***
Антер и Озили сидели в беседке, увитой цветущими рододендронами. Большеглазая девочка с едва оперившимися крыльями принесла поднос, уставленный вазочками со сладостями и фруктами. На столе под цветастой салфеткой уже томился чайник. — Ступай, солнышко, мы сами разольём себе чай, — Озили сунула в детскую ладошку серебряную монету. — Сейчас я принесу сдачу, сударыни. — Не надо. Мы потом наверняка закажем ещё чайничек, — Антер подмигнула девочке, — а сдачу можешь оставить себе. — Ну, и как тебе служится у Давра? Я помню, тебе жутко не хотелось с ним работать. — Да, я боялась. Знаешь ведь, какой он бывает злой. Но сейчас я поняла, что это всё ерунда. Поорёт-поорёт, да перестанет. Главное, не задевать его гипертрофированное самомнение. На меня, кстати, даже голоса ни разу не повысил и всегда очень любезен. Даже изволил угощать шоколадом. Белый чай из лепестков какого-то южного растения исходил ароматным паром в высоких чашках тонкого фарфора. Девушки бесстыдно облизывали сладкие от сахарной пудры пальчики. — А я, между прочим, недавно узнала, что во дворце про Давра такие гадости говорят. Правда, в самых дальних углах и самым тихим шёпотом… Озили удивлённо вытаращила глаза, Антер продолжила: — Говорят, пользуется неистовым желанием молодых послушниц побыстрее проскочить в «алтарницы». — Ты сама-то неужели веришь в подобное? По-моему, такое могло прийти в голову если только от зависти. Ну, или от фантазий каких неординарных. Вот пошутить скабрезно — это он может! Или за локоток прихватить и нашептать что-нибудь на ушко, но это не более, чем клоунада. — А что это ты его так защищаешь? Признавайся, ты полюбила старикашку? — озорно осведомилась жрица. — Вот именно: старикашку! Ты прикинь, сколько ему лет уже. Я, как лицо приближённое, наверняка знаю, что женщины его интересуют исключительно с утилитарной точки зрения — хламиду постирать, щи сварить, копыта почистить. Или ты думаешь, что он именно от этого получает сексуальное удовольствие? Молодые жрицы расхохотались. — Особенно от горячих щей! — фыркала Антер. — Как хлебнёт прямо из котла, так и зайдётся в экстазе. Да хрен с ним, с этим Давром. Скажи лучше, как у вас Алхелем? Предложение ещё не собирается делать? — Нет, слава богам! — Это почему: «слава богам»? Он тебе не нравится? Может, он тоже извращенец? Как Давр — оргазмирует только от щей? — Антер опять засмеялась. — Ну тебя! Прекрати уже эти щи поминать. Надо было вместо чая супчику тебе заказать, сейчас бы в него булькала. Как может Алхель не нравиться?! Он такой, такой обалденный! Это уж скорее я ему могу не нравиться, — вздохнула Озили.- Я в алтарницы никогда не рвалась, сама знаешь, с боевыми у меня не очень, соображаю долго, разве только плясать люблю. А крылья эти — пёстрые, как у кошки дворовой. Думаешь, Верховная пустила бы меня когда-нибудь выше третьего алтаря? Честно говоря, я не жалею, что Давр прибрал меня к рукам, лучше ему кисти мыть, чем Верховной ноги. — Ну ты скажешь! Лодилия у нас не такая уж хамка. Я думаю, ты просто чего-то боишься. Может ответственности? Всё-таки в наших руках чужие судьбы. Озили усмехнулась горько, качнула головой вроде как соглашаясь с подругой, а сама вспомнила, чего ей стоило выполнить указание Давра и убить Путника. Да, в наших руках чужие судьбы! Зато с того момента Озили верит старому кентавру безоговорочно. — Бросай свою самокритику дурацкую! И не забывай, что вас с Алхелем рассчитали по знакам. Всё! Никуда он от тебя не денется и даже пусть не рыпается. И сам он наверняка прекрасно это понимает. Озили завздыхала ещё грустнее, звякая ложечкой в полупустой чашке. Ей было стыдно признаться, что она очарована видением. Она не знала, как объяснить подруге, что дело вовсе не в Алхеле, а в том, что она видела за чертой другого мира. Что она вопреки всем знакам и расчётам чувствует, судьба уготовила ей нечто иное. Как томиться её сердце в ожидании увидеть хоть ещё разок тёмные карие глаза, наполненные гневом и печалью.Глава 7.
3 ноября 2018 г. в 21:27
Слово сказано, и вот по пустынному берегу бредут двое. Они идут уже давно. Обувь и брюки до самых колен покрыты пылью, словно не по песку они шагают, а по пеплу. Лица хмурые, уставшие. Они не знают, как попали сюда. Вот только что пили чай в аудитории и ни с того, ни с сего очутились на берегу серого моря без горизонта. Впрочем, наверное где-то он всё-таки есть, но небо над морем такое же серое, пустое и неподвижное, так что невозможно различить линию, на которой они сливаются: небо и море. В том месте, где молодые люди пришли в себя, над песком висел кусок стены. Массивный, с неровными краями, из которых торчали обломки красного кирпича, он просто болтался в воздухе вызывая панический страх — вот-вот рухнет и придавит всей тяжестью оказавшихся в непосредственной близости людей. По этому первым делом парни отскочили подальше и ещё некоторое время не решались приблизиться к этому чуду. Между ними произошёл разговор примерно следующего содержания:
— Ты видишь то же, что и я?
— То же, что и ты. Может это просто галлюцинация?
— Одна на двоих? — и далее в том же роде.
Итогом разговора стал детальный осмотр артефакта и даже несколько смелых экспериментов по пролезанию под ним и попытках нарушить его равновесие. На обратной стороне стены обнаружился барельеф с изображением белого кота под раскидистым дубом.
— А ведь мы его уже видели, — произнёс Лёха запустив пятерню в свою и без того лохматую шевелюру.
Женька в задумчивости почесал кончик носа.
— Тогда в коридоре? Вместо старика? — уточнил он. — Только там кот был чёрный по-моему.
Они обследовали и само изображение, и раму, нажимали на все выпуклости и вообще на всё, что хоть сколько-нибудь походило по их мнению на скрытые рычаги механизма, могущего открыть им проход обратно в знакомый коридор. Всё безрезультатно. Лёха в сердцах пнул кучу галечника, камушки веером разлетелись в стороны и попадали частью на песок, частью в серую стоячую воду не издав при этом ни звука. В окружающем мире стояла полная тишина, и только голоса ребят звонким эхом разносились над пустынным берегом.
— Ты куда? — удивился Женька.
— Куда-нибудь, — буркнул Лёха.
Они пошли вдоль берега. Над ними бесконечно тянулось монотонно-серое небо, по правую руку такое же море, лишь изредка недвижные воды его будто отдавали стальным отливом, а по левую руку насколько хватало взгляда песок и камни. Лишь в самой дали на пределе зрения маячило некое тёмное пятно, абрисом напоминающее не то горы, не то островерхие башни какого-то строения. Молодые люди успели уже обсудить все возможные варианты их попадания в этот странный мир. Женька старался сохранить толику оптимизма высказывая надежду, что это какой-то научный эксперимент, и всё, что они видят, это лишь проецируемая в их сознание картинка.
— Не хочу я никаких картинок, — ворчал Лёха. — Этот мир просто воплощённое одиночество! Я хочу домой, хочу чаю и большой бутерброд с колбасой. И я вовсе не жажду быть подопытным кроликом! В любом случае, у нас должны были спросить согласие на участие. Ты помнишь, чтобы подписывал какие-нибудь бумажки? Лично я не помню.
— И я не помню. Может так и должно быть? А кушать действительно хочется.
Дальше они шагали молча. Взглянув на часы Лёха обнаружил, что цифры на табло то скачут как бешеные, то замирают, словно бы раздумывая в какую сторону им ринуться на другом заходе.
— Наверное, батарейка села, — он потряс рукой, но от этого ничего не изменилось.
— Не батарейка, — вздохнул Женька, — у меня со стрелками тоже самое. Эх, домой и вправду охота.
— Ну, что ты! — в голосе Лёхи прорезались весьма ядовитые оттенки. — А как же романтика походов, жажда приключений? Сейчас мы дойдём вон до того замка, который, кстати. по моим наблюдениям, не приблизился ни на йоту, ты победишь там страшного людоеда, и он отдаст тебе ключи от квартиры, где деньги лежат.
— А почему это именно я? — возмутился Женька. — Может, это ты сразишься?
— Нет уж! Никогда, знаете ли, не претендовал на роль Дон Кихота. Я скромный.
Вдруг глухой рокот разнёсся над морем. На секунду молодым людям показалось, что земля уходит из-под ног, но это не земля, а вода пришла в движение. По поверхности моря прокатилась волна, за нею пошли буруны белой пены. Чем ближе они подкатывались к берегу, тем яснее было видно, что это никакая не пена, а выныривающие из-под воды людские тела! Мертвенно-бледные, в обрывках выцветшей одежды, они выплывали из глубины и безвольно покачивались на волнах, уставя лица в пустое матово-серое небо. Низкий, едва уловимый ухом, гул продолжал заполнять всё пространство вокруг, вызывая непреодолимый ужас и единственное желание бежать куда-нибудь подальше отсюда. Ребята и побежали, но через несколько шагов уткнулись в вязкую невидимую стену, отделявшую побережье от чего-то иного. Где они коснулись её, видимость пошла кругами, как от камня, брошенного в воду. Им ничего не оставалось делать, как прижавшись спина к спине наблюдать это дикое восшествие со дна морского. Несколько тел вынесло на берег. Почувствовав под собою твёрдую поверхность, утопленники вставали, трясли мокрыми головами и начинали бесцельно бродить вдоль кромки воды натыкаясь друг на друга, замирая не в силах обойти препятствие. Некоторые неспешно кружились на месте или шли обратно в воду до тех пор, пока она не накрывала их с головой. Никто из них не стремился приблизиться в невидимому рубежу, идущему вдоль всего берега.
— Смотри, — шепнул Лёха с трудом размыкая сведённые судорогой губы, — вон та, в зелёном платье. Она не кажется тебе знакомой?
Женя повернул голову. Он не успел произнести имя девушки, взгляд её стал осмысленным. Парни поняли, что она их тоже увидела. Крик, похожий на вопль птицы, разнёсся над мёртвым морем. Девушка воздела руки к небу, и стало видно, как из разрезанных вен струится голубоватая морская вода.
— Уходите! — закричала она. — Вы нарушаете наш покой, живым здесь не место! Идите, идите к Хозяину, а здесь должна быть только смерть. Смерть и покой.
Этим криком, не громким, но физически ощутимым, ребят выдавило на противоположную сторону вязкого барьера. Словно через водяную завесу они увидели, как море подёрнулось белой дымкой тумана, а когда он рассеялся, на берегу снова всё было пусто и мёртво.
Переведя дух, Женька и Лёха обнаружили, что сидят на дороге, вымощенной гладко обтёсанными каменными плитами. Слева от дороги за пеленой такого же барьера высился лес. Выглядел он столь мрачно и зловеще, что не возникало никакого желания узнавать, что там происходит. Дорога петляла, обходя какие-то незримые препятствия, но через марево барьеров было видно, как всего наверное в километре пути море уходит в сторону, а над песчаным берегом встаёт громада каменного замка, островерхие башни которого были едва видны, когда парни находились ещё внутри, у кромки воды. Пройдя некоторое расстояние, молодые люди убедились, что строение больше не артачится и приближается к ним согласно всем законам мира обыкновенного материального.
Со стороны моря замок оказался обнесён высокой глухой стеной из валунов. Из-за стены были видны кроны деревьев, листья на них выглядели серыми и тусклыми, но после запустения морского берега даже они весьма и весьма радовали глаз. Молодые люди пошли вдоль стены то и дело поглядывая наверх в надежде увидеть там нечто, что возвестит им о близости входа. Деревья закончились, теперь было видно лишь центральную башню, которая оказалась высокой, какой и представлялась издалека.
— Представляешь, сейчас мы обойдём всё вокруг, а входа так и не найдём, — съязвил Лёха.
И тут же они увидели массивные столбы, окованные железными обручами, откинутый подвесной мост и беспечно распахнутые створки ворот. Никого не было видно, только из глубины двора доносились обычные хозяйственные звуки: бряцание вёдер, мягкий деревянный стук, шорох льющейся воды.
-Эй! Есть тут кто-нибудь? — крикнул Лёха.
Никто не ответил, только эхо Лёхиного голоса заметалось среди каменных стен. Лёха толкнул Женьку в бок:
— Ну, почувствуй себя отважным Ланселотом. Вперёд! Покорять замки!
— Можно подумать тебе самому ни чуточки не страшно, — отозвался Женька с обидой в голосе.
В этот момент на ступенях крыльца появился высокий мужчина. Одет он был в серый камзол, украшенный по бортам золотым шитьём, обтягивающие панталоны и ботинки с бантами по моде какого-то давно минувшего века. Длинные, встрёпанные, непонятного цвета волосы были перехвачены трикотажной повязкой с надписью «Рибок». Внешность его без натяжки можно было назвать благородной.
— Уважаемый, — окликнул его Женька.
Мужчина обернулся, брови его обескураженно взлетели наверх, он застыл на какой-то момент ввиду крайнего изумления, а затем медленно спустился с крыльца и двинулся навстречу гостям.
— Чудны дела в королевстве Датском?! — растягивая слова произнёс незнакомец в третий раз обходя по кругу нежданных гостей и разглядывая их как музейные экспонаты. — М-да. Но я не вижу у вас ни малейших признаков того, что вы принадлежите моему миру.
— Мы, собственно, и не претендуем принадлежать. Мы бы с радостью удалились, да не знаем, как отсюда выбраться. Вы нам не подскажете?
— Это вряд ли. Ошибки подобного рода в моей многовековой практике, конечно же, случались. И даже вот такие, как вы — живые. Но радости вам от этого никакой. Потому что пока в тамошней канцелярии разбираться будут, вы всё равно умрёте. Это только в бразильских сериалах люди по восемнадцать лет в коме лежат, а потом возвращаются как ни в чём не бывало. Но милости прошу! Я не людоед, как Вы изволили подумать, — он глянул на Лёху, — так что от обеда не отказывайтесь. Как бы там ни было, вы мои гости, я вам очень рад, будьте как дома, — улыбаясь мужчина распахнул тяжёлые двустворчатые двери, украшенные резьбой.
Пройдя через полутёмные сени — или прихожую, или как это называется в замках? — молодые люди попали в большой двусветный зал. У противоположной стены красовался выложенный изразцами камин. Рядом лестница, ведущая на галерею, опоясывающую весь зал на уровне второго этажа. Слева ряд высоких стрельчатых окон, справа сплошь книжные стеллажи. Вдоль них длинный стол, заваленный свитками, бумагами, с огарками свечей и грязными тарелками вперемешку. В общем, атмосфера самая что ни на есть творческая. Над камином в богатой, даже можно сказать «чрезмерно богатой», раме портрет. На портрете кот: с острыми высокими ушами, пышными баками и классической окраской обычного среднерусского дворянского кота. Пока ребята с неприкрытым любопытством оглядывались, хозяин самолично сгрёб со стола грязную посуду и скрылся с ней за неприметной дверью в уголке справа от входа. В очистившейся проруби проглянуло светлое пятно скатерти. Вернувшийся за второй порцией посуды хозяин широким жестом обвёл стол и пригласил молодых людей присаживаться куда им будет угодно. Захватив остальные тарелки он на ходу обернулся и произнёс:
— Прошу прощения, у меня так редко бывают гости, я совсем позабыл, что им иногда надо представляться. Я Антуан Жако Эрдиас Котовский, — и, не дожидаясь ответа, поспешил в кухню с криком, — Александра! У нас найдётся ещё три приемлемых для принятия пищи прибора?
Из кухни с тремя бокалами и бутылкой вина подмышкой вернулся другой человек. Он был в той же самой одежде, так же взлохмаченные волосы его были перетянуты трикотажным «Рибоком», но это был совершенно другой человек: толстенький, с большим мясистым носом и задорно прищуренными глазами.
— Ну, так продолжим! — гулко хлопнула раскупоренная бутылка. — Можете меня сейчас называть просто Жако. А теперь расскажите-ка мне, да по-подробнее, что с вами, милостивые судари, приключилось?