Мерзкое чувство дежавю хватает за горло и заставляет хватать ртом воздух. Задыхаться в той агонии, что творится у меня внутри. Шаблонная фраза из года в год. «Хорошо. Но могло быть намного лучше». Обида душит, жалит стрекательными клетками подобно медузе. Секундная задержка, а внутри будто тайфун прошёлся. Снес все, что только можно было, оставив после себя лишь боль.       Чудом не бегу сломя голову наверх. Использую последние крупицы гордости и самообладания, что у меня вообще остались. Главное уйти спокойно, показать, что он не вывел и не зацепил. Снаружи может быть что угодно, но внутри все переворачивается. Пальцы дрожат, а глаза щиплет. Неприятный ком в горле не даёт дышать нормально, давит на дыхательные пути, заставляет почти задыхаться. В этом весь мой отец. Режет без ножа, вскрывает старые раны с ювелирной точностью.       Как только за моей спиной захлопывается дверь становится даже легче. Первые десять минут хочется собрать вещи и сбежать к Юми. Лишь бы не находится с отцом в одном доме. Хочется сбежать, потому что обида вперемешку с яростью плавят внутренность, как соляная кислота. Но я с завидным упорством заставляю себя остаться на месте. И это можно назвать рекордом, впервые я смогла не подорваться и остаться дома. Да только толку от этого? Какой в этом смысл, если я сижу на полу и тихо вою побитой собакой? Где-то глубоко в душе я верила, что отец станет хоть чуточку добрее ко мне. Но я в очередной раз его переоценила. Даже если я возьму всё олимпийское золото, он все равно останется этим недоволен.       В какой-то момент становится невыносимо сидеть и жалеть себя. Разбираю сумку, мою шейкер в ванне на втором этаже, прополаскиваю купальник и вешаю его на сушилку. Вновь собираю сумку на завтра и сажусь делать уроки на понедельник. Это ведь всяко лучше, чем заниматься самокопанием.       С самого утра я была злая и подавленная. Думала, что после пробежки станет лучше, но по факту состояние только ухудшилось. Ко всему прочему появилась ещё и раздражённость. Мама, заметив, как я громко стукаю шкафчиками на кухне, предпочла лишний раз не нервировать меня и тактично удалилась. В возомнившего себя бессмертным Нацухи едва не полетел кухонный нож. Присутствие отца я старалась игнорировать. Но он, видимо, имел совсем другие планы.       — У тебя сегодня соревнования?       — Эстафета. — выходит глухо и зло. Совсем не так, как мне бы хотелось ему ответить.       — Не подведи свою команду в этот раз. — я бы сказала, что он так пытается меня поддержать, но это совсем не так. Это чистой воды осуждение и презрение. Он все ещё помнит, что я не привезла ему золотую медаль за эстафету. Это весьма несправедливо, отдавать приоритет одному из детей. Но в этом всем мои родители. Мой отец.       В этом году мой брат не смог выйти на национальные. Выступал так отвратительно, что даже его тренер выпал в осадок. Что на это сказал отец? Ничего плохого он не сказал, в этом вся суть. Нацухи ожидал получить пощёчину, когда отец грозной тучкой влетел на кухню, но он только приобнял его за плечи и сказал: «Не расстраивайся, в следующий раз все получится.». Когда я привезла серебро и не поплыла эстафету, мне устроили настоящий разнос. И плевать он хотел на те три золотые медали, что шли в комплекте к серебру. Просто я не любимчик.       — Если ты пытаешься меня так поддержать, то скажу сразу — выходит откровенно хреново.       — Что прости? — отец хмурится, это слышно по голосу. Наверняка сжимает пальцы в кулак и смотрит с осуждением. Конечно, обычно я молча терплю все его нападки. Но сегодня… Нашла коса на камень.       — На национальных я не плыла эстафету из-за травмы. — медленно и с расстановкой, как маленькому ребёнку. — Твоя фраза по содержанию и звучанию — это осуждение. Я конечно понимаю, я не Нацухи, чтобы размениваться на поддержку и заботу. Я собственно и не требую этого, но если не поддерживаешь, то хотя бы не осуждай.       Какая разница, поддерживают они меня или нет. Могут осуждать и презирать, да только смысла в этом нет. Я, как истинный спортсмен, оставляю все переживания, чувства и эмоции за пределами арены. Я — чудовище, которое они сами же воспитали.       — Тебя никто не осуждает. — отец ставит кружку на блюдце через-чур громко. Неужели зацепило?       — Разве? — усмехаюсь, но как-то печально. Не хочу поворачиваться к нему лицом. Голос наверняка дрогнет. Я могу сколько угодно держать эмоции за непроницаемой маской, но голос контролировать пока что не получается. — Тогда скажи мне, почему Нацухи ты жалеешь, если он проигрывает, хвалишь за победы, даже за крохотные? Чем я хуже него?       — Вы абсолютно равны. — а голос у него все-таки дрогнул. Не смог соврать. Интересно кому? Себе или мне?       — Не стоит. — всё-таки поворачиваюсь к нему лицом. Не знаю, что он увидел в моих глазах, но это его не слабо напугало. — Мы оба знаем, что это не так.       — И в чем по твоему ваше главное отличие? — сейчас он говорит не о равенстве или неравенстве внимания и прочей мелочи. Он говорит о том, какие последствия имеет его неравное отношения к нам двоим. И как ни странно, но на этот вопрос я могу дать ответ сходу. Даже не задумываюсь, ведь это и не требуется.       — Нацухи не будет «рвать глотки» ради победы, не поставит все на кон ради неё.       — Верно. — отец кивает. И лицо его приобретает странный оттенок радости. Он доволен моим ответом? Мне не кажется? — Из вас двоих ты не только знаешь цену победы, но и готова эту цену заплатить.       — Хоть где-то мы сошлись во мнениях. — чуть улыбаюсь, но на душе все равно не спокойно. Чтобы он не говорил, но его воспитание никак не повлияло на формирование моего мировоззрения. Тренера вбили в голову стремление к победе, окружение научило выживать, а повешенный в раннем возрасте на шею ярлык «лучший» заставил добиваться победы, даже если ради этого придётся пойти по головам. Неравное отношение родителей не стало причиной извращённого восприятия действительности. Оно просто сделало слово «семья» всего лишь пунктом в списке того, чем я готова пожертвовать ради достижения своей цели. Аморально? Конечно. Семья — самое ценное, что есть у человека. Но семья отвернулась от меня уже давным-давно, а значит я точно так же могу поступить с ней, если мне это будет нужно.       В раздевалке повисло странное напряжение. Никто не решался ничего сказать; только дверцы шкафчиков звенели, будто разговаривая. Вчера вечером Андо-сан объявил состав на эстафету. Из третьегодок там только Ито, одна третьегодка в запасе. Из первогодок только я, остальные второгодки. Если бы не я, в приоритете были бы третьегодки. Так всегда было, ведь для третьегодок это последний шанс проявить себя. Но по закону жанра я, в очередной раз, испортила всем будущие. Ярлык «лучшая» обязывает меня наплевать на будущее кого кроме себя. И это нормально. Это правильно.

***

      — Всё-таки не смогла? — это скорее констатация факта нежели вопрос. Но для верности все же киваю. Хотя Кею это и не нужно. Он видит меня насквозь. От его взгляда не убежишь, не спрячешь; все равно что обнаженной перед ним стоять.       — Как ты себе это представляешь? — в голосе проскальзывают истерические нотки. Мы стоим около торгово центра и мне вообще-то огромных усилий стоит держать себя в руках и не пытаться сбежать в ближайшее безлюдное место. — «Извини Тобио, но если мне придётся выбирать между тобой и победой, я выберу победу» — так что-ли?!       — Тебе виднее. — Тсукишима фыркает, будто не он натолкнул меня на идею все рассказать Тобио. Он вообще любит дать пинок, а дальше лети как знаешь.       — Из тебя отличный советчик! — Кей в ответ самодовольно скалится и резко сворачивает в тёмный проулок. Не знаю зачем он это сделал, но я по глупости последовала за ним. Зря.       Проулок был узким настолько, что мы едва ли могли втиснуться вдвоём. Темным, потому что единственный источник света — неоновая вывеска магазина рядом с этим проулком. Кей толкнул меня к стене и — я чуть пискнула, ощутимо стукнувшись спиной и затылком — зажал рот ладонью. Сделал такие страшные глаза, что говорить сразу перехотелось, и мотнул головой в сторону главной улицы. Напротив входа в проулок стоял парень: солнцезащитные очки, кепка, темная толстовка и штаны. Полноценный набор молодого шпиона! И только потом я понимаю — человек смутно знаком. Слишком знаком. Это Тобио. Он нервно озирается по сторонам, очевидно, пытаясь понять, куда это мы делись. А у меня сердце замирает. Он не доверяет мне? Шпионит за мной, как какой-то сталкер! Я уже хочу дёрнуться, чтобы высказать все что думаю об его поведение, но свободная рука Кея сильнее вдавливает меня в стену. Запоздало доходит, что он мог слышать наш разговор с Тсукки и от этого становится совсем нехорошо. Пару недель назад я успешно сгладила пугающую действительность, но правда все равно всплыла да ещё и так нелепо. Блондин, поняв что сопротивляться я не буду, отпускает меня. Я готова прямо сейчас удрать куда-нибудь, ибо разговор с Тобио сегодня не входил в мои планы. Да и вообще этот разговор должен был случится намного и намного позже.       — Эй, Король! Не это потерял? — голос Кея преувеличенно весел и бодр. Кегеяма резко поворачивает голову на голос и всматривается в темноту и, заметив «что-то», так же резко заворачивает в проулок.       — Что ты делаешь… — шиплю, как змеюка какая-то и из последних сил удерживаю себя и не пытаюсь применить рукоприкладство. Хотя эта сволочь, несомненно, это заслужила.       — Налаживаю тебе личную жизнь. — тихо и ехидно произносит Тсукки и стоит брюнету подойти близко, тут же отвешивает шуточный поклон и сваливает в туман.       — Было не обязательно шпионить за мной. — взгляд у Тобио мутный и злой. И это не только ревность, здесь кое-что куда страшнее и неприятнее. — Я так понимаю, ты слышал?       Кивает и по взгляду понятно, что он ждёт объяснений. Но кто-то вроде Тобио, наверное, не способен принять мою действительность. Может Тобио в теории способен на нечто такое — скорее всего у него есть к этому предрасположенность — но на деле он беспомощен, потому что занятие командным спортом не позволит ему отречься от взаимодействия с окружающими. То ли дело я. Одиночка по своей природе, эгоистка и на редкость циничная для своих лет. Ещё и занимаюсь одиночным спортом.       — Значит скрывать уже бесполезно. — пожимаю плечами и опускаю голову. Не рискую смотреть парню в глаза. Живот сводит от страха и странного мандража. — Что же, то что слышал — правда. Меня учили, что ради достижение цели нужно чем-то жертвовать. И если ради победы мне придётся отказаться от семьи, друзей и отношений, то я не задумываясь это сделаю. Такова моя натура. Этого не изменить.       Из меня годами выжигали человечность. Создавали чудовище, которое пойдёт на все ради достижения цели. Пожертвует всем ради победы. Я — циничное и в какой-то степени алчное чудовище. И это неоспоримый факт.       Тобио молчит, просто смотрит на меня таким взглядом, будто у него весь мир перед глазами рухнул. Я бы тоже, наверное, молчала, если бы мне выдали нечто похожее.       — В общем, я думаю, нам нужно прекратить общение. — выдаю, едва не задохнувшись от того, насколько эта фраза кажется мерзкой. Я совсем не это хотела сказать и совсем не этого хочу. Но так будет лучше для нас обоих. Не хочу мучаться, когда придёт время рвать все связи. Лучше порвать на начальных этап, так будет легче. В конечном итоге я вряд ли достойна каких-либо тёплых чувств. — Так будет менее болезненно.       — Не делай этого. — звучит почти жалобно. Голос у парня чуть подрагивает, будто он сейчас заплачет. Я и сама не лучше, просто вида не подаю.       — Прости Тобио, так нужно. — встаю на носочки и лишь слегка касаюсь его губ своими. Как иронично, что последний поцелуй похож на первый как две капли воды. Брюнет робеет всего на несколько секунд, но этого вполне достаточно для побега. Парень просто не успевает среагировать, а мне это только на руку. Повела себя как последняя тварь. Как же это на меня похоже.       В конечном итоге изначально Тобио был для меня очередной пешкой, но непостижимым образом стал Королем подле Королевы. Странное явление, нечто схожее с Лимским синдромом. Как глупо было влюбиться в того, кого хотела использовать.       Любовь — это болезнь затуманивающая разум. Она как морфий, скрашивает серую действительность. Любовь, это гниль, которую нужно вырезать до того, как она поразит все органы. Лучше вырезать её изначально, перетерпев недолгую боль, чем мучительно умирать из-за того, что стало слишком поздно.       Главное перетерпеть, а потом уже станет легче.