Странствуя бесцельно по Англии

Последние дни особенно сильно ударили по моему здоровью. Я проспал несколько дней и, когда очнулся, нашел себя в просторной, темной комнате. Теплая кровать с балдахином была из прекрасного лакированного дерева, которое, несмотря на старость, все еще сохранило свой утонченный запах, тяжелые грузные гардины пленяли своей помпезностью, и атмосфера ветхости приятно будоражила нервы. Я приподнялся, стерпев легкую боль, которая не успела еще напомнить о себе в полной ее силе, чтобы осмотреться лучше. В дверь тихо постучали, но я не решился ответить, и на пороге тотчас появилась фигура человека. Невысокий, ссохшийся мужчина в летах, слегка вскинув бровями, улыбнулся и тихо прошел вглубь комнаты, отдергивая шторы. Хрупкий, холодный свет влился в комнату, больно ударив по глазам. - Вы пришли в себя? – у него был тихий, спокойный голос, слегка подрагивавший от старости, но, должно быть, как в молодости, уверенный, - вы спали двое суток, мистер… - он задумчиво посмотрел на меня, и я тотчас понял вопрос в его глазах. - Мистер Уолтер… Я не узнавал своего голоса! Мой прекрасный тенор теперь превратился во что-то непонятное, хриплое и почти сухое, так что резало слух не только мне. Во рту пересохло, и язык стал неповоротлив, потому говорить мне стало еще тяжелее. Пожилой человек, увидев мои терзания, подал стакан воды и стал поодаль, добродушно наблюдая за мной. Я не знал его, более того, мне не приходилось видеть, чтобы кто-нибудь с такой по-отцовски радостной улыбкой смотрел на незнакомца. - Очень приятно, мистер Уолтер, - улыбался он, - я – дворецкий, по отцу Фолтор. Мы нашли вас в лесу в очень плачевном состоянии и, признаюсь честно, опасались, что вы покинете нас, так и не придя в себя. Вы бредили и постоянно выкрикивали имя некоего мистера Уолтера и миссис Бланш. Мы даже хотели послать за ними, но сперва оповестили о том мистера Волкмена. Письмо от него пришло на следующий же день, в котором он утверждал, что это ни к чему, и просил дождаться вашего выздоровления. Как вы себя чувствуете, мистер Уолтер? Следует ли мне принести вам завтрак, или вы спуститесь в гостиную? Мистер Волкмен как раз на дню должен приехать… - Спасибо, мистер Фолтор, - воодушевился я, и даже голос мой немного просиял, но ненадолго, - я непременно спущусь в гостиную, дайте мне немного времени, чтобы одеться. Подскажите, пожалуйста, где моя одежда? - Ах, я же совсем забыл! Вы были в таком плохом состоянии, - заговорил он, потирая очки, - на вас живого места не было! Что уж говорить было про одежду? Она изодрана в клочья! Более того, как это вы так ходили в непросушенной обуви? Мы боялись, вы подхватите воспаление! - Так что с моей одеждой? - Ах, да-да, с одеждой, - и он быстрыми мелкими шажками подошел ближе, положив на кровать красивый черный костюм, - это одежда господина, но он надевал ее лишь несколько раз по молодости. Сейчас она непригодна ему, он набрал вес, как это обычно бывает к возрасту, - шутливо пробормотал мужчина и снова сменил тон. - Мы надеемся, она подойдет вам… не сочтите за грубость, при вас больше не было вещей… Мне нечего было ответить, кроме как только поблагодарить и с радостью принять одежду, любезно мне предложенную. Когда мистер Фолтор оставил меня, я, наконец, смог осмотреть мои перебинтованные раны, которые теперь стали меня беспокоить. Я действительно выглядел ужасно! Мое загорелое лицо стало бледно, как полотно, щеки впали, а округлившиеся глаза угрюмо смотрели из-под густых ресниц. Я зачесал волосы так, чтобы скрыть раны на лбу, и успокоился, когда костюм скрыл все остальные травмы. Однако, меня поразило то, что я, будучи не самой маленькой комплекции, пусть и исхудалый, был вынужден утопать в чужих вещах. Одежда держалась на мне свободно, жилетка висела мешком, и я пренебрег ею, оставив на спинке стула. Когда же все приготовления были совершены, за мной снова зашли, чтобы проводить в гостиную. Мы шли по длинному коридору, усеянному портретами самых разных людей, которые, впрочем, были похожи друг на друга. Скрипучая лестница спустила нас в просторный холл, откуда мы попали в гостиную. Горничная, проводившая меня, откланялась и незаметно ушла обратно. Я же обвел комнату взглядом и остановился на мужчине, сидевшем в просторном кресле напротив камина. Он был черноволос и смугл, что казалось весьма странным на фоне бледнолицых жителей. Его черты были грубы и неправильны. Он не был красив, но притягивал внимание крепким телосложением. Не успел я рассмотреть лицо, как он вдруг быстро и звонко закрыл книгу, обернувшись ко мне. - Вы всегда рассматриваете других так пристально, мистер Уолтер? – спросил он, чуть ухмыльнувшись, и тот час поднялся. Я видел, как разгорелись его глаза, как уголки рта исказились в легкой усмешке, и он продолжал, - рад видеть вас в добром здравии, простите мне мое невежество, я не представился. - У него был бодрый, звонкий голос, не обделенный язвительностью и насмешливостью, ровно, как и его взгляд, изучающий и смеющийся, но в тоже время добрый. - Мистер Волкмен, я полагаю… Он смотрел на меня неуверенным взглядом, полным такого изумления, что я было решил будто бы ошибся. Но мужчина быстро скрыл свою растерянность за улыбкой и даже расправил плечи. - Да, вы правы, - не без доли усмешки произнес он, но я не придал этому значения. - Очень рад с вами познакомиться, - монотонно ответил я, чем заслужил одобрительный кивок в ответ. - И так, мистер Уолтер, - продолжал хозяин дома, присаживаясь обратно в кресло, - как вы себя чувствуете? Откуда вы и как попали в наши края? Чем увлекаетесь и что ищете? Вопросы, разом обрушившиеся на меня, несколько озадачили, потому что я отвык от внимания к своей персоне. Меня забавляли странного разреза глаза мистера Волкмена, его не сходившая с лица улыбка и торопливая манера речи. Теперь, будучи усаженным перед ним, я мог рассмотреть его строгие, угловатые черты лица, чтобы отметить своеобразие его красоты, пусть и непонятной нашему поколению. В свете он казался бы некрасивым, несуразным и излишне выделяющимся неаккуратностью форм. Однако я во многом уступал ему, несмотря на то, что имел греческий профиль. У меня не было таких глубоких, задумчивых глаз, и я никогда не замечал за собой столь завораживающего выражения на лице, с которым смотрел собеседник на меня. В его игривом облике являлось столько чувств, что я не мог распознать ни одно из них. Они смешивались во что-то более сильное, яркое, и мне не удавалось прочесть ни одну мысль в его глазах, тогда как он, казалось, видел меня насквозь. - Спасибо вам за теплый прием, я прекрасно себя чувствую, - отвечал я, не торопясь, точно смакуя дорогое вино, - приехал я из графства L…, мне много рассказывали об этих местах, и я просто не мог не посетить их. Должно быть, по мне не понятно, но я охотник, путешествующий в поисках очередной жертвы… Он рассмеялся, и я замолчал, хотя в его голосе не нашел ничего пренебрежительного. Напротив, кажется, моя персона заинтересовала его. Если задуматься, он не говорил слишком заумно или же необычно, но его жесты и манера держаться являла собой человека тонкого ума. И он возвышался надо мной, я видел это в его смеющемся взгляде и снисходительной улыбке, однако манера речи в противовес утверждала, что мистер Волкмен держит меня на равных, нисколько не принижая. Хотя я был уверен: он имел на это право. - Впрочем, вы расскажете мне все позже, после завтрака, - уточнил мистер Волкмен, хмуро посмотрев на часы, - потому что разговоры могут подождать, не так ли? Я не нашел ничего, чтобы возразить, и мы вышли в соседнюю комнату, где уже был накрыт стол. Серебряный сервант пленял красотой, и сама комната поражала своим великолепием. Но я не рассмотрел ее, потому что был занят наблюдением за хозяином дома, который вальяжно прошел к своему месту и, погруженный в какие-то думы, тихо опустился за стол. Пища не отличалась изысканностью, как это принято у богатых людей, и я был крайне удивлен, как мистер Волкмен мог довольствоваться столь скудным завтраком. Однако он не только не замечал этой странности, но с благоговением и непонятным мне аппетитом вкушал все то, что было на его блюде, когда я, будучи не привередливым к еде, не мог этого есть. За завтраком он не проронил ни слова, чем несказанно удивил меня. Я не ожидал столь быстрой смены настроения. И чем дольше наблюдал за ним, тем чаще замечал на себе его задумчивый взгляд, всматривавшийся в меня. - Что-то не так? – спросил я, не выдержав. - Как ваш отец? – переспросил он, нисколько не смущенный моим грубоватым тоном, - я был с ним в очень близких отношениях, но мы давно не поддерживаем связь. Напомните мне его имя, пожалуйста, Адриан… - Вы ошибаетесь, - тотчас перебил я, без доли сомнения, - мистер Уолтер жив и по-прежнему процветает в своем графстве, мне же посчастливилось иметь подобную фамилию, хотя родителей я никогда не знал. Мой ответ умерил его настойчивость, но я заметил, с каким озорством он посмотрел на меня, а оттого не мог быть уверен полностью, что мне поверили. Мистер Волкмен продолжил трапезу, и странная улыбка так и растягивалась на его строгом лице. Он несколько минут молчал, пристально смотря в глаза, и я отчего-то не мог отвести от него взор, точно ожидая чего-то. Что это было? Не поверил? Что заставляло его с таким остервенением рассматривать мое лицо, как будто от этого что-то зависело? Мысли одна за другой приходящие мне на ум пугали, заставляя ожидать чего-то страшного, непоправимого. - Но если вы не его сын, - начал он, и, казалось, время остановилось, так что я вздрогнул, - откуда вы узнали мое имя? Я опешил, не зная, что ему ответить. Должно быть, он шутил надо мной! Но это было невозможно, потому что все в нем - и голос, и взгляд - были серьезны и вполне уверенны, что я не мог просто так узнать его имя. Я искренне изумился данному недоразумению и замер, а он, то ли увидев что-то в моем лице, то ли решив прервать молчание, пояснил: - Видите ли, мистер Уолтер, местные вряд ли бы упомянули меня, потому что давно не помнят о моем существовании. И если, конечно, это не было случайностью, то я не знаю, где вы еще могли услышать обо мне. - Мистер Фортер упоминал вас… - Мистер Фортер? – в голосе его появилась неподдельная тревога, так что я сам напрягся и положил вилку. Мистер Волкмен недоуменно смотрел на меня и, кажется, уже совсем ничего не понимал, хотя я не видел ничего странного в своем ответе. – Ах, да, мистер Фортер, - протянул он на распев спустя несколько напряженных минут и рассмеялся, - действительно! Я совсем забыл! Он не сказал больше ни слова, а я не осмелился задавать вопросов. Мы окончили трапезу, и мистер Волкмен сообщил, что вынужден отлучиться по делам. Он не пояснял, во сколько его ждать и ждать ли вообще, зато настоятельно просил не уходить до его возвращения, потому что я почитался за дорогого гостя. Нужно признать, это заявление потрясло меня. После того, как я опроверг родство с мистером Уолтером, ожидал скорой потери интереса к моей персоне, но хозяин дома, напротив, заинтересовался мной с большей силой. Теперь он не скрывал это за отрешенным, скучающим взглядом, но наблюдал со странным блеском в глазах за каждым моим жестом, ловил каждое слово и улыбался его привычной, почти ядовитой, улыбкой, которую я никак не мог понять. И его скорый отъезд возымел благоприятный эффект над моими утомленными нервами, которые напрягались всякий раз под его пристальным взглядом. Весь день прошел в глубоких раздумьях во время странствия по заросшему саду. Как позже выяснилось, я был в замке Торнхэлд, и его владелец, очевидно, являлся хозяином здешних земель. Заходя в эти леса, я и не подозревал, что здесь кто-то все еще живет, однако в Торнхэлде жизнь текла довольно бурно. Две кухарки - милая старушка и бодрая девушка, с особым рвением возились на кухне, пожилой дворецкий засиживался у экономки миссис Шэйр, женщине в летах. Старушка была миловидна и приветлива со всеми. У нее не было более собеседников кроме мистера Фолтора (хотя в доме я насчитал восемь человек прислуги помимо вышеупомянутых), и от того она была несказанно рада видеть меня. Весь день рассказывала о мистере Волкмене, притом особенно часто повторяя, какой он щедрый и добрый. Из рассказов мне стало известно, что большая часть слуг, работающих в доме, была нанята довольно давно. - Вы знаете, мистер Волкмен, как отец всем нам, - восторженно похвалялась она, - я ведь тогда еще девицей была, когда он привел меня сюда экономкой! Прекрасный мужчина! При нем наш господин становился степеннее. Не поверите, он даже занялся хозяйством… - Господин? – недоумевал я, - простите, миссис Шэйр, я предполагал, что мистер Волкмен ваш господин… Она посмотрела на меня, точно не понимая вопроса. Но потом добродушно рассмеялась, покачиваясь в кресле. - Ах, вы ведь еще не виделись с мистером Далтоном, не так ли? – всплеснула она руками, - конечно, не виделись, он выезжал в столицу! Он так теперь занят, все печется, как бы улучшить почву, какие бы семена раздобыть для наших земель. Знаете же, погода у нас суровая, хотя я в этом не разбираюсь… Я сидел в полном недоумении. Кто был этот господин Далтон, и если он действительно отъезжал по делам, как смел мистер Волкмен говорить, что я его драгоценный гость? И кто тогда собственно сам мистер Волкмен, если не хозяин этого замка? Старушка говорила и говорила, расхваливала мистера Волкмена, который еще господина ее воспитывал и человеком делал, и я переставал понимать вообще что-либо. Казалось, мы говорим о разных людях... - И хорошо ли пошли дела с хозяйством? - Прекрасно! – всплеснула старушка руками, - урожай просто невероятен! Мы столько не получили при старом покойном хозяине. Мистер Волкмен нашел особые семена, не замерзающие в холода, и настоятельно рекомендовал их хозяину. Как хорошо, что господину хватило разума прислушаться к советам образованного человека! Теперь убытков нет. И чем больше я задавал ей вопросов, тем скорее терялся. Она рисовала мне земли полные хлебов, а я видел лишь непроходимые чащи. Экономка описывала прелестный замок и некоего господина во всем их великолепии, а я не видел ни великолепия замка, ни его хозяина. Время шло к вечеру, а миссис Шэйр никак не могла окончить своего повествования. И я слушал о былых господах, о временах упадка и процветания, о которых самой старушке рассказывал еще прадед. Однако в ее истории были периоды времени, покрытые толстым слоем неизведанности, потому что никто ничего не помнил о тех годах, и я особенно ими заинтересовался. Но время было позднее, и я не имел права нарушать режим поместья. Все слуги разбрелись по своим комнатам, миссис Шэйр вручила мне свечу и пожелала доброй ночи, заверив, что на следующий день разъяснит все мои вопросы. Я не смел ее задерживать и тоже поднялся к себе. Комната встретила меня холодно и даже отчужденно, оттого я долго не мог уснуть. В мыслях вертелись новые лица, которые я повстречал в Торнхэлде, такие разные и живые, они заинтересовали меня. Но болше всего меня насторожили рассказы пожилой экономки, которые никак не совпадали с действительностью. Долго размышляя о проведенном дне, я сидел в глубоком кресле, смотря в окно, пока несколько листов бумаги, лежащих на столике не привлекли мой взгляд. Что ж, я не любил читать, потому что меня морил сон всякий раз, когда я пытался что-либо прочесть. Сейчас мне было это даже полезно. Оттого я взял листы, аккуратно сшитые вместе, и погрузился в чтение. Книга обещала быть довольно странной, судя по первым же строкам: «Вы слышали когда-нибудь, чтобы оборотни плакали? Я тоже не слышал… 29.05.184.. год. Англия. К дому моего дяди не ездит ни одна повозка, и, как я заметил, о его замке не только стараются не упоминать, но даже не думать. Несколько часов проведя в гостиничном домике близлежащего селения, я так и не нашел ни одного извозчика, чтобы добраться по назначению. Потому мне пришлось идти пешком, а было там миль девять. Не смотря на приближение лета, зима держала прочный отпечаток холодов на протяжении всей весны, потому июнь обещал быть не менее дождливым и холодными. Дорога шла лесом, извиваясь и петляя. Иногда мне даже казалось, что я иду не той тропой, потому что, как бы быстро я ни шел, конца не было видно. Спустя три часа, когда по моим подсчетам путь должен был быть окончен, я поднялся на большой плоский камень, чтобы отдохнуть. Был полдень, но солнце, скрытое за тяжестью глухих туч, совсем не грело, а холодный ветер продувал до кости. Вообразите теперь, как я чувствовал себя, после трех бессонных дней пути в трясущемся почтовом экипаже. Все переживания о скорой встрече до того подкосили меня, что теперь будучи озябшим и уставшим до беспамятства, я уже не желал идти дальше. Быть может было это наваждение, но ни с того ни с сего, лес показался мне угрюмым и даже страшным, чего я прежде не замечал. Накатившая тоска привела с собой панику и растерянность. Вокруг не было ни души, и, как бы я ни звал, вряд ли кто-то услышал бы мой зов. Я поднялся с твердым намерением идти дальше, как тут же и остолбенел. Передо мной, в шагах десяти, лежал волк. Он был еще совсем юнцом, но от того не становился менее опасным для меня. Наши взгляды встретились, и мы оба замерли, смотря друг другу в глаза. Холод пробежал по моей спине, когда он поднял морду. Его взгляд до безумия дикий, и в то же время такой проникновенный, что, казалось, смотрел в самую душу, поразил до беспамятства. Меня затрясло, как в лихорадке, когда он поднялся на лапы и заглянул мне прямо в лицо. Однако он ничего не предпринял. Хищно зевнул, продемонстрировав всю остроту его крепких зубов, и тихо удалился. Я, ни живой, ни мертвый, также поспешил дальше, чтобы больше не встретиться с кем-нибудь ненароком. К моему же счастью, через полчаса я уже стоял у дверей знакомого замка. Меня поразили изменения, преобразившие некогда прекрасный Т… в старое поместье с поросшим мхом камнем. Прекрасные резные двери, какими они мне запомнились, теперь разбухли от сырости и издавали глухой, скованный гул при постукивании по ним. Туман, выползающий из леса, стелился прямо к ногам, и странная тревога сковывала сердце, отчего я неистово стучал в дверь, так, что казалось вот-вот сниму ее с петель. Однако никто открывать не спешил, и, только когда я совсем отчаялся, послышались нерасторопные шаги. Дверь отворилась, горько скрипя, и в проеме показался силуэт мужчины. Это был человек за тридцать лет, с серьезным, даже строгим выражением лица. - Чем могу помочь? – сухо поинтересовался он, но тут же замолчал, осматривая меня с головы до ног своим пристальным взглядом. - Могу я узнать, дома ли мистер Д…? Мужчина посмотрел на меня, но не спешил пропустить внутрь, хотя я очень замерз и почти валился с ног. За то время, что он изучал мой костюм, я смог отметить, что он был довольно необычного вида. В свете сказали бы, что он уродлив. И я не спешил с этим спорить. Он был высок и широкоплеч, широкий лоб обнажал глубокий ум, а горбатый нос пугал своей неаккуратностью. Он не был красив, как принято понимать под этим словом, но производил впечатление сильного, сурового мужчины, довольно образованного и интеллигентного. Губы его чуть искривились в добродушной улыбке, и тогда я смог разглядеть его глаза. Они были черны, как ночь, но под игрой солнца отсвечивали янтарным блеском. Глубокие и чуткие, заглядывающие в самую душу. - Я так понимаю, вы – мистер N…? - Вы правильно понимаете, - отвечал я, проходя в дом, - меня зовут N…. Я приехал по просьбе мистера Д..., и хотел узнать, как его самочувствие? Мне ничего не ответили, лишь радостно пожали руку и проводили в гостиную к камину. При свете, струящемся из окон, я мог рассмотреть моего нового знакомого, чтобы отметить, что он был крепкого телосложения, стройный и, по всей видимости, ужасно сильный. Когда я согрелся и отобедал, потому что час был обеденный, мистер Вулфмен, так звали встретившего меня дворецкого, отвел меня в мою комнату, попросив располагаться и отдыхать. Он так же, что было весьма любезно с его стороны, обещался забрать мой багаж, который я оставил в гостинице, так как не мог нести его с собой всю дорогу. Однако, несмотря на всю его любезность, когда я осведомился, могу ли посетить моего дядюшку, он неожиданно вздрогнул, вытянулся и расправил плечи, так что я, с моим вовсе не хрупким телосложением, ощутил себя ничтожеством на его пути. - Не стоит, мистер N…, - холодно ответил он, даже не посмотрев в мою сторону, - я вернусь к вечеру, тогда и отведу вас к хозяину. Сейчас ему нужен покой… На том наш разговор и прервался. Он отвел меня в комнату, и до позднего вечера я просидел в ней, изредка прохаживаясь взад-вперед, выглядывая в окно. У меня было достаточно времени осмотреть окрестности, что виднелись мне из окна, чтобы осознать всю отрешенность местности. Замок располагался в низине, и теперь я в полной мере осознал, что туман, нередко пугавший меня, окутывал строение едва ли не всегда. Здесь не было ветров, потому что дремучий лес со всех сторон стеной тянулся к небу и, кажется, почти затмевал собою солнце, хотя небо было настолько серо и непроглядно, что едва ли растения сами получали хоть немного живительного тепла. Несмотря на то, что сквозняка не было, в здании чувствовалась сырость, и массивный камень с упоением дышал холодом, точно издеваясь. Потому я боялся: как бы не покинуть мир, подхватив лихорадку, прежде чем мне удастся повидаться с родственником. Я, знаете ли, слаб здоровьем. Весь вечер ожидал появления дворецкого, но он либо забыл обо мне, либо не счел нужным навестить, потому я бесцеремонно покинул свою комнату в поисках прислуги. Коридоры, затопленные вечерними сумерками, теперь казались мне зловещими, пугающими были и портреты, висящие вдоль стен. Но более всего меня настораживало то, что я не ощущал ни прислуги, ни кого-либо еще из живущих. Только странное чувство, щекочущее спину, волновало меня. Я чувствовал, что за мной наблюдают, но боялся даже обернуться. Так добрел до гостиной, где, к моему счастью, был растоплен камин. Я сел к нему поближе, боясь приблизиться к тьме, окружавшей меня. И только сел в кресло, как странное рычание возбудило во мне страшный трепет. Я огляделся, чувствуя, как кровь начинает стыть в жилах. Но - ничего. Только тьма стелилась к моим ногам и тотчас убегала, как прокаженная, от играющего пламени огня, попеременно озарявшего пространство. Тем не менее, мрак не уходил далеко, но забивался в углы и щели, чтобы снова приблизиться ко мне. Стало тихо, а потому я уверил себя, что мои нервы просто шутят надо мной. Усевшись удобнее в мягком, теплом кресле, я закурил. И снова рычание, и звук теперь звучал отчетливо близко. Что-то непонятное приближалось ко мне сзади, но я отчаянно пытался уверить себя, что странные видения - лишь плод моего возбужденного от усталости мозга. Когда же источник таинственного рычания приблизился настолько близко, что на затылке моем зашевелились волосы, я решился обернуться - и будь что будет. Ничего хуже ужаса, объявшего меня прежде, я не мог себе представить. Но только я собрался с силами, как двери распахнулись, и в гостиную ввалилась уже знакомая мне фигура дворецкого. Мужчина злобно блеснул очами, прошелся ко мне и, хмуро взяв подсвечник с камина, грозно посмотрел в сторону. Все стихло, точно и не было ничего, но его поведение, явно намекающее на присутствие постороннего, не могло не испугать меня. - Я же просил вас не выходить из комнаты! – грозно, но тихо прошипел он сквозь зубы, точно с облегчением, - вам что-то надобно? Что может случиться настолько серьезное, чтобы вы ослушивались советов? - Вы не звали за мной… Мужчина пристально смотрел в мои глаза, точно не понимая, какое отношение мой ответ имеет к заданному ранее вопросу. Он не понимал моего мышления и, видно, считал меня несколько странным, потому что взгляд его терял уверенность в моем благоразумии с поразительной скоростью. Возможно, он ожидал вопросов о странных звуках, которые должно быть слышал не я один, но мне не хотелось верить, что в этом доме было что-то таинственное и пугающее, потому я предпочел не спрашивать о подобном. И я молчал, ожидая приговора, хотя сам до конца не понимал, что в моем ответе могло его изумить настолько, что заставило бы пристально рассматривать. А он рассматривал, нисколько не стесняясь моей персоны, как будто прислугу какую нанимал на работу. И подобные мысли несколько угнетали мой свободный нрав, но я продолжал молчать, ожидая чего-то. - Я не позвал за вами? – уточнил он, и уголки губ его приподнялись в снисходительной улыбке, с которой обычно покровители обличают маленьких детей. - Не позвали, - не задумываясь, ответил я с нажимом. Мне не нравился его тон! Мне не нравились его взгляды, до мерзости понимающие и самоуверенные, точно я прислуга какая! - Простите мне мою неучтивость. Я никак не рассчитывал, что задержусь допоздна, - тон его стал более размеренным и спокойным, хотя что-то насмешливое все еще чувствовалось в нем, - тогда, вы не откажетесь отужинать, поскольку время ужина давно настало? Вы должно быть голодны, я тотчас распоряжусь… - Я бы сперва хотел повидать мистера Д…, - оборвал я, раздражаясь манере его речи все сильнее. - Повидать? - Повидать. Он снова замолчал, рассматривая меня. Взгляд его не переменился, он был все таким же насмешливым и даже возвышенным, не свойственным прислуге. Во мне кипело негодование из-за его неучтивости, но я внезапно ощутил себя настолько уставшим, что не пожелал что-либо доказывать себе, а уж тем более ему, потому простил на первый раз его поведение. Хотя мне было странно то, что дворецкий чувствовал себя вполне уверенным и даже не скрывал насмешек, хоть и добродушных, потому что, помня характер дядюшки, он не допускал прежде неуважения, напротив, во всем и у всех требовал покорности и чуть ли не благоговения к себе и своим родственникам. - Чего же вы ждете, мистер N…? – обратился ко мне дворецкий, нагнувшись ближе, потому что я, должно быть, слишком задумался, - вы желали посетить дядюшку. Думаю, он уже должен был пробудиться ото сна. Пойдемте же… И мы пошли. Лестница непривычно скрипела под нами, а коридор в ночи выглядел теперь еще более зловеще. Укутанные мраком лица, что смотрели на нас со стен приобрели холодный, даже кровожадный вид. Но более всего пугало странное чувство, не позволяющее держать спину прямо и идти уверенно. В спину мне как будто кто-то смотрел, пронзительно и остро, злобно. Рычание, подтверждающее постороннее присутствие наводило меня на странные мысли, но я ловко уверял себя, что это ветер скрипел дверьми. Дверь, ведущая в комнату дядюшки, была последней по коридору из крепкого резного дерева. Дворецкий, тихо постучав, отворил ее, пропуская меня вперед. Свет свечей озарил просторную комнату, увешенную большими картинами. Окна закрыты были тяжелыми гардинами, кровать заволочена прекрасным балдахином. Мы подошли ближе, мистер Вулфмен поправил подушку, и я увидел худое осунувшееся лицо рассеянно смотрящее на меня. Дядя неузнаваемо изменился. Его благородные черты мужественного лица пали под натиском старости. Аккуратный лоб покрылся глубокими морщинами, которые с таким же энтузиазмом обрамляли некогда глубокие голубые глаза, теперь блеклые. Скулы нынче остро очерчивали его лицо, а тонкие потрескавшиеся губы чуть шевелились. Дворецкий шепнул ему что-то на ухо, и пожилой человек неожиданно вскинул на меня взгляд, рукой указывая на прикроватный стул. Я присел, спокойно рассматривая его лицо. Мистер Д…, увидев меня в свете свечей, немного оживился, попытался протянуть руку, но не смог осуществить задуманное, видно, от недомогания. - Мистер N.., вы, наконец, прибыли, - добродушно начал он, шевеля пересохшими губами, - как бы мне хотелось вас встретить со свойственным мне великодушием, но теперь, видите сами, сил ни на что не хватает, - он говорил с длительными паузами, переводя дух, а я трепетал при виде его болезненности. - Но это прекрасно, что вы почтили старика, не оставив его покидать этот мир одному. - Я рад видеть вас в здравии, - вступился я, подавая немощному стакан воды. Он слабо улыбнулся, приняв дрожащими руками сосуд. Сделал несколько маленьких глотков и тут же перевел взгляд на мистера Вулфмена, кивнув головой. Тот неспешно приоткрыл шкафчик в столе, со свойственной ему элегантностью, и подал господину конверт. Дядя держал его в руках, ощупывая изгибы исхудалыми пальцами, и странно сам себе улыбался. Нужно было признать, за те десятки лет, что мы не виделись, он заметно изменился. Я не помнил в нем этой мягкой улыбки, этого мягкого голоса, лишенного всякой строгости и холодности. Раньше она предназначалась только мне, теперь же он не стеснялся показывать ее прислуге. - Племянник, - заговорил он с воодушевлением, и я ужаснулся его бодрости, неожиданно проснувшейся в хриплом голосе, - у меня нет детей, ты знаешь, я всегда был одинок. А посему, все, что останется после меня достанется тебе. - Дядя, я приехал повидаться с вами не затем, чтобы увидеть вашу смерть, - уверял его я, потому что мне противна была мысль о скорой смерти самого близкого моего родственника, - вам надо чаще выходить и дышать свежим воздухом! Как известно, прогулки улучшают здоровье… Он рассмеялся с надрывом, а я замолчал, чувствуя нелепость своих слов. Мы не виделись с ним десять долгих лет, но, правда в том, что никогда не прекращали нашего общения. Еженедельно обменивались письмами, и всячески старались не терять друг друга из виду. Потому я никак не надеялся, что приехал на его кончину. Он же, видно, предвкушал скорую свою смерть, потому не позволял мне держать ложные надежды. Мы не успели разговориться, а хотелось столько всего обсудить, когда дядя вдруг лихорадочно закашлялся, и мистер Вулфмен попросил меня прервать наше общение, объясняя это тем, что больному нужен покой. Он вышел со мной за дверь, вручил мне свечу, и долго стоял в проходе, нервно заглядывая в спальню дяди, но, тем не менее, не зашел до тех пор, пока я не прошел вдоль коридора и не закрылся в своей комнате. Для чего было нужно ожидать моего ухода? Что могло случиться, пока я шел по этому коридору, я не понимал! Это была моя первая встреча с мистером Д… после столько долгой разлуки. Он изменился достаточно, чтобы я мог убедиться в способностях человека к переменам»