***
Игалия дотошно осмотрела острие своего гарпуна, решила, что можно его ещё поправить, и опять заскребла по точильному камню. Хрулеванка покосилась на девочку, тряхнула головой, но ничего не сказала, хотя от этого звука у неё уже разболелась голова. Она продолжала латать дыру в девчачьей шубе. — Хрулеванка, а ты знаешь, зачем крылатые хотят попасть в другой мир? — Затем, что за вещами своими плохо следили, вот и ищут теперь. А ты помнишь, где вчера свои варежки бросила? Или ты на охоту с босыми руками пойдёшь? — Всё я помню! Тебе бы только повоспитывать меня, — насупилась Игалия пытаясь вспомнить, где же варежки. — При чём тут мои варежки? — При том! Вот жрицы тоже не смотрели как следует за своими реликвиями, у них одну и стащили. По этому они теперь хнычут и клянчат у всех помощи. — А почему они сами не могут туда пойти? — Потому что кто-то запер дверь с той стороны, — ответила девочке Хранительница, а сама подумала. — До чего же им, наверное, обидно. Сколько времени они караулили дверь снаружи, а стоило ей открыться, как у них перед носом кто-то захлопнул её изнутри. Девчонка не унималась: — А ты знаешь, что за дверью? Хрулеванка призадумалась. Она, конечно, знает, что там, но стоит ли рассказывать об этом маленькой любопытной девочке? — Когда-то давным-давно один очень могущественный волшебник слишком много о себе возомнил, то есть зазнался, решил, что ему всё можно, и стал плохо себя вести. Очень плохо! И жрицам пришлось выгнать его в пустую реальность и запереть. С тех пор они сами и другие Хранители сторожили двери в тот мир, чтобы злой дра… волшебник не мог вырваться обратно до тех пор, пока не исправится. — Да знаю я, про кого ты говоришь, — надменным тоном сказала Игалия. — Можешь не притворяться. Это ведь наш Дракон. — Ах, ты моя знайка! — воскликнула Хрулеванка и, отбросив оконченную штопку, поцеловала Игалию в нос. — Тогда скажи-ка мне, как ты собралась охотиться на рахмуров, если у тебя даже маски нет? — Но ведь я хорошо метаю гарпун! Подкрадусь к ним не очень уж близко… Вот добуду — сделаю маску, тогда охотиться станет легче. Я добуду много-много шкурок, и ты наконец-то сошьёшь себе новую шубу. А то эта у тебя странная какая-то: тяжёлая, короткая и мехом во-внутрь. — Ты чудак-человек, у меня не шуба, а дублёнка. Я кое-что придумала тебе вместо маски. Откладывай в сторону своё грозное оружие и садись ближе к свету. Хрулеванка пошарилась на многочисленных полочках и достала оттуда пару баночек с голубой и ярко-синей красками, тонкую кисточку из бровей рахмура, и принялась рисовать большие круги-глаза прямо на мордашке Игалии. — Ух ты! Как похоже-то! — восхитилась девочка разглядывая своё отражение в круглом медном зеркале.***
— Эх! Надо было вчера на охоту идти, — прошептала в досаде Игалия. За прошедшие сутки рахмуры переместились из уютной ложбинки, со всех сторон окружённой холмами, за которыми можно было свободно подкрасться к ним на расстояние броска, на открытую местность. Огромное стадо неспешно вразвалочку перемещалось по уплывающему на самый горизонт руслу вставшей реки. Зверьки перемещались зигзагами от одного берега к другому, зачерпывая маленькими передними лапками снег и поедая плотно слепленные белые комочки. За ними тёмной полосой тянулся совершенно чистый прозрачный лёд с вмёрзшими в него рыбами. — Интересно, что они едят? — Ты что не видишь? — изумился Дракон. — Они едят снег. Игалия снисходительно глянула в большие мутно-жёлтые глаза: — Снег это же просто замёрзшая вода. Разве ей можно наесться? Я думаю, они в снег что-то заворачивают, получаются вроде как снежные пирожки * Игалия с Драконом залегли так далеко, что ничего толком рассмотреть было невозможно. Рахмуры очень пугливые животные и на открытом месте не подпустят к себе никого. Если зверька подбить из лука, соплеменники, удирая или утащат его с собой или затопчут настолько, что шкурка будет уже совершенно ни на что непригодна. Чтобы подкрасться к рахмурам как можно ближе, охотник надевает маску, сделанную из их «лицевых» перьев, а то и снятый целиком скальп. У Игалии нет ни того, ни другого, только расписанная краской мордашка. Может быть подождать денёк-другой, пока зверьки не перейдут в более подходящее место? Но очень хочется щегольнуть завтра в деревне такой добычей. Игалия от досады даже начинает грызть варежки. — Ну, давай я поймаю тебе эту синюю чучелку. Просто подлечу и сцапаю, — жалеет девочку Дракон, — а ты скажешь, что сама подстрелила. — Ах, как ты не понимаешь! Что же я буду всем врать? — возмутилась Игалия. Дракону стало стыдно, он прижал острые игольчатые уши и ткнулся в снег усатой мордой. Фыркнул пару раз надув на Игалию целый сугроб. Вот тут у них как раз всё и придумалось! Дракон сделал такой огромный крюк, что его не было более получаса! А может он залетал куда-нибудь по дороге? Когда на горизонте появилось быстрорастущее чёрное пятно, у Игалии нос, высунутый из рыхлого сугроба посреди реки, совершенно заледенел. Завидев приближающуюся опасность, рахмуры бросились наутёк, стремительно сбив стадо в плотную кипящую синюю волну. Игалия вынырнула из сугроба прямо у них на пути, но успела лишь вскинуть руку для удара, как была подмята нахлынувшей массой спасающихся зверёнышей. — Старый я идиот! Они же её затопчут! — взвыл Дракон и ринулся вниз выстрелив длинным раздвоенным языком в самую гущу улепётывающих рахмуров. Он выдернул из-под них девчонку закатав её в язык, как в ковёр. — Хехысь! — прохрипел он страшась выронить девочку, — и ось свой хухакий апун! Игалия одной рукой бесстрашно уцепилась за треугольный белый клык, а другой метнула гарпун! Запах только что освежёванной и аккуратно выпотрошенной тушки рахмура приятно щекотал ноздри. Дракон дремал на куче мелкой речной гальки в своей пещере, Игалия пристроилась рядышком. Сидя на кожистой перепонке крыла, как на коврике, она тщательно выскабливала ножом плотную голубоватую шкурку. — А что там в другом мире? Там интересно? Дракон не ответил, только вздохнул и выпустил из ноздри тоненькую струйку пара. — А ты скучаешь по нему? Дракон всхрапнул сердито, ему не хотелось об этом разговаривать. Воспоминания о мире, в котором он провёл взаперти миллионы лет, это слишком утомительно. Но вот что странно: почему он так привязался к этой девочке? Хрулеванка пока не понимает, чего от неё ждать, а он знает, он давно понял — от девочки пахнет Тем миром. Слегка, еле уловимые нотки. Они напоминают Дракону пятна солнца на асфальте аллеи, жёлтые листья в изумрудной траве газона, голоса детей, играющих в сквере. — Лучше скажи мне, чего ради ты так стремишься в эту деревню? Разве тебе плохо у Хранительницы? — Нет, но в деревне мои родители и братья. Они скучают по мне. — А мне почему-то кажется, что без этой тушки и мешка камбалы они вовсе не так рады будут видеть сестру. Или ты всё ещё стремишься им что-то доказать? Игалия сопела, нахмурив брови и сжав губы в тонкую полоску. — Девочка моя! Ты дружишь с ДРАКОНОМ! Разве этого не достаточно? — Нет, — буркнула Игалия. — Они говорят, что это никакая не дружба. Дракон пренебрежительно дёрнул ухом. — Они говорят, что ты не сожрал меня только потому, что жрицы повыдёргивали тебе все зубы. Дракон осклабился демонстрируя бело-голубые, как лёд замёрзшего озера, острые, двойным рядом зубы. — Не напоминай мне о них! Эти крылатые с… женщины очень нехорошие! И сама никогда не связывайся с ними! У них одна подлость на уме. Слышишь меня? Одна подлость! Я до сих пор жалею, что не задрал ту, которая прилетала к нам полтора года назад. И яталави такие же: бестолковые и злые! Когда-нибудь я, не смотря на все муки совести, сожру кого-нибудь из них. А уж если кто-то попробует тебя обидеть и сказать, что ты бъяхра*… — прошипел Дракон. — Тогда скажи, скажи мне, почему я не такая как они? Как мои папа и мама, как все мои братья и бабушка? Я большая, сильная, смелая, я могла бы приносить домой много еды, столько, что моей охоты хватало бы на всю семью, но меня отдали Хрулеванке! И после этого ты будешь говорить мне, что я не бъяхра? У Дракона внутри заухало, будто в пустой бочке катают железный шар — он смеялся. — Говорю же: бестолковые яталави! — Почему ты так плохо говоришь о моём народе? — Игалия вскочила на ноги, но дракон толкнул её легонько, и она шлёпнулась обратно на крыло. — Не кипятись, девочка! Послушай как всё было на самом деле. Дракон рассказал Игалии о том, что давным давно, когда только ещё создавались Северные врата, здесь никто не жил, кроме, может быть, рахмуров и серых птиц. Сюда пришли люди из других земель: с востока и с запада. Западные— ялави — они были все такие, как Игалия — высокие и беловолосые. А восточные — талави — как раз были черноволосыми худенькими коротышками. У них стали рождаться общие дети и с белыми, и с чёрными волосами; и высокие, и низкие, в общем, всякие. Но западные гены оказались доминирующими, а восточные — рецессивными, по этому дети рождались всё чаще темноволосые, а блондины почти совсем исчезли и теперь появляются только тогда, когда у отца и у матери совпадут рецессивные гены, да и то с вероятностью один к четырём. Ну, или как-то так. «Я не совсем уверен в терминологии», — Дракон зевнул и сморгнул упорно наползающее на один глаз третье веко. Игалия так долго молчала, что до Дракона наконец-то дошло — она не поняла ни слова.***
В кабинете завуча отдувался и потел следователь. Май месяц, а жара стоит просто неописуемая! Окна выходят на солнечную строну, в них вместо свежего воздуха втягиваются жар улицы, пылища, вонь и копоть от застрявших в пробке автомобилей. — Тамара, — следователь запнулся. — Александровна, — сухо напомнила завуч. — Тамара Александровна, я же Вам объясняю, в составе чая обнаружены листья олеандра. Южное растение, здесь его в горшках выращивают, как комнатное. Но оно ядовитое. Ваши студенты в реанимации, а Вы говорите «не может быть». Не могли же туда эти листочки попасть случайно. Современная молодёжь жрёт и пьёт всякую дрянь. Меня только интересует, где они её могли взять. В урне найдена упаковка, в ней те же химические следы. Я должен опросить как можно больше студентов. — Наши дети не жрут и не пьют! — жёстко сказала Тамара Александровна. — Я не мешаю Вам опрашивать учащихся, но только в моём присутствии. У нас половина детей несовершеннолетние. Вы не имеете права снимать с них показания без родителей или опекунов. В данной ситуации за детей отвечаю я! — Но при Вас они ничего не скажут, даже если знают, — взмолился следователь. — Я буду беседовать не под протокол. — Нет, — отрезала Тамара. Она умела вселять в окружающих какой-то необоримый ужас. Очковой коброй её называли вовсе не из-за того, что она носила большие очки в тёмной оправе. Её боялись не только попавшие в немилость студенты, но и преподаватели, и остальные работники. Это же почувствовал и следователь. Он злился на себя и ничего не мог поделать, только отирал платочком поминутно выступающий на висках и затылке пот. — Ну, извольте, — раздражённо бросил он, — тогда представим дело как коллективную попытку самоубийства! — и, подхватив со стула форменную фуражку, выскочил из кабинета прежде, чем Тамара Александровна успела открыть рот.