Кошка, смотрящая на птиц. Книга вторая.

      Не помня себя выскочила я из училища. В голове звенящая пустота. Ушли все вопросы: как он мог, зачем, за что и как мне теперь с этим жить. Жить не хочется. На автомате вошла в маршрутку, села и тупо уставилась в окно. В конце моста водитель неожиданно вильнул влево чуть не выехав на встречку. Автобус встал поперёк дороги. Открылись двери, и в салон запрыгнула весьма импозантная парочка. Мужчина во фраке и блестящих лаковых туфлях держал в вытянутой руке цилиндр, словно собираясь просить подаяние. Дама одета в чёрное платье в пол, на голове у ней красуется кокетливая шляпка с большими полями, а на груди вместо ожерелий покоится автомат Калашникова. Глубоким бархатным голосом оперной дивы дама объявляет: — Спокойно, граждане, это ограбление, — и игриво добавляет, — пиф-паф. Мужчина, истово извиняясь, начинает обходить пассажиров тыча им под нос цилиндр и не отставая до тех пор, пока в него не опустят деньги, колечки, серёжки, часы. Кошельки он, однако, не берёт, а, прижав руку к груди, умоляюще шепчет: «Будьте так любезны, купюры выложите, а портмоне извольте оставить себе на память». У меня при себе нет ничего кроме зажатой в кулаке связки ключей. Была ли у меня с собой сумочка, я не могу вспомнить. Наверное, я и за проезд-то не заплатила. Отпихнув от себя странного дядьку я опрометью выскакиваю из маршрутки и бегу куда глаза глядят. Вслед мне доносится неистовый хохот и альтовое оперное «пиф-паф».       Не могу больше! Я совсем задохнулась, лёгкие точно заткнуты сухим колючим комком. Ноги почти по колено проваливаются в снег, я чудом не потеряла туфли в этих сугробах. Чувствую, как горит лицо, но мне чертовски холодно среди зимы в одном лёгком платье. Ведь ещё пять минут назад стояла радостная майская жара! Из последних сил я взбираюсь по заросшему кустами склону и оказываюсь на аллее парка. Вдоль лавочек в снегу протоптана дорожка, невдалеке на утрамбованном пятачке между клумбами дерутся трое мужиков. Взлохмаченный толстяк завидев меня отделяется от общей свалки и, на ходу снимая солидную меховую шубу, спешит в мою сторону. — Мадам, я вижу, Вы как никогда нуждаетесь в помощи. И не смейте мне возражать, я помогу Вам во что бы то ни стало.       Наверное, я очнулась от вони. Длинный коричневый мех шубы поблёскивал каплями растаявшего снега и нестерпимо пах каким-то животным. Я стала спешно выпутываться из меховой западни морща нос и боясь лишний раз вдохнуть. — Скунс, — сказал кто-то у меня за спиной, — шуба из скунса. Очень тёплый и ноский мех, вот лишь один недостаток — в мокром виде воняет. Из сеней в комнату вошёл высокий мужчина, поставил на стол миску и одним движением освободил меня от треклятой шубы. — А где тот толстый? Мужчина достал из миски щепоть квашеной капусты, похрумкал ею в задумчивости. — Потом объясню. Давайте-ка, сударыня, ужинать. Время позднее. Маленькая комнатка чем-то неуловимо напоминает нашу с мужем квартиру, но здесь гораздо уютнее. По середине круглый стол накрытый светлой скатертью. На нём три свечи в витом бронзовом подсвечнике. Глиняные плошки с капустой, варёной картошкой и ещё какой-то снедью, оплетённая лозой бутыль. Остальная обстановка прячется в ночном сумраке. А за окном всё белым-бело. У самого окна большая рябина, совсем как дома, а за ней уходящая вдаль снежная равнина. Снег идёт неспешно, падает большими белыми хлопьями, нетревожимый ветром. — Скажите, который час? — А какой тебе хочется? Я подумала: действительно не всё ли мне равно, который час, если я не знаю даже, где нахожусь и кто со мной рядом. Я смотрю в окно на снег, и он падает и падает бесконечно, застилает всё, что было до него, наполняя меня холодным тихим спокойствием. Прячет мрачные омуты памяти под пуховым одеялом забвения. Такое уже было однажды… нет-нет, я не хочу туда возвращаться.       Глухо булькнула несколько раз бутыль, хозяин тоже подошёл к окну, молча протянул мне бокал. Статный мужчина, длинные светлые волосы забраны в хвост на затылке. Посмотрел на меня, и мне показалось, что в его глазах тоже искрится снег. — Это Ваш дом? — Нет. Он ничей. — Я хотела бы остаться здесь. — Здесь всегда ночь. Тебе надоест. — Не знаю. Может нет. — Я не могу остаться, у меня есть обязанности, — он оделся и шагнул куда-то в сумрак. Скрипнула дверь, пахнуло морозом. — Я вернусь за тобой через некоторое время.

***

      Утонув во времени, я перестала его замечать. Всё те же сумрак, белый снег и пустота. Иногда я отходила от окна, чтобы поесть и осмотреть комнату. Глиняный горшок с варёной картошкой всегда был тёплым. Стол и большое мягкое кресло всегда были на одном месте, остальная мебель вела себя странно. Или это в моей голове происходила какая-то странность: каждый раз мне казалось, что я вижу эту вещь впервые, или она стояла в другом месте, если я пыталась сосредоточить на ней внимание, она ускользала от меня, прячась за границей тёплого светового круга, словно была лишь тенью, отголоском того, чего теперь нет. Я перестала волноваться об этом. Тишину разбавляло лишь неспешное тиканье скрытых где-то в глубине странного дома часов. Мне ни разу не захотелось на них взглянуть. Все мои желания и беспокойства остались где-то за чертой, за снегом. Благословенная пустота. Вечная. Нет, в какой-то момент она вытолкнула меня: я набросила вонючую скунсовую шубу, взяла с полки стеклянный фонарь и шагнула в темноту дверного проёма. В сенях пахло сеном. Два шага, ещё одна дверь, и я оказалась на крыльце. Здесь тоже не было ничего кроме снега и одинокой рябины перед окном. Тишину раздробило лошадиное фырканье, и прямо из снежной пелены передо мной возник тот самый красавец — герой романа, не моего. Вторую лошадь он привёл в поводу. Мои робкие попытки отвертеться от верховой прогулки ни к чему не привели. — Пешком отсюда не выбраться, — строго сказал Он. — Ничего, что не умеешь, побудешь немного мешком с картошкой, главное держись крепче. Лошадка спокойная, здесь только такие. Мы двинулись в путь. Огонёк оставленного на крыльце фонаря помигал нам вслед и скрылся за пеленой снегопада. Белёсые, точно залитые молоком, сумерки скрывали пространство. Хрупанье наста под копытами лошадей постепенно сменилось мягким шорохом. Могучие ветвистые деревья выступили из тумана нам навстречу. Постепенно становилось всё светлее, на деревьях стала появляться листва, и тёмные странные фигуры, покачивающиеся на ветвях. Наконец настал день, и я смогла рассмотреть, что на деревьях среди густой сочной листвы висят люди. Не было никаких выпученных глаз, вывалившихся синих языков, они, словно театральные куклы, подвешенные за петельки на шеях, спящие в ожидании нового представления. По правую руку от тропы раздался треск, обломившийся сук рухнул наземь, висящий на нём человек издал истошный крик, остальные подхватили его эхом разнося далеко окрест. А сорвавшийся висельник, откричавшись, споро полез обратно на дерево устраивать свою петлю на другом суке. Лес окончился внезапно. Тропа вильнула, оставляя зловещие деревья по левую сторону, справа до самого горизонта простиралось смурное, серое море. — Что это было? — выдавила я из себя полузадушенным голосом. — Те, кто захотел окончить жизнь подобным образом. — И они теперь так будут всегда? Висеть? — Нет. В конце концов останутся на земле, и лес поглотит их. Когда страх отпустил меня, я почувствовала, как безумно у меня болят ноги и спина, и зад отбит напрочь. К счастью, мы уже приближались к цели нашего путешествия. Замок тёмной громадой возвышался над безжизненной песчаной равниной. Огромные серые камни, из коих он был сложен, поросли мхом. Вокруг замка заградительной полосой торчали из песка пики и заострённые колья. Впрочем, мост, ведущий к воротам, был беспечно опущен, а стальная решётка поднята. Во дворе по прибытии разыгралась сцена снятия с лошади. У меня всё настолько свело, что мой спутник вынужден был стаскивать меня с седла. Благо, его физическая форма позволила ему сделать это легко и непринуждённо. В замок я восшествовала перекинутой через плечо этого атлета, уткнувшись носом в его спину. В связи с этим я не имела возможности разглядеть ни обстановку, ни встречающих. Прошагав куда-то вверх по лестнице, герой романа с шумом сгрузил меня в ванну с тёплой водой. Прямо в одежде.

***

— Витюша, ты чай пить будешь? — Угу, — задумчиво протянул Виктор. Они с Сашенькой Воробъёвой заканчивали шахматную партию, начатую ещё перед уроком. — Тогда приходи в седьмую. Я чайник согрею. У меня сегодня заварка есть. Леночка, обманувшись пустыми ожиданиями ответных чувств, решила действовать. Никогда никому в училище не пришло бы в голову, на что толкнула девушку её отчаянная любовь. Леночка побывала у настоящей ведьмы. Надо сказать, стоило это ей не дёшево, но результат кудесница гарантировала. Вместо чайной заварки в пакетике из фольги Леночка принесла приворотное зелье. Ни боже мой — ничего такого в нём нет! Ведьма уверила девушку, что зелье состоит исключительно из трав, собранных по всем правилам колдовского ремесла и заговорённых на растущей луне. Леночка разыскала в шкафу между красками, грязными кистями и банками с тройником две кружки, тщательно вымыла, даже кипяточком ополоснула. Соорудила стол из двух табуреток и доски для рисунка, достала заветный пакетик. Когда она стала отмерять ложечкой духмяный травяной порошок — строго по две ложечки на кружку — она поняла, что от волнения у неё дрожат руки. «Только бы всё получилось!» — твердила она про себя как заклинание. Залила в кружки кипяток, размешала тщательно: по часовой стрелке Витюшину кружку, против — свою. Чинно села, сложив руки на коленочках, закрыла глаза.       Да что же он не идёт-то? Неужели никак не доиграют? Лена не выдержала и стремглав бросилась вниз по лестнице. В четвёртой аудитории уже никого не было. Девушка побежала в гардероб и застала Виктора там. Он уже успел переобуться и упихивал в рюкзак куртку и шарф. — Витя, а как же чай? — обескураженно вопросила Леночка. — Чай? — удивился он, но тут же вспомнил, в чём дело. — Ах, чай! Извини. Бегу. — Ну, на дорожку хоть глоточек. — В другой раз. — А я на тебя свою заварку тратила! — в сердцах крикнула Леночка — Ой, — испугался Виктор, — в следующий раз обязательно. Я свою принесу, — Витя улыбнулся одним уголком рта и сбежал вниз к выходу. У Леночки в груди что-то ёкнуло и замерло. Она долго стояла, уставившись на закрытую за молодым человеком дверь, а потом уныло побрела обратно в седьмую. Как только она вышла на площадку малой лестницы, сверху до неё донеслись чьи-то крики и подозрительный шум. «Господи! Я же кружки там оставила!» — и Леночка побежала наверх прыгая через три ступеньки.       У двери в узеньком тамбуре толкался народ. Леночке пришлось пихаться изо-всех сил, чтобы пробить себе дорогу и заглянуть через порог. Там лежали на полу двое, над ними склонились учителя. Завуч Тамара Александровна громовым голосом раздавала приказы: «Не реветь! Ты беги вниз, встречай скорую. Освободите проход, все вон отсюда!». Лена же смотрела только на две пустые кружки, катающиеся по полу под ногами суетящихся людей. — Это я, — просипела она хватаясь за горло, будто желая себя задушить. — Это я, — она хотела сказать «я их убила», но Тамара Александровна вытолкала её за дверь, велев не поднимать панику и ждать приезда врачей. «Я кого-то убила, я кого-то убила» — крутилась у девушки в голове единственная мысль. Мимо неё проскочили двое в белых халатах. Пропуская их, Ленка шарахнулась назад и упёрлась спиной в заколоченную дверь коридора. Дверь скрипнула поддавшись, и Лена спиной влетела в темноту. В прошлый раз, когда они заглядывали сюда, мальчишки поленились заколачивать доски обратно, пристроили кое-как. И вот, возможно кто-то из них лежит там на полу в седьмой, а Ленка здесь прячется, потому как совершенно не знает, что теперь будет. Она пробежала на цыпочках вглубь коридора и скукожилась за выступом стены под деревянной рамой гипсового барельефа. Сердце колотилось так бешено, что девушке казалось, его слышно на всех трёх этажах. Она судорожно комкала большой ворот свитерка и затыкала им рот, чтобы не зарыдать во весь голос. «Витя просто взял и ушёл. Ушёл. Из-за него я убила людей. А надо было его и себя. Себя? Убить себя!» — Ленку затрясло, она уже почти сползла на пол, как вдруг почувствовала на своём лице прикосновение чего-то мягкого. Это был кошачий хвост. Из рамы барельефа на Лену уставился огромными зелёными глазищами лохматый котяра. Девушка встала, ухватившись руками за раму, и потянулась за котом. «Киса, киса, стой. Куда же ты?» Но кот уже затерялся меж ног спешащих людей. Перекрёсток был полон народу. Все беспорядочно сновали туда-сюда, но Леночка точно вспомнила: это называлось «бег по инстанциям». Рыжий хвост мелькнул на другой стороне улицы, но тут всё движение разом остановилось, Лену стиснула толпа, выстроившаяся вдоль тротуаров. Издалека донёсся мерный топот десятков ног. По улице в сторону площади маршировала колонна женщин в оранжевых дорожных жилетах. Они шагали слаженно, как солдаты на параде, неся на плечах мётлы, лопаты и алебарды. — Фигушки, знаю я ваши сказочки, — зло подумала Лена. — Я должна срочно куда-нибудь спрятаться, а не гоняться за котами. Убежать как можно дальше и спрятаться, — и Лена бросилась вдоль по улице виляя между прохожими, попутно заглядывая во все дворы и подъезды. Но дворы, как нарочно, оказывались глухими колодцами, а в подъездах было темно, и всюду грязь и паутина, так что заходить туда было ещё страшнее, чем оставаться на улице. Сверху нестерпимо жгло, но солнца Лена не увидела, только безоблачное, выцветшее от жары, небо. В горле пересохло, вязаный свитер насквозь промок от пота. Девушка огляделась и поняла, что заблудилась. Место, где она очутилась, было ей абсолютно незнакомо, впрочем выглядело оно не столь ужасающе, как предыдущие улицы. Двух и трёхэтажные домики весело поглядывали цветными окнами из-за аккуратных заборчиков, а впереди маячило большое пятно зелени на фоне серебристо-серого неба без единого облачка. Это был городской сквер. С первого взгляда казалось, будто он совершенно заброшен. Газоны и клумбы поросли дикими травами: полынь, цикорий, пижма. Кусты щетинятся засохшими ветками. Но асфальт дорожек тщательно выметен, а мусор сложен аккуратными кучками под скамьями. Откуда-то доносится журчание воды. Лена пошла на звук надеясь, что удастся если уж не напиться, то хотя бы умыться. Обежав несколько раз по кругу, девушка наконец-то обнаружила протоптанную между кустами тропку, которая вывела её к роднику. Из небольшой каменной арки струилась вода со звоном падая в гранитную купель. У купели стояла женщина в бальном платье и черпала воду, наполняя деревянное ведро, из которого воинственно торчали цветы, обёрнутые в разноцветную бумагу. Она радушно уступила Лене место у купели, а когда девушка привела себя в порядок, предложила: — Возьмите цветы. — У меня нет денег, — пролепетала Леночка с удивлением оглядывая букеты из пижмы, сныти и репейника. — Ты не поняла, девочка моя, я их не продаю, я их дарю. — Мне не нужны цветы. Извините, только не обижайтесь, но мне совершенно не нужны цветы. — Хорошо, тогда возьми вот это, — женщина достала откуда-то из складок платья длинный красный шарф с полосками на конце. — Даже не вздумай отказаться! Я совершенно точно знаю, что он тебе понадобится, — и она заботливо укутала девушку в свой неуместный подарок. — Знаешь, и цветы всё-таки возьми. А то что же это — такая красотка и без букета. Я выберу тебе самый-самый красивый, — дама вручила Лене букет, составленный из ярко-малиновых пушистых цветов с необычайно колючими стеблями.