2
Дрожь не спадает, отвратительно подбираясь к горлу. Душащее чувство заполняет мое существо, когда я резко открываю глаза и кричу в потолок. Все тело ломит, и я никак не могу подняться, будто утопая на дне. В глазах стоят слезы, а вопль разносится с такой силой, что на секунду мне кажется, что я срываю голос. Теплая рука касается моего плеча, заставляя резко повернуть голову в сторону. Шея щелкает, и я шиплю, закрывая и морща глаза. — Рейген-сан, Вы в порядке?! — Громкий и звучный голос режет слух, но неподдельное беспокойство смягчает восприятие. Он гладит меня по плечу, по лбу, касается щеки и легко приобнимает. Я пытаюсь отдышаться, а он дрожит надо мной, приговаривая теплые слова успокоения. Меня отпускает только через пару минут, когда отвратительная боль проходит по всему телу, и маленькие слезки скатываются с щек. Серидзава отстраняется, трогает теплое и влажное веко, и я невольно прикрываю глаза, пока он утирает мои постыдные слезы. Серидзава пододвигает стул, садится на сидение и смотрит в мои глаза. Я вижу под его веками огромные черные круги. Весь он выглядит ужасно уставшим, но светлая улыбка походит на божественное благословение, которое будто разбивает боль внутри меня. Кацуя касается своих глаз и трет их, а потом улыбается еще шире. — Я ужасно волновался, мастер. — Он шмыгает носом, когда убирает руку и оглядывает меня, а потом вновь смотрит в мое лицо. — Вы помните, что случилось? Я четко слышу его слова, но в голове все равно мутно. Я прошу у него воды, и Кацуя вскакивает с места, ищет стеклянный стакан и наливает в него желанную жидкость, а потом подносит к моему рту. Касаюсь губами стекла, слыша шуршание и понимая, как сильно я обезвожен, после чего отпиваю воды, пока ученик поддерживает мою голову. Когда я напиваюсь, он отпускает меня и ставит стакан на тумбу. Серидзава садится на место и внимательно наблюдает за мной. Точно, его вопрос. Что случилось? Стоит мне попытаться вспомнить, как голову пронзает страшная боль, и я вскрикиваю. Кацуя дергается на месте и чуть ли не плачет, пока осматривает меня и спрашивает, стоит ли позвать медсестру. Я хриплю, что это будет лишним. Хочется начать с чего-то полегче, чем воспоминания и головные боли. — Мы в больнице? — Я выдавливаю это из себя с таким усилием, будто бы это сложнейшее испытание в моей жизни. Пусть вопрос и глупый, мне надо точно знать, что происходит. Серидзава кивает, а потом говорит: — Вас сюда доставили... — Тихо. — Слабо перебиваю его я. — Я сам вспомню. — Он о чем-то думает и резко кивает. Страшная боль проходит от макушки до спинного мозга, заставляя мурашки бежать по моему телу. Меня мутит, но я знаю, что должен продолжать вспоминать. Прикрываю глаза, пытаясь отдаться ощущениям. Ноги, точно, мои ноги, совсем не могу двинуть ими, будто бы меня придавило. Руки слабые, но я могу ими дергать. Плечами тоже. Я касаюсь бинтов на лице, и картина начинает проясняться. Ну, конечно. В голове всплывает воспоминание, которое почему-то совсем из нее вылетело. Я шел по улице, а меня сбил грузовик. Но это было странно, думается мне, когда я открываю глаза и смотрю на напряженного Серидзаву. Я совсем не помню, как именно это произошло, где и во сколько, только сам факт. — Меня сбил грузовик, да? — Обеспокоенный Кацуя сначала жадно впивается в меня взглядом, будто проверяет что-то, а потом облегченно вздыхает, и на его глазах появляются слезы. — Я счастлив. — Шепчет он одними губами и закрывает лицо руками, всхлипывая и продолжая повторять как мантру два слова. Когда он отрывает ладони, его лицо красное, а губы дрожат от напряжения. В глазах все та же обеспокоенность, которую он теперь пытается скрыть. — Ты мне не ответил. — Тихо говорю я, и он дергается. — Да, Вы правы, Рейген-сан! — Как по команде отвечает он и улыбается, пока по лицу скатываются слезы. — Мы переживали за Вас, Рейген-сан! Вы не просыпались, и… — Кацуя отводит взгляд и запинается. Я медленно тяну руку к забинтованному лицу и касаюсь переносицы. — Я здесь только второй день, а вы там все уже меня похоронили. — Не сдерживаю смешок. — Не рановато? — Серидзава закрывает глаза, пока о чем-то думает, после чего кивает. — Вы правы. — И молчит. Он проводит в палате еще час. За это время я успеваю спросить его обо всем: о Мобе, об Экубо, об офисе. Серидзава поднимается со стула, подходит к окну справа от моей койки и открывает его. В палату веет свежий воздух июля. Точно, сегодня июль, думаю я. Когда я спрашиваю у Кацуи, тот счастливо улыбается и кивает. — Врачи еще не знают, когда смогут отпустить Вас, но это не важно. — Серидзава теребит мочку уха. — Я рад, что с Вами все в порядке. — Он радужно улыбается, и я не могу не улыбнуться ему в ответ. Серидзава уходит, весело смеясь и все еще что-то скрывая за обеспокоенным взглядом.4
Я просыпаюсь нехотя, зевая во весь рот. Кацуя не сразу замечает это, будучи увлеченным книжкой. Он апатично переводит на меня свой холодный взгляд, а потом вскакивает на месте и выкидывает книжку на тумбочку. — Рейген-сан! — Он улыбается во все тридцать два, пока слезы наворачиваются на его глаза. — Я ужасно рад, что с Вами все в порядке. — Ага. — Безразлично протягиваю я, пока проверяю функционирование собственного тела. Ноги не слушаются. — Серьезно, меня уже это раздражает. — Я приподнимаюсь и скидываю с себя одеяло, пялясь на загипсованные конечности. — Экубо сказал, что меня неудачно сбили, когда я говорил по телефону, но почему у меня так ужасно переломаны ноги. Разве проблемы должны быть не с верхней частью тела? — Я перевожу внимательный взгляд на дрожащего Кацую. — Не знаю. — Тихо говорит он, пока смотрит на гипсы. — Никогда не думал об этом, простите меня, пожалуйста. — Он плачет, и я начинаю чувствовать себя ужасно неловко. — Тише, эй. Прости, Серидзава. — Рука еле достает до его головы, но он быстро смекает и подставляет макушку под мои потные ладони. Я перебираю пальцами волосы на его темной голове, и мне приходит на ум странная мысль. — Они у тебя отросли? — В смысле? — Обеспокоенно спрашивает Кацуя. — Мы вроде как недавно тебя стригли, но они уже такие длинные. — Я всматриваюсь в кончики темных волос. Серидзава вопросительно приподнимает бровь, после чего отстраняется от меня, и мне приходится убрать руку обратно на кровать. Эспер касается своей головы, проводя по ней ладонью. — Да нет, все так же. — Он спокойно смотрит на меня, но где-то в глубине его зрачков я вижу страх. Мне уже что-то видится? — Не люблю больницы, чувствую себя в них даже хуже, чем должен. — Разбавляю я атмосферу ненужным комментарием. Серидзава оборачивается по сторонам, разглядывая мою скромную палату, состоящую из двух тумбочек по обеим сторонам кровати, стула, окна на другой от двери стороне и, конечно же, самой койки. Оборудование стоит со стороны стула. Не практично, думаю я, хотя, измеряя расстояние между кроватью и окном, такая расстановка логична. — У Вас здесь неплохо. — Задумчиво говорит он, и я киваю. — Как там Моб? — Я гляжу на Серидзаву, который поднимает уголки губ и говорит: — Он усердно занимается. Все-таки, экзамены очень тяжелые. — Экзамены? На втором году средней школы? — Я кашляю в кулак, а эспер заметно напрягается. — Я задал ему тот же вопрос, но он не ответил. — Кацуя трет кончик носа. — А ты можешь позвать его? — Смотрю в сторону закрытого шторами окна. — Не думаю, что ему будет тяжело навестить своего любимого учителя. — Серидзава мычит. — Скорее всего, у него не получится. Он очень занят. Но я у него спрошу, обещаю. — Кацуя встает со стула. — Пожалуй, я пойду. — Постой. — Резко говорю я и поднимаю руку, привлекая внимание. — Ты не мог бы открыть окно, а то душно. — Серидзава смотрит в сторону занавешенного окна и качает головой. — Врач сказал, что Вам нельзя… — Тогда просто убери шторы, а то я чувствую себя взаперти. — Кацуя тяжело вздыхает. — Но врач сказал, что Вам вреден свет. — Он чешет затылок. — Свет? — Я приглядываюсь к шторам. — Это же бред, Серидзава. Убери шторы. — Нет. — Уверенно говорит он и берет в руки портфель. Когда он успел его купить? — Я ухожу, мастер. Приятного остатка дня. Я зову его еще раз, но он не реагирует, чуть ли не выбегая из палаты. Ну, и что это должно значить? Я разминаю затекшую шею и смотрю на загипсованные ноги. Странно, такое ощущение, что что-то лишнее. Голова начинает побаливать, и я ложусь на мягкую подушку, закрывая глаза. Сил думать просто нет. И я засыпаю.7
Дверь наконец-то раскрывается, и я приветствую Серидзаву широкой улыбкой во все лицо. — А вот и мой замечательный ученик! — Я смеюсь, явно смущая Кацую. — Садись. — Тянусь к стулу слева от меня и пододвигаю даже ближе к койке. — Присаживайся, я ужасно соскучился. Эспер улыбается, пока румянец на его лице расцветает, и садится на предложенное место. — Что происходит? — С ухмылкой протягиваю я, пока Серидзава чешет подбородок и думает. — Да ничего особого, Рейген-сан. Работаю, учусь. Вот, тут мандарины принес. Хотите… — Я весело смеюсь и перебиваю его. — Мне плевать на твою жизнь, Серидзава. Что, мать твою, происходит в этой палате? — Попытки держать себя в руках разбиваются об скалу раздражимости и злости. Кацуя сначала поднимает на меня удивленный взгляд, а потом вскакивает с места, отходя на пару шагов. Я чувствую, как дрожу всем телом, сдерживая страстное желание вскочить и укусить его. — Чего ты на меня так смотришь? Язык проглотил? — Он не пытается скрыть страх, пока я рычу на него. Сам же я, как мне кажется, выгляжу просто пугающе: глаза навыкате, дрожь, будто у меня лихорадка, и режущий слух рык. — Пожалуйста, мастер, успокойтесь… — Я сам решу, успокаиваться мне или нет. — Рявкаю я и показываю на стул. — Сел. Быстро. — Он кивает и быстро возвращается на место. — Значит так, Кацуя. — Злость переполняет меня, пока в глазах мутнеет. Я хочу наброситься на него и удушить, но понимаю, что это представляется невозможным. Запинка дает ему какое-то время, чтобы немного прийти в себя, пока я не позволяю потайным желаниям воплотиться в реальность. — Ты сейчас рассказываешь мне, что за чертовщина творится, а я не убиваю всех вас троих, понятно тебе? — Он косит взгляд в сторону. — И не вздумай врать, я сразу это пойму. Моб и Экубо решили, что они – гениальные аферисты, но я прекрасно знаю, что вы все тут мутите какую-то… — Не понимаю, о чем Вы, Рейген-сан. — На удивление спокойно говорит Серидзава, и это ужасно раздражает меня. Кулаки так и чешутся. — Давно в рожу не получал, Кацуя? — Я глубоко вздыхаю, но это не успокаивает меня. — Руки у меня в порядке и не в бинтах, так что я очень постараюсь. — Целую костяшки на правой, пока он закрывает глаза и о чем-то думает. — Прекращайте, мастер. Не знаю, что Вы придумали… — Ах, это я придумал, да?! — Я пытаюсь вскочить с кровати, но он держит меня своей силой эспера. — Пусти меня, живо! — Кричу я, забыв о какой-либо вежливости. У меня нет на это времени, нужно срочно понять, что происходит, а этот метод однозначно действенен с Серидзавой. Конечно, играть неуравновешенного сложно, но некоторые желания вполне реальны. — Вы должны успокоиться, Рейген-сан! — Он начинает плакать. — Даже если я скажу Вам, — Я резко умолкаю. — это не поможет. — Серидзава успокаивается и опускает веки. — Значит что-то вы все все-таки скрываете. — Тихо процеживаю я, пока Кацуя распахивает глаза. — Лучше скажи сейчас, и я прощу тебя. — Он смотрит в сторону занавешенного окна. — Начинай с самого начала, Кацуя. — Серидзава встает со стула. — Это бессмысленно. — Печально говорит он и не дает мне успеть возмутиться. — На самом деле, я пришел задать Вам вопрос, Рейген-сан. — Кацуя внимательно следит за моим лицом. — Это очень важно, так что оставьте все Ваши обиды и ответьте. — Серидзава подходит к портфелю и начинает копаться в нем, выкладывая пакет с мандаринами на тумбочку. — Рейген-сан, если бы Вы могли выбрать, как бы Вы предпочли умереть? — Сердце пропускает удар, а глаза распахиваются шире. — Что? — Непонятливо переспрашиваю я. — Я спросил, если бы Вы могли выбрать, как именно Вы хотели бы умереть? — Второй удар. Третий удар. Четвертый… — Это какая-то шутка? — Стоит мне это спросить, как эспер вытаскивает из портфеля сверток. — Я похож на того, кто шутит? — Тихо спрашивает он, после чего обходит мою койку и подходит к тумбочке со стороны окна. Кацуя выдвигает ящик и кладет туда сверток. — Это подарок. — Он закрывает ящик. — Советую не открывать до нужного времени, иначе будет только хуже. — Нужного времени? — Напряженно спрашиваю я. — Да, Вы поймете, когда оно придет. Такое Вы точно не упустите. — Серидзава подходит к окну. — Вы не ответили, Рейген-сан. — Я сглатываю горькую слюну. — Не знаю. — По лбу течет капля пота. Кацуя сначала молчит, а потом резко смеется. — Действительно. — Говорит он и бьет себя по голове. — Ужасный вопрос, никто бы не ответил. — Он поворачивается ко мне с улыбкой на лице. — Простите, пожалуйста, Рейген-сан, мне очень жаль. — Не отвечаю ему, глядя на пустой взгляд ученика. Он как-то постарел, это из-за стресса? — Что происходит, Серидзава? — Собственный голос кажется тяжелым. Эспер качает головой. — Простите, но Вы должны понять сами. — Кацуя поворачивается к окну и раздвигает шторы, а потом приоткрывает его. Оттуда льется блистательный, белоснежный свет. — Почему? — Серидзава не смотрит на меня, только вглядывается в небольшой проем, из которого потоком дует холодноватый воздух. Он качает головой. — Рейген-сан, — Он вновь поворачивается ко мне. Улыбки нет, но голос почему-то кажется обрадованным. — Вы помните, как попали сюда? — Я прикрываю глаза и напрягаюсь. — Я попал в аварию неделю назад. И за эти семь дней, что я здесь нахожусь, произошла какая-то абсолютная чертовщина. — Держитесь за них. — Уверенно говорит Кацуя, и я вопросительно гляжу на него. — За эти семь дней, что Вы помните, держитесь за них, мастер. Они – Ваша опора. Серидзава подходит к заношенному портфелю и берет его в руки. Я неуверенно смотрю на него. — Спасибо, Рейген-сан. — А? — Эти девять лет стали для меня особенными. — Он смеется, а потом машет рукой и выходит из палаты. Какие еще девять лет? Сквозь открытое окно влетает пушинка, которая ложится на мою кожу и тает на ней. Стоп. Снег в июле?