Алмаз твоих драгоценных глаз

Бывает так, что и не ждёшь, А всё само собой случится. Но если всё, что скажет сердце, ты поймешь, Оно совсем уже не так, как раньше, будет биться. Я люблю его за то Что рядом с ним теплее лето Не потому, что от него светло А потому, что рядом с ним не надо света. из песни Ирины Билык "Люблю его"

– И какой же твой любимый цвет? – спрашивает Гейл как-то раз, поймав мой взгляд на своих губах и заставив меня покраснеть. – Белый, – заикаясь, робко отвечаю я. – А твой зеленый? – Угадала. Это несложно. Зеленый как лес. Порою мне кажется, что Гейл, словно открытая книга – бери и читай, но чаще я часами думаю над какой-нибудь его случайно брошенной фразой. – Быстро стемнело сегодня, зима входит в свои права, – замечает он. – Холодает. – Зато звезды ярче, – когда Гейл рядом, ни тепла, ни света не нужно. Лишь бы это воскресенье не заканчивалось никогда. Лишь бы мы не расставались. – Да ты окоченела, и Пози уже зевает, – вздыхаю, понимая, что чарующе сладкие мгновения нашей встречи опять подходят к концу. А мне снова не хватило… Гейл в последнее время, приходя на Луговину или в пекарню, взял за привычку везде брать с собой сестренку. Я, конечно, и не против этой озорной и прелестной девочки, которая по-прежнему умеет радоваться всему на свете, но все же с ней песок из моих часов утекает куда быстрее, чем раньше. Пози любит меня всей душой, обнимает и просит поиграть, а я не могу отказать ЕГО СЕСТРЕ, поэтому мне становится до безумия мало этих часов по воскресеньям, и иногда Гейл дарит мне несколько минут по средам. Однако приличия нужно соблюдать, и в глубине души я знаю, почему Охотник приводит малышку порезвиться в снегу, пока мы с ним разговариваем. Слухи по дистрикту распространяются подобно аромату духов из разбившегося флакона: быстро и повсеместно. Гейл ни разу не был у меня дома, но это не мешает людям шептаться за моей спиной, кидая в мою сторону осуждающие взгляды, и в их змеином шипении ясно различимо имя «Гейл Хоторн». И все бы ничего. Что мне до чужих людей, но Мэри начинает забрасывать меня вопросами, папа хмурится, и даже улыбчивый и милейший мистер Мелларк почему-то качает головой, когда видит меня с моим любимым шахтером. Я плюю на всех с высокой колокольни. Пусть думают, что хотят: я никаких правил не нарушала, Гейла у подруг не уводила, против совести не шла, а наши беседы и встречи носят до края целомудренный и по-детски невинный характер. Пока. Я молюсь, чтобы это «пока», закончилось как можно скорее. Гейл разрабатывает план восстаний, несколько друзей по цеху поддерживают его во всех начинаниях, я же выискиваю информацию о вспышках недовольства в других дистриктах, которые опять приняли очаговый характер, вспыхивая то там, то здесь после победы мальчика из второго. О тринадцатом не слышно ничего. Вик учится, Пози посасывает сахарных петушков, Китнисс не выходит из дома матери, спрятавшись от всего мира, а Пит почти в открытую гуляет по дистрикту с Делли. Недавно я наткнулись на них в пекарне, когда они весело смеясь над какой-то шуткой. Кажется, Делли задумала заставить Пита рисовать свой портрет. Эта девчонка ходит за мужем Китнисс хвостом, и я не перестаю удивляться тому, как подруга ее терпит. Если бы предметом мечтаний и теперь уже показательных и активных действий Делли был Гейл, я бы давно выгнала ее поганой метлой и запретила даже близко к нему подходить. Порою Китнисс слишком либеральна. Как она вообще позволила Питу рисовать портрет Делли, неужели не замечает, что та влюблена в него, как кошка? Хотя мне, наверное, не стоит туда лезть, и я бы вообще прошла мимо, если бы в тот момент в пекарню не зашел Гейл. Не знаю, что такое произошло, но настроение у него испортилось разом от одного созерцания Пита и Делли, и я чуть было не потеряла еще одно воскресенье. Какое счастье, что он обменялся с ними взглядами только один раз. В остальном все по-прежнему. Почти. Если бы не папа. У папы все хуже некуда, и причина всех его проблем – Гейл и его товарищи. А я словно под ножницы попала: помогая одному, уничтожаю другого. Если бы папа решился помочь шахтерам, было бы проще. Нужно поговорить с ним, и я уверенным шагом двигаюсь в сторону кабинета с дубовой дверью. – Не беспокойтесь, я все понял. Я все улажу, – слышу я сквозь стенку взволнованный голос отца. – Миротворцев задействовать ни к чему. Я справлюсь сам. До свидания. – Папа? – я толкаю дверь, кусая губы. Неужели шахтеров разоблачили? – Что-то случилось? – А, – он машет рукой, как будто это все пустое. – Наш главный бухгалтер Макконари умер. Работы тьма, в понедельник уже нужно приступать к обязанностям, только подходящего человека нет. Хоть бы ты поскорее закончила! – Ну, к началу недели мне точно не успеть, – пытаюсь шутить я. – Но ведь есть люди, куда достойнее меня. Есть. – и может с хорошей работой кое-кто забудет про огонь революции… – Папа, – начинаю я. – У тебя есть минутка? Так хочется поговорить! Столько всего. – О, милая. Не сегодня. Давай завтра. – Хорошо, – я уступаю. – Но завтра ты не отвертишься, – и он нехотя качает головой. К Гейлу я бегу, останавливаясь лишь на минутку, перевести дух. Сегодня он без Пози. Какое счастье! Длинная кожаная куртка и сапоги до колена – еще чуть-чуть и в лес отправится. – Как дела в шахте? – перехожу сразу к делу, не тратя на пустоту драгоценные минуты. ‒ Не спрашивай, ‒ мрачно отвечает он, закатывая глаза. ‒ Место бухгалтера освободилось. Хочешь, я попрошу папу устроить тебя на эту работу? ‒ Брось, Мадж. Я имел не слишком-то хорошие отметки по математике, чтобы теперь вести подсчеты в дистрикте. ‒ Но ведь это, не потому что ты глупый и ничего не понимаешь. Все знают, что ты был вынужден кормить семью, и тебе было не до домашних заданий. И к тому же… ‒ А ты красивая, но иногда очень много болтаешь, ‒ перебивает он и проводит большим пальцем правой руки по моей нижней губе. ‒ Очень красивая. Тебе кто-нибудь говорил об этом? ‒ Мама, папа и Мэри, ‒ пищу я, ощущая каждой клеточкой тела целый рой мурашек, ползущих по коже. ‒ А так больше никто. ‒ Странно, ‒ удивленно произносит он и внезапно накрывает мои губы своими. Горячие, властные и сладкие, словно мед, губы Гейла посасывают и дразнят мой рот, пытаясь проникнуть вглубь, а я… Я, забыв как дышать, совершенно не знаю, что делать. Куда девать руки и как ответить ему. Поцелуй, которого я так долго ждала, обрушивается на меня, как снег на голову. Мой разум затуманивается, и я почти теряю сознание, но неожиданный поцелуй заканчивается также внезапно, как и начался. ‒ Нет, так не пойдет, ‒ любимые глаза цвета грозового неба смотрят на меня с недоумением, а я сгораю в огне смущения, и от стыда мне хочется провалиться под землю. ‒ Прости, ‒ лепечу я, пытаясь отдышаться. ‒ Просто мне еще никогда не приходилось ни с кем... ‒ я сглатываю не в силах произнести последнее слово. ‒ Даже так?! ‒ озорные искорки так и начинают плясать в его многообещающем взгляде. ‒ Значит, это нужно срочно исправлять, ‒ широкая улыбка преображает его красивое лицо, делая по-детски мягким и ласковым. Он закидывает мои руки к себе на плечи, и, обхватив мое лицо руками, произносит полушепотом. ‒ Просто приоткрой их мне на встречу и повторяй за мной, ‒ и едва я успеваю кивнуть ему, как он вновь начинает целовать мои губы, осторожно исследуя мой рот, проводя языком по зубам и, касаясь им же моего неба. Сильные руки сползают вниз и, оторвав от земли, крепко обхватывают мою талию. Я сжимаю его плечи, растворяясь в поцелуе целиком и полностью, забыв все: время, место и даже свое имя, чувствуя только жар в теле, да бешено колотящееся сердце, готовое выпрыгнуть их груди. Я сама касаюсь его губ, дотягиваясь языком до правого уголка, и вдруг Гейл разрывает поцелуй. ‒ А ты быстро учишься, ‒ полушутя-полусерьезно говорит он, выпуская меня из кольца своих рук. Я не отвечаю ему: не могу придти в себя, продолжая смотреть на красивое лицо. Как же ему намекнуть, что я хочу еще? Хочу снова и снова чувствовать себя в плену его губ, открываю было рот, но слышу чарующие звуки его голоса. ‒ Придешь в следующее воскресенье на Луговину? ‒ Приду, ‒ не задумываясь, отвечаю я. ‒ Ну, тогда до встречи, фея, ‒ смеется он и чмокает меня в нос.