Outlaws Of Love

— С чего ты взял, что мне от тебя вообще что-то нужно? — ее большой рот ужасно нервировал Романа, особенно когда растягивался в улыбку, обнажавшие ровные, белые зубы. — Ты за моим домом следишь, — обвинил ее Годфри самым своим враждебным тоном. — Думаешь, я не вижу, как ты прячешься в гребанных кустах, м? Думаешь, я такой слепой и такой тупой, что не замечаю этого? — Давай не здесь поговорим, — Эллисон коснулась его запястья теплыми пальцами, и Роман отдернул руку с таким брезгливым видом, будто его коснулся прокаженный. — А где же? — все же, изъявил он желание продолжить диалог. — Есть здесь одно место… — загадочно улыбнулась Арджент и уверенно двинулась к кромке леса. Этот ебанный лес Роман знал как свои пять пальцев — они с Руманчеком здесь все вдоль и поперек исползали, разыскивая варгульфа и хрен знает что еще. И эта хижина, затерянная в чаще, в которую Эллисон его привела — здесь они тоже бывали. Сначала это было их с Питером место тайных встреч для совещаний, потом ублюдочный цыган трахал здесь Литу, потом они с Романом снова зависали здесь вдвоем… За полгода Роман ни разу сюда не заглянул. Сырость вытравила из хижины любые отголоски запаха Руманчека, и Годфри был рад этому. Вспоминать, как Питер пытался убить его, было все еще неприятно. В горле неизменно скапливалась горечь, когда он вспоминал лязгающие клыки у своего лица — клыки Руманчека, своего единственного, блядь, друга. — Здесь есть камин, можем разжечь, — предложила Эллисон, зажигая керосиновую лампу. — Я, правда, этого ни разу еще не… — Я знаю, как обращаться с этим камином, — надменно оборвал девушку Годфри. Нет, ему уже совсем не хотелось орать на нее и требовать объяснений, просто после Руманчека уже как-то не получалось быть хотя бы отдаленно милым с кем-то. Да и эта гребанная хижина, хранящая кучу воспоминаний, лишь способствовала некоему раздражению, пропитанному грустью и сожалениями. Роман ненавидел быть таким чувствительным — но, блядь, был. — Я принесла сухих дров как раз сегодня днем, — сообщила Арджент, освещая рукой с зажатой в ней лампой угол, где она и сложила дрова. — Давно хотела обустроить себе здесь логово, но никак… — Зачем ты за мной следишь? — прервал ее в очередной раз Годфри, не глядя на девушку направившись к куче дров и принявшись выбирать поленья для растопки. — Я… Мне просто… Меня к тебе тянет, — как-то неловко улыбнулась Эллисон у него за спиной, но Роман, конечно же, этого не видел, потому что не обернулся. — Ты — тоже оборотень, как и Питер? — Роман чиркнул зажигалкой, но вместо дров поджег сигарету и, только сделав несколько глубоких затяжек, поджег и дрова тоже. Дыма прибавилось — слабых искорок было почти не видно. — Нет, — Эллисон за его спиной отрицательно покачала головой. — Я не оборотень. — Но ты знаешь, что Питер — да, — утвердительно проговорил Роман, поднимаясь с колен (он наклонился чтобы разжечь камин) и медленно поворачиваясь к Арджент. Она держала в руках лампу, и свет заливал ей лицо. Это, блядь, бледное и большеротое лицо. Эллисон напоминала Роману его мать, Оливию. Она была красивой, но было в ее красоте что-то отталкивающее. Большой рот. Высокие скулы. Черт побери, она выглядела так, как его мать могла бы выглядеть в юности — вплоть до смоляных кудрей, спускающихся по плечам. У Романа внезапно загудело в голове. — У тебя кровь пошла, — ахнула Эллисон, прикрывая рот рукой, будто впервые видит кровь. Роман был уверен, что это не так — кровь она видит далеко не впервые. Ебанная лгунья. И почему только все ему постоянно лгут? — У меня это бывает, — небрежно отозвался он, стирая алые ручейки, которые протянулись из носа и уже успели испачкать ему губы. — От перенапряжения. Откуда ты знаешь об оборотнях, Арджент? — Не задавай мне вопросов, на которые я не могу ответить, — уголки губ Эллисон дрогнули в печальной улыбке. — Я так устала хранить чужие тайны… Ты скучаешь по нему? По Питеру? — Это что, сраный вечер откровений? — огрызнулся Годфри, но тут же пожалел об этом. У Эллисон стало такое лицо, будто он ударил ее. — Ты сам пришел ко мне, — тихо напомнила она. — Потому что мне, блядь, больше некуда идти, — признался Роман едва слышно и позволил своему отчаянию наконец вырваться наружу. Она понимала — Годфри вздрогнул, когда ее маленькая ладонь коснулась его лица. Уже очень давно никто не гладил его вот так — просто, чтобы пожалеть. Наверное, с тех пор, как умерла Лита. — У меня такое же ощущение, — шепнула ему Эллисон. — Мне некуда идти, и ничего с этим не поделаешь. Я даже убежать не могу — потому что я и так вечно бегу от самой себя. Все, что у меня есть, это бесконечные правила и слово «нет». — И еще дождь, — подхватил Роман, обнимая ее за талию и прижимая к себе. — И холод. Гребанный могильный холод. В аду, наверное, так же холодно. — Думаешь, мы попадем в ад?.. — Эллисон спросила это так, будто он наверняка знал ответ. Она положила голову ему на плечо, глядя, как разгораются за его спиной дрова в камине. Роман не знал раньше — никогда не знал, но когда Эллисон оказалась в его объятиях, все вдруг изменилось. — Нет, — твердо ответил он ей. — Мы — не такие, как все, но это не значит, что мы попадем в ад. Мы — изгнанники, но, знаешь… Мы ведь не тьму ищем, а солнце. На какое-то мгновение он даже сам поверил в свои слова.