Отправная точка

— Доброе утро, — улыбнулась я, закрывая за собой дверь. — Доброе, — буркнул Барнс, подавляя зевок. — Снова писал допоздна? — Нет, этого «Шерлока» смотрел, — он все-таки зевнул и принялся разминать шею. Я хотела поставить на стол поднос, но столешница оказалась завалена исписанными черновиками. Подхватив поднос одной рукой, я протянула свободную руку, чтобы сгрести все в сторону, но Барнс опередил меня и довольно проворно собрал листы в одну стопку. — Я не безрукий, — проворчал он. — А я и не говорила этого, — я пожала плечами, освобождая руки от ноши. Мужчина принялся за завтрак, а я медленно прошла к креслу и присела, не сводя с Барнса задумчивого взгляда. Я знакома с ним около трех недель и не могла не удивляться тому, как успела… привязаться к нему в какой-то степени, привыкнуть. Это было в высшей степени странно, потому что я не знала о нем как о личности ровным счетом ничего, однако все, что связано с Джеймсом, было привычным. Я знала, как он сутулится, сидя за столом, и наклоняется вправо, будто ему сложно держать плечевое равновесие, как он нервно заправляет волосы за уши, когда они уж слишком настойчиво лезут в глаза, как он замирает в ступоре, когда сталкивается с тем, что у него что-то не получается из-за отсутствия левой руки. Все, что касалось его поведения, было знакомым. Однако я не знала, что первым приходит Барнсу в голову каждым утром, о чем он думает, когда прохаживается по просторному двору в погожие деньки, что он продолжает писать в своих блокнотах. Блокноты — это вообще отдельная и крайне интересная тема. Насколько я знала, сначала Джеймс писал все на листы. Причем, буквально все: обрывки фраз, имена людей, какие-то схемы и просто отдельные слова. А потом переписывал почти не прерывающимся текстом все, в достоверности чего был уверен наверняка. Несколько раз мельком я видела, как это все происходит, но не старалась вычитать что-то из его записей, потому что пообещала не лезть в это дело. — Как сериал? — полюбопытствовала я, когда Барнс закончил завтракать. — Нормально, — он пожал плечами. — Непривычно, что время там совсем другое. Но загадки и правда интересные. Джеймс немного помолчал, и я уже собиралась задать ему вопрос о музыке, когда он снова заговорил: — Знаешь, Тереза, это все, конечно, хорошо, но вряд ли для меня. Мои плечи поникли, но я старалась не подать виду. Значит, все зря? — Наверное, мы просто рано с этого начали. Мне сначала нужно прийти в себя, а потом узнавать, что произошло за семьдесят лет, пока я… — и он затих, не сумев подобрать подходящее слово. — Я поняла тебя, — кивнула я. — Ты прав. Я не подумала. — Ты пишешь про меня отчет? Я в очередной раз поджала губы. После продолжительного общения с Джеймсом Барнсом этот жест стал моим любимым, он мог выражать и скрытую улыбку, и, как сейчас, попытку сдержать раздражение. Я действительно писала отчет о том, как проходит его реабилитация. Это выглядело как дневник, в котором я описывала каждый день: подъем, завтрак, личное время, беседа с психологом, душевное состояние после беседы, общее самочувствие, поведение, восстановление коммуникативных способностей, его доверие ко мне и так далее. Сам отчет находился в папке, которая была в папке, которая, в свою очередь, как это ни удивительно, была в другой папке, и так далее. То есть, для того, чтобы отыскать ее, надо было перерыть немало материала на ноутбуке. — Любопытство — не порок, да? — поддела я его, напрочь забыв о разочаровании, охватившем меня после того, как Барнс признал нестоящей идею угнаться за упущенным временем с помощью просмотра фильмов и чтения книг. — Оно свойственно очень многим, — неожиданно протянул мужчина с хитрой улыбкой. Он процитировал меня? Ох, как же сложно его понять… — И не поспоришь, — усмехнулась я. — А отчет — это часть моей работы, Джеймс. Я всего лишь документирую процесс твоей реабилитации. — Понял, — Барнс кивнул и вернулся к бумагам. Похоже, он больше не планировал пока разговаривать со мной, поэтому я затолкала ноутбук и зарядное устройство в тряпичную сумку, которую оставляла здесь, захватила поднос и пошла на выход. Но не успела я переступить порог, как передо мной нарисовалась сотрудница лаборатории, красивая и надменная Амака. — Тереза! Давненько не виделись, — ее полные губы растянулись в улыбке. — С тех пор, как ты стала нянькой Барнса, ты редко показываешься в общей комнате. Я покрепче вцепилась пальцами в поднос и постаралась не смотреть ей в глаза. Амака же перевела взгляд на пустые тарелки и искривила рот в усмешке. — Ты еще и кормишь его? — Зачем ты пришла? — окрепшим голосом спросила я. Все эти притеснения мне порядком надоели, но чтобы задержаться на любимой работе, приходилось, сцепив зубы, терпеть. Амака вздохнула, всем видом давая понять, что ей совсем не хочется находиться здесь и передавать мне новости. — Завтра утром Барнсу будут ставить новую руку, — сказала девушка. — Не забудь за ручку привести его куда надо. — Это все? — Я бы сказала что-нибудь еще, да пока не придумала. Так что я пойду. Удачи тебе, — Амака ухмыльнулась напоследок и пружинистой походкой удалилась из коридора. Я смотрела ей вслед и не сразу поняла, что отчаянно хватаюсь за ручку двери. А потом заметила, что дверь не закрыта. А потом… — Тереза? Все в порядке? — послышался приближающийся голос Барнса. Звук его шагов заставил меня сорваться с места и поспешить уйти в кафетерий прежде, чем мужчина появится на глаза и начнет задавать вопросы насчет разговора, который только что услышал. Хорошего настроения как не бывало. Избавившись от подноса, я вернулась в свою комнату, убрала ноутбук на место и прилегла, направив взгляд на хмурое небо, затянутое свинцовыми тучами. Я знала, что допустила не одну ошибку за последние полчаса: дала Барнсу возможность услышать то, как меня унижают, а потом пренебрегла правилами, которые старалась донести до меня начальница (а именно: оставила Джеймса незапертым). Теоретически он может быть сейчас где угодно. При желании он может пересечь половину комплекса, оставляя позади себя охранников в бессознательном состоянии. Но это было бы возможно, если бы Барнс рвался на свободу. А я чувствовала, что это не то, чего ему бы хотелось больше всего. Сложившаяся ситуация смущала меня. Мало того, что Джеймс все слышал, так я фактически присматривала за ним, опекала его, черт возьми, почти столетнего мужчину! Нянька. Голос Амаки звонко звучал в голове. Нянька Барнса. Подходило время ежедневной встречи с психологом. Направляясь на выход из комнаты, я вспомнила про неиспользованный шприц с успокоительным, который носила первое время с собой на случай, если Барнс выйдет из себя. Стоит ли взять его сейчас, когда он был предоставлен сам себе не в границах комнаты, а всего комплекса? Мне хватило трех секунд, чтобы ответить самой себе, а потом я вышла за дверь, оставив шприц на столе. Барнс доверял мне. Разве я не могла доверять ему в ответ? Джеймс сидел на краю кровати и ждал, пока я не приду. Его лицо как обычно ничего не выражало. Однако при взгляде на него снова вспомнились слова Амаки. «Привести его за ручку»… — Идем, — буркнула я и посторонилась, позволяя ему выйти первым. Мужчина остановился рядом со мной. У меня на мгновение возникло ощущение, что он — скала, которая вот-вот обрушится на меня… — Тереза… — Мы опоздаем Джеймс, — выдавила я, не смотря ему в глаза. Он молчал всю дорогу до кабинета Кейти и обратно после сеанса. А когда я, дождавшись, пока Барнс войдет в палату, захотела уйти, он осторожно взял меня за запястье, вынуждая остаться. — Мне нужно с кем-то говорить, — напомнил Джеймс, когда я обернулась. — Ты хочешь рассказать мне о прошедшем занятии? — спросила я, все еще не поднимая глаз. Вместо этого я смотрела на его пальцы, все еще сжимающие мое запястье. — Нет. Я хочу поговорить о тебе. — Это не поможет тебе справиться с… — Мне все равно, — Барнс тряхнул головой и кивнул в сторону кресла. — Садись. Пожалуйста, — прибавил он. Командующий Барнс — это что-то абсолютно незнакомое. Я повиновалась, не горя желанием жаловаться ему на свою жизнь, но не представляла, каким вообще может выйти наш разговор. Джеймс присел напротив меня на кровать, не сводя с меня внимательного взгляда. Я вдруг на мгновение ощутила себя на приеме у психотерапевта, а потом эта мысль вызвала смех, который я успела подавить. Он продолжал смотреть на меня, но ничего не говорил. Видимо, ждал, что я начну первой. Значит, он слышал все, что произошло за дверью в коридоре. Хотел, чтобы я выговорилась? — Мне здесь тяжело, — наконец, выдохнула я. Дальше слова не шли, и я подняла на него глаза. Он вдруг улыбнулся, но не с издевкой, а теплой и понимающей улыбкой. — Представляешь, мне тоже, — усмехнулся мужчина. И я не смогла не улыбнуться ему в ответ. Начало было положено. Мне стало немного легче, и я смогла объяснить Барнсу ситуацию, которая сложилась у меня с коллективом научного комплекса. Я была «слишком иностранной» для того, чтобы иметь право наравне с остальными работать тут, вносить свой вклад и делиться своими идеями. Оказалось удивительно легко рассказывать этому мрачному и замкнутому столетнему парню о своих проблемах. И в какой-то момент я обнаружила, что так не выговаривалась… наверное, никогда. — «Слишком иностранная», — задумчиво повторил Барнс. — Значит, со мной все будет обстоять еще хуже, да? Не только иностранец, но и машина для убийств. — Ну, ты ведь не собираешься устраиваться сюда на работу, так? — Боюсь, я слишком глуп для этого. — А ты любишь на себя наговаривать, да? — я чуть прищурилась. — Возможно, но сейчас мы говорили о тебе. — Думаю, на этом можно закончить. Я рада, что мы вообще поговорили, потому что я так ни с кем еще не разговаривала. Как ты понимаешь, здесь друзей у меня нет вообще, есть только такой же иностранец Бен, с которым мы и держимся в стороне от всех остальных, а до того, как попасть в Ваканду, у меня отношения с людьми клеились неудачно. — Вы хотите поговорить об этом? — Барнс задумчиво потер подбородок и проговорил это бесцветным голосом, изображая психолога. Я хихикнула и поднялась с кресла. — Как-нибудь в другой раз, мистер Барнс. — Хорошо, я запомню. И не слушай никого, кто осуждает твою работу, Тереза, — вдруг серьезно сказал он. — Пока ты веришь в то, что делаешь, у тебя не должно быть никаких сомнений. Я оторопела и замерла. До сих пор мужчина не проявлял особого энтузиазма во всем, что мы делали. Процедуры и беседы он воспринимал как данность и не верил в то, что возможен положительный исход, хотя я видела, что ему хотелось в это верить. А теперь слышать от него такие слова было так… непривычно. И воодушевляюще. — Спасибо тебе, — сказала я и вздохнула, переключаясь на более насущные дела и проблемы. — Так, время обеда подходит, тебе принести что-то? — Нет, я не голоден. Вообще давай начистоту, — Барнс снова посерьезнел. — Тебе ведь не нравится быть, как там сказала девушка, моей «нянькой». Я прекрасно понимаю это. Да и я не люблю, когда надо мной трясутся. Я также понимаю, что тебя заставили делать, это твоя работа, и ты не можешь перестать приходить сюда. Но я бы хотел кое-что переиграть. — Что же? — Я хотел бы, чтобы ты сюда приходила скорее как друг, а не как надзиратель. Ну, или как приятель, если слово «друг» звучит громко. Тебе надо будет сопровождать меня к Кейти, тут ничего не поделаешь, в остальном же можешь не следовать приказам своего руководства. Если я проголодаюсь, я ведь смогу сказать тебе? — я кивнула, и он удовлетворенно кивнул в ответ. — Ну и отлично. Я думаю, нам обоим будет проще. — Хорошо. Раз ты не голоден, я отойду ненадолго, займусь отчетом, который не писала вчера, — я усмехнулась и направилась к выходу. — Запишешь то, как я провел для тебя сеанс психотерапии? — поинтересовался Джеймс. — Нет, — я покачала головой. — Боюсь, это не относится к твоей реабилитации. Я с улыбкой закрыла за собой дверь и пошла в свою комнату. Да, упоминание о нашем разговоре не входило в твои планы, но не той причине, которую я назвала Барнсу. Просто этот эпизод был для меня слишком личным, чтобы делиться им с кем-то. И дело было не в теме нашего разговора, а в разговоре вообще.