Кошка, смотрящая на птиц. Книга вторая.

— Здравствуйте, дети. Четвёртый курс — ничего себе дети. Студенты задавили в себе готовые вырваться наружу смехахушечки. Тамара Александровна улыбалась и приветственно кивала, но все знали, что её любезность сродни любезности ядовитой змеи. — Поздравляю всех с началом учебного года. Молодые люди, — завуч направила подбородок в сторону Женьки и Лёхи, — очень рада, что вы поправились, напоминаю: за вами курсовая и отчёт по летней практике. Даты пересдач смотрите в расписании. Теперь обращаюсь ко всем: кто-нибудь знает, что с Кузнецовой? — взгляд Тамары Александровны вперился прямо в лоб Виктору. Народ безмолвствовал. Леночки хватились дня через три после той ужасной истории с отравлением. Искали, звонили ей, её сестре и родителям. Но девочка как в воду канула. А потом все как-то позабыли. Очень странно: проучиться с человеком бок о бок три года, делиться булками, чаем и красками, а потом вдруг забыть, будто его и не было. Всем стало как-то неуютно от этой мысли, стыдно. Не дождавшись ответа завуч покинула мастерскую.       Женя, Лёха и Вик шагали по Верхне-Волжской набережной с намерением спуститься в Александровский парк и отметить начало нового учебного года выпив по бутылочке пива. Друзья уже обсудили с Виком свои приключения. Он поулыбался, глядя на них поверх очков, сказал, что спорить не будет, потому что, согласно некоторым теориям, весь окружающий мир есть лишь производная ума. Посему допустимо, что в определённых условиях они надумали свою собственную реальность, вполне осязаемую для них лично. Но выписали-то их из больницы. Больницу Лёха и Женька признавать не хотели ни в какую. Они помнили, что просто вернулись домой. Однако выписки из лечебного учреждения наличествовали и спорить с этим было трудно. — Хорошо, — Лёха достал из кармана ключи с брелоком-открывашкой, пшикнули друг за другом три открытые пробки. — Оставим вопрос о том, где мы были или не были на взаимном доверии. Я уверен, что Ленка и устроила всю эту кутерьму, не со зла, конечно. Не могу я поверить, чтобы она отравить кого-то хотела, и даже обсуждать это не хочу. Вик энергично кивнул, поправил сползшие на кончик носа очки. Лёха продолжил: — Значит она вполне может быть там же, где были мы, или, как утверждает наш достопочтенный знаток восточных философий, в каком-нибудь своём индивидуально осязаемом мире. Лёха не глядя плюхнулся на скамейку, Вик сначала провёл по сидушке ладонью, сметая пыль и нападавший с барбарисовых кустов мусор, Женька остался стоять. — Какие, к чёрту, философии? Она пропала. Может её похитили какие-нибудь сволочи, может её в живых уже нет, а ты о философиях. — Нет, — твёрдо сказал Виктор. — Ты-то откуда можешь знать? — Женя понял, что уже почти кричит на друга. — Извини, Вик. Виктор пожал плечами, собрался с духом и объяснил друзьям, как представителям детсадовского возраста: — Не надо паниковать. Если бы случилось нечто серьёзное, нас бы опрашивала милиция, родители не сидели бы, как ни в чём не бывало, сестра её не бегала бы по училищу с довольной физиономией. В целом всё выглядело бы совсем иначе, чем теперь. — Разве у Ленки была сестра? — парни ошалело воззрились на Виктора. Вик опять глянул на них поверх очков, но уже без тени улыбки: — Почему «была»? Она учится у нас на курс младше. Забыли? Ира Кузнецова. Или вы не знали, что они сёстры? — Так, Штирлиц, вот с этого места по-подробнее. Что за Ира Кузнецова? — Лёха потряс головой. — Я всех знаю с младшего курса, нет там такой барышни. — Точно нет и не было, — поддержал Женька. — Вик, уж мне ли не знать? Я же с Олей встречаюсь, ты же сам… В этот момент кусты раздвинулись, и некто чёрный и лохматый выбрался на асфальтовую дорожку. — Вот ведь разорались — было, не было. Чем спорить попусту, лучше бы у знающих людей спросили. Мужик, судя по виду бомж, отряхивал с одежды приставшие листья, кряхтел совсем по-стариковски и продолжал ворчать: — Орут, орут, честному человеку уже и вздремнуть нельзя на свежем воздухе. Припрутся, разбудят, а сами не знают, чего хотят. Хоть бы сигареткой угостили. — Пардон, не курим, — мрачно огрызнулся Лёха. — Жаль, — вздохнула личность, — может тогда пива оставите глоточек? Женя протянул бутылку, где оставалась ещё как минимум одна треть. Человек отсалютовал благодарственно и залпом допил пиво. — А сестры у вашей Леночки действительно не было, — почмокав губами и оценив пивной букет авторитетно заявил бомж. — Это вы уж мне поверьте. Просто когда кто-то уходит, да ещё так неожиданно, второпях, на его место тут же находится масса охотников. Подстраховываем по мере возможности. Не всех подряд, конечно. Но вас-то вот подстраховали, — он улыбнулся неожиданно белозубо и подмигнул Жене. — Так что, поищем барышню? Незнакомец легко и твёрдо зашагал вдоль улицы. Чёрные кудри его находились в жутчайшем беспорядке, щетина недельная, доха грязная, чёрная, как и вся остальная одежда. Впрочем, нет: из-под свитера торчит ворот светлой рубашки, даже удивительно, насколько он выглядит чистым по сравнению со всем, что надето на этом странном типе. Первая мысль — бомж — без сомнения является ошибочной. Из-под рукава блестит золотом браслет часов. Ботинки добротные армейские, с усиленными носами, начищены так, будто через три минуты их хозяин собирается пройти торжественным маршем по Красной площади. Ребята трусят за ним: Вик в явном недоумении, Лёха и Женя с надеждой и любопытством — они столько хлебнули за это лето, что вряд ли их можно удивить и тремя такими странными типиусами. К тому же, сторожко поведя носом, Лёха понял, что сквозь запах прогретой овечьей шерсти пробивается аромат не то пирогов, не то булок. Точно! Сладкими булками от него пахнет! Бомжи так пахнуть всяко не могут, сколько бы не старались. Незнакомец оглянулся, хмыкнул: — Ты угадал, обожаю ванильные булки с корицей. Проходными дворами вся компания вернулась к училищу. Выглянув из-за угла Женя увидел, что Наталья Прокофьевна, вооружённая совком и метлой, увлечённо с кем-то беседует, повернувшись спиной ко входной двери. Удачный момент! Только бы дверь была не заперта. Им повезло. Все четверо тихой сапой проскользнули в училище. Типиус по-хозяйски впереди всех взбежал на третий этаж. Огляделся, утёр рукавом физиономию, будто тяпнул рюмашку без закуски, обвёл взглядом зеркальные руины. Женя и Лёха косились на Виктора ожидая его реакции. Вик в своём репертуаре отнёсся к ситуации невозмутимо: раз уж ему не спешат ничего объяснять, значит нечего и навязываться с расспросами. Он только приподнял брови, дескать, удивлён, и почесал кончик носа. — Вот значит как тут всё теперь у вас, — тип сунул руку куда-то в недра овчиной дохи и извлёк на свет божий обыкновенную столовую вилку, повертел её в руках, улыбнулся. — На безрыбье и рак рыба. Вилка была слегка погнутая, алюминиевая, с жёлтым налётом неотмытого жира на ручке. Память о советском дешёвом общепите. Тип аккуратно поправил погнутый зубец, протёр тупой конец вилки о вытащенный наружу белый рубашечный манжет, приставил вилку к губам, и ребята услышали музыку. Нежное дыхание флейты вилось меж осколков, превращая их в невесомую серебряную пыль, которая облачками взвивалась вверх и заплетала тончайшей паутиной горестные пустые рамы. Когда мелодия затихла, музыкант сказал удовлетворённо: — Красота! Ну, дальше сами нарастут потихоньку. А мы: шишел-мышел, пёрнул, вышел! — проворный палец с жёлтым прокуренным ногтем, просчитав всех, ткнулся Жене в грудь. — Останешься! Присмотришь тут за всем, — тип дёрнул подбородком в сторону медленно оживающих зеркал. — Может лучше Вик? Мы-то уже были, а ему разве стоит туда? — Голова ты, два уха! А на кого же мы девушку ловить будем? И владелец чёрной овчиной дохи ловко перемахнул раму. Старик на барельефе подмигнул ребятам, превратился в кота и шмыгнул следом. Виктор, помедлив секунду, нырнул в неизвестный ему доселе мир. Лёха с Женей пожали друг другу руки. — Ну, ты не унывай тут. — Угу. А ты там привет передавай…

***

      Ночью Игалия проснулась от того, что кто-то гудел. Вернее, это во сне ей показалось, что гудит, а на самом деле звук был больше похож на то, как где-то далеко-далеко гремит сходящая с гор лавина. Девочка нисколько этим не взволновалась — далеко же, но тут проснулась и Хрулеванка. Она села на постели, выпростав из-под шкур худые белые плечи, и долго прислушивалась. Покачивала головой, будто не веря себе, и снова слушала. — Ты чего? — шепотом спросила Игалия, хотя будить больше было некого. — Ну, лавина. Не у нас же. Давай спать, утром поглядим. — Нет, — озабоченно протянула Хранительница Северных Врат. — Это не лавина. Это вода ворочается подо льдом. Похоже, подтаивают наши с тобой речушки- водопадики. Ох, не к добру это. Не к добру. — Ты же сама говорила, что они уже оттаивали раз, и ничего страшного не случилось. Зато Дракон вернулся. — Тогда не случилось, а теперь может случиться. Скребёт у меня вот здесь, понимаешь, — Хрулеванка обхватила себя ладонью за шею и зажмурилась.

***

      Человека я не узнала, но я узнала доху! — Михей! Душа моя! Ты, как всегда, на ночь глядя. Антуан при виде гостей помрачнел, воздвигся из своего любимого кресла и, я уж было решила, что он сейчас выставит их за порог, шагнул им навстречу. Лёхе и Виктору хозяин пожал руки, с Михеем они обнялись дружески похлопывая друг друга по спинам. — А! Чучельник! Не стыдно? — спросили Антуан свысока глядя на кудлатого проходимца. Михей был его на голову ниже и выглядел по сравнению с хозяином каким-то мелким прощелыгой. — Чего стыдного-то? Я, между прочим, с гостинцами, а ты сразу обзываться! Ведь просил же, — Михей обиженно посопел, но всё-таки вытащил из-за пазухи холщовый мешок, набитый любимыми булками. — Прости, конечно, но куклы твои… Ну, прости, прости. Я не об этом. Зачем пацанов с собой притащил? — Тут дело такое… И пошёл разговор. Пока суть да дело, мы с Александрой накрыли стол, Лёха повёл Виктора на экскурсию по замку. Вик так и продолжал молчать, отделываясь от едких подколок друга кивками и угуканьем. Только имя своё произнёс громко и внятно, как актёр со сцены, когда знакомился с хозяином.       Михей размахивал руками, горячился подпрыгивал, почти взлетая над столом — убеждал. Антуан хмурился, жевал губами, но кивал — соглашался. Михей суетился ещё больше, не веря, что в действительности убедил хозяина. Хозяин пожимал плечами — что ты орёшь, я ведь уже согласился. К середине ужина Антуан окончательно погрузился в размышления, и его вытурил хохотун Жако, притащивший из своих закромов ещё две бутыли чего-то жутко алкогольного. Всё равно любые акции придётся отложить до утра. Нет никакого смысла шарахаться в темноте.       По утру я традиционно нашла хозяина во дворе, но занятого отнюдь не физическими упражнениями. Антуан со злобной физиономией хлебал воду прямо из ведра, как бешеная собака, которая всё не может напиться. — Скотина, — ответствовал он на моё сердечное «с добрым утречком». — Жако — скотина. Вечно нажрётся, а я за него отдуваюсь. — Вернее сказать: надуваешься. Сочувствую. Ну, так что насчёт поисково-спасательной операции? — Нонсенс! Может тогда уж сразу всех отсюда выведем? В зале перед камином бесформенной кучей валялась доха, из-под неё торчали сияющие, как новенькие, берцы, и доносились художественные переливы храпа. До обеда единый в четырёх лицах пробыл на башне, после, не дав даже толком дожевать, погнал меня и Лёху в конюшню. — Отлично! — Михей потёр руки, блеснули из-под чёрных кудрей хитренькие глазки. — Ты останешься, — обломал его хозяин. — Ну, почему, почему? — заныл типиус чем-то неуловимо напоминая расстроенного Карлсона. — У меня лошадей столько нет, — язвительно прошипел Хозяин. — Здрасьте, унитаз покрасьте! Вам-то зачем? Вам своих лап не хватит?       По дороге меж струящихся молочных завесей экспедиция продвигалась в сторону Весёлого города. Котовский сосредоточенно двигался впереди чуть опустив огромную голову и топорща усы. Под шкурой переваливались бугры мышц — очень притягательное зрелище. Я догнала его и игриво настолько, насколько позволяла скорость бега, потёрлась мордой о его плечо. Кот огрызнулся коротко, но свирепо. Пришлось отстать. Михей хихикнул, я ощерилась в его сторону, но увидела, что он вовсе не насмехается надо мной. У него было просто на удивление счастливое лицо, Чёрный панк более всего сейчас походил на путешественника, возвращающегося из долгих странствий и уже узнающего и поворот дороги, и берёзку, прикорнувшую над оврагом, и еле различимую точку на горизонте — родной дом.       Войдя в город мы прямиком двинулись к тому дому, где уже ночевали однажды. Лошадей Антуан лихо завёл по лестнице прямо на этаж и запер в соседней квартире. Как стемнело, опять нарисовались гости. — Сами мы не местные, — тянул некто архиерейским басом. — Да будьте же вы людьми! — визжала женщина и молотила кулачками в дверь. — Пуговицу, пуговицу-то мне отдайте! Слышно было как за стеной всхрапывают и топочут копытами по паркету лошади. Антуан с видом человека, уставшего после изнурительного, но результативного трудового дня читал свежую прессу, обнаруженную тут же на журнальном столике. Михей, скинув доху в угол и засунув руки в карманы брюк, молча смотрел в темноту за окном. Я принюхалась: от дохи пахло овчиной, булками и, против ожидания, лишь совсем чуть-чуть человеком. Исполнив на месте круг почёта, я улеглась в неё, как в гнездо. Ни за что не встану до самого утра! И чихать мне на нерадивого владельца — нечего такие замечательные вещи по полу разбрасывать.       Разбудило меня копошение под боком. Ночью Михей попробовал отвоевать у меня свою собственность, я слегка подвинулась, но за это водрузила на него все четыре лапы. Жако с лошадьми был уже на улице. Рожа его сочилась злорадством. — А теперь все в сад! — гаркнул он и, вскочив в седло, умчался к колесу обозрения. Я и мальчишки двинулись следом. Через несколько минут нас обогнал Чёрный панк, он парил раскинув руки в стороны, доха чуть трепетала полами, как дельтаплан из овчины. — Не мажорься! — проорал ему Жако. — Давай повыше, может сверху высмотришь что полезное. — А откуда он знает, на что смотреть? — деловито поинтересовался Виктор. — Уж поверь мне, он знает, — Жако гоготнул, соскочил с лошади и ринулся в подъезд следом за расхристанной девицей. Раздался душераздирающий девичий визг, в выбитое окно вылетел оторванный от её юбки шлейф. Я, с воплем: «Жако! Ты всё-таки порядочная свинья!», поспешила вмешаться в ситуацию. — Так я порядочный или всё-таки свинья? — уточнил Жако стоя самоваром посреди лестничной площадки. — Я надеюсь, ты примчалась благородно предложить мне себя взамен этой несчастной, которая в принципе не понимает кто она, где она и что с нею происходит. Девица, по всей видимости, скрылась в одной из квартир. Жако зыркал на меня похотливыми глазками и, казалось, готов был вот-вот вывесить до пояса слюнявый язык, как кобель, учуявший течную суку. Я немедленно вспомнила, как он бежал вчера впереди всех, как завораживающе двигались его сильные лапы, как нервно подрагивал кончик хвоста. Жако мял меня сильными ручищами, притискивал к себе всё теснее и дышал всё яростнее. — Эй! — крикнул он высунув раскрасневшуюся морду в окно. — Я предлагаю разделиться! Вы поезжайте в парк и дальше, а мы обыщем эти хрущобы. — и, не дожидаясь ответа, принялся рвать на мне рубашку. — Фу, Жако, здесь так грязно, — заныла я обхватив его руками и ногами изо-всех сил и не давая спустить себя на пол. — Извини, — пропыхтел Жако, — я как-то не подумал. Придерживая меня одной рукой, второй он стащил с оконной рамы свою рубаху, как смог, расстелил её на подоконнике и только после этого бережно опустил на неё драгоценную меня. Я извернулась разглядывая ущерб, нанесённый моей спине, в какой-то момент излишне крепко прижатой к стенке. Жако с виноватым видом принялся сдувать с меня паутину и приставшие к коже облупки синей краски. Интересно, почему стены в подъездах красят непременно синей краской? Отдышавшись, он подобрал разбросанные вещи, за трусами пришлось спускаться на нижнюю площадку, тщательно всё потряс и стоял со всем ворохом до тех пор, пока я выбирала вещи в порядке, нужном для одевания. — Вот вечно вы — мужики — так: разденете до нитки, а у себя только ремень брючный и расстегнёте. Я, конечно, была не совсем справедлива, сидя голым задом на его рубахе, но мне нравилось, как он сконфуженно кукситься. Если бы не хитрющие довольные глазки, то передо мной сейчас непременно был бы Эрдиас, а не Жако. — Как же мы всё-таки будем искать нашу Леночку, — вздохнула я выйдя из подъезда и обнаружив, что лошади наши почему-то не соизволили нас дожидаться. Антуан, вышедший следом, потянул носом воздух. — Думаю, нам надо искать кого-то живого. — Но здесь же все вроде как живые, — удивилась я — Ну, кого-то очень живого, — он многозначительно пошевелил пальцами, — примерно такого же, как мы.       Мы носились вдоль улиц ловя расширенными ноздрями струи и завитки запахов Весёлого города. Несколько раз мы натыкались на след наших спутников, тогда Котовский резким скачком менял направление, чтобы не обыскивать места по второму разу. — А вдруг они её не заметили? — мявкнула я на бегу. — Она бы их заметила. Помнишь, даже Нато тебя почувствовала, хотя она совсем, совсем, — Котовский не стал договаривать. Посреди парка меня что-то остановило. Я закрутилась на месте смутно припоминая, что в прошлое посещение города на этом же месте кольнуло меня не то предчувствие, не то воспоминание. Нырнув в колючие заросли, я обнаружила там родник, сочащийся прозрачными ледяными каплями в выложенную камнем чашу. Рядом лежали несколько засохших букетов. Пахло камнем, водой, сеном и ещё чем-то. Чем-то шерстяным. Котовский просунул башку сквозь ветки. — Ты воняешь, как старый свитер, — рыкнула я. — Это не я! — обиделся он. И я поняла, что не он. Закрыв глаза, я постаралась выбросить из головы все мысли, все слова и образы, и впустить в себя только запах. Пустота в моей голове стала красной и запахла пропотевшим шерстяным свитером. — Красный, — бормотала я, — красный… — Шарф красный! — воскликнул Антуан поднимаясь. — Я тогда видел красный шарф. Наши лошади пасутся здесь на клумбе. Поехали: свои лапы не подкованные. Догоним народ, скажем им, что смотреть.

***

— Как так можно-то? — возмущённо бубнил Лёха. — Что называется у всех на глазах! — Их мир — их правила, — философски заметил Вик. — Положим, мир этот не совсем «их», — заметил сверху Михей. — Он даже не антуанов, я уж не говорю об его очередной подбирашке. Однако, тут, надо признать, ему крупно повезло! И я даже думаю, что это не совсем случайность. Золотые ключики просто так на дороге не валяются. Чёрный панк снова поднялся высоко и скрылся за крышами беспорядочно толпящихся вдоль улицы пятиэтажек. Вик разглядывал группу женщин, бредущих по тротуару. Место было похоже на набережную, огороженную балюстрадой, но вместо реки наличествовал лишь глубокий овраг с песчаным дном, кое-где поросшим кустами. — Город очень большой? — Не знаю. Когда мы в тот раз смотрели с колеса, он был до самого горизонта. Думаю, просто так шарахаться здесь по улицам бессмысленно. Нужна какая-то стратегия. — Здесь всё бессмысленно, — Вик наблюдал, как тётки, одна за другой, в раскорячку перелезают через перила и скатываются в овраг. Обыскивая одну улицу за другой, ребята поначалу пытались соблюсти какую-то систему, но очень скоро поняли, что из этого ничего не получится. Они упрямо шли вперёд и вдруг оказывались в том месте, откуда начали. Поворачивали вправо, чтобы обойти стоящий посреди проезжей части дом, и оказывались по левую сторону — будто дом развернулся следом за ними. Город начал издеваться над ребятами, как только Михей перестал спускаться к ним из своего поднебесья, а потом и совсем пропал из виду. Безумные люди в безумном городе. Они перестали различать лица. Отчаяние нахлобучилось на них, уселось верхом и поехало. В какой-то момент Виктор обнаружил, что остался один. Он завертел головой ища друга, закричал, с трудом проталкивая звук сквозь вязкую немоту, вдруг заполнившую его горло. Лошадь загарцевала под ним, вздыбилась, Виктор упал, грохнувшись спиной о камни мостовой. Дыхание спёрло от удара, в глазах потемнело. — Вик! Витька! Ты чего? — Лёха тряс его за плечи, хлопал ладонями по лицу. — Ты живой? — Куда ты делся? — присвистывая на каждом выдохе с трудом спросил Виктор. — Я же сказал тебе, что сбегаю посмотреть. Мне показалось в окне — девушка. Выхожу, а тебя нет, лошади нет. Хорошо, хоть вопли твои услыхал. Виктор отдышался. Они сидели прямо на земле прислонившись спинами к деревянному заборчику, раскрашенному в весёленькие детсадовские цвета. Маленькие домишки с заросшими палисадниками вызывали какие-то инфантильно-милые ассоциации. — Здесь определённо повеселее, — Витя снял очки и протирал стёкла подолом рубашки. — Думаю, мы сами не сможем выбраться, лучше остаться тут. — Ты уже небось и газончик себе присмотрел для ночёвки? — Лёха выплюнул очередную изжёванную травинку, травой совсем не пахнущую, будто кусок бумажки жуёшь. — А ты уже поужинал подножным кормом, — не остался в долгу Вик. Лёхе показалось, что ещё немного, и они с Витюшей вцепятся друг другу в морды. В этот момент в начале проулка показались верховые. — Потерялись? — сочувственно спросил Антуан. — Нашлись уже, — ответил Виктор, вставая и отряхивая брюки. — А вот Михей, кажется, совсем пропал. — Это да, — усмехнулся хозяин. — Он такой: является только тогда, когда очень необходим. Хотя, я бы сказал, что его необходимость — исключительно его, михеевское, мнение. Возвращаемся. Ночи под открытым небом здесь категорически не рекомендованы.       Снова трое всадников двигались по широкому пустынному проспекту, а за ними трусила большая пёстрая кошка, иногда она вдруг отставала и принюхивалась, сворачивала в проулки, но неизменно возвращалась. Мужчины ехали молча. Каждый думал о своём. Виктор, кажется, даже не смотрел, куда едет. Его лошадка утрюхала далеко вперёд по направлению к кварталу высоток. Лёха хотел окликнуть друга, но Антуан остановил его, жестом приказав молчать и двигаться следом. Небо ещё не потемнело, но в улице, сдавленной каменными громадами домов, как в ущелье, копился мрак, создавая ощущение обычных земных сумерек. Кошка жалась к ногам лошадей, ей было тесно здесь. Хотелось наверх — на свободу. Она задрала морду и навострила уши. Закрутилась на месте, ловя ноздрями потоки воздуха. Нюх у кошек тонкий, но не сильный. Она не могла определить направление. Антуан тоже принюхался. Его лицо в этот момент исказилось застряв на половине трансформации в кошачью морду. Смотреть на него было жутко до тошноты. Вик вздрогнул, оглядел спутников переводя вопросительный взгляд с одного на другого: — Кто-то меня звал? — и в этот момент увидел, как через край крыши выплёскивается ветром лента: тёмная на фоне неба, попадая на серую стену дома, она мелькала яркой красной вспышкой. Двадцать этажей, никакого лифта, кодовый замок на чердачном люке. Антуан вырвал люк вместе с замком и петлями. К стойке телевизионной антенны привязана длинная красная тряпка. — Эт чо? — отпыхиваясь спросил Лёха. — Ради этой дряни мы так сюда взбежали? — Мой шарф, — констатировал Вик и уточнил — потерянный. За будкой, прикрывающей выход на крышу, обнаружился шалаш из картонных коробок, а перед ним пять или шесть больших горшков с цветущими розовыми кустами. Хозяин был совершенно обескуражен этим зрелищем. Лёха, во всяком случае, ещё ни разу не видел у него такого лица: изумление, восторг и боль смешались на нём. Эрдиас опустился перед ближайшим горшком на колени, обнял колючий куст, приник губами к покрытым каплями влаги цветам. — Я понял, — прошептал Виктор. — Цветы живые. — Здравствуйте! — на пороге шалаша стояла девушка. Худенькая, бледная почти до прозрачности, она скорее напоминала призрак. К груди она прижимала весёленькую пластиковую леечку. Вода тонкой струйкой сочилась ей на одежду, но девушка не замечала ничего — она во все глаза смотрела на Виктора. Антуан поднялся отгородив молодых людей своей могучей фигурой, тогда девушка сделала несколько мелких шажочков и снова уставилась на Виктора, в огромных серых глазах набухало море слёз. — Я так долго ждала тебя. Я очень боялась, что ты не придёшь. У Виктора под очками задрожало одно веко, он неловко дёрнул плечом, как бы желая подать руку девушке, но не решившись, качнулся назад. Лёха придержал товарища, заорал громко и радостно: «Ленка! Наконец-то мы тебя нашли!» Схватил барышню в охапку и так — вместе с лейкой — поднял, закрутил, загоготал на весь город. И город приник, отступил, очистил небо, спрятал тени в дальние углы, давая возможность экспедиции вырваться на жёлтую дорогу до наступления ночи. — Ой! А как же мои цветы? — Я всенепременнейше вернусь за ними. А сейчас мы должны спешить. Все бегут вниз по лестнице, голова кружится от мелькания перил и дверей. Лёха крепко держит Леночку за руку и продолжает что-то радостно вопить. Виктор отстаёт. Антуан оглядывается на него, что-то спрашивает очень тихо, на бегу и разобрать-то невозможно, но Вик догадывается: — Я не узнал её. — Ты вернёшься, может и себя не узнаешь. Виктор хмурится. Антуан задаёт ещё один вопрос. — Только говори честно! — грозит хозяин. — Нет, — честно отвечает Виктор. — Я просто был должен… — Я понял. На улице Лиза, остававшаяся всё это время с лошадьми, бросается обнимать драгоценную находку, но хозяин перехватывает Леночку и закрывает ей ладонью глаза. Несколько секунд, и девушка, обмякнув, повисает у него на руках, забывшись глубоким спокойным сном. — Она ничего не будет помнить, — поясняет он, видя, что Лёха готов броситься на него с кулаками. — Так будет лучше, — и добавляет, глядя на Виктора, — для всех.