Pretty kitty

Сьюки

      По причинам, которые Людвиг не смогла обнаружить, я теперь быстро исцелялась. Совсем как вампир.       С той ночи в офисе Эрика, когда мы впервые заметили эту особенность, у меня больше не оставалось синяков после секса, а укусы затягивались как по волшебству. А других ран у меня и не было — за исключением этих маленьких дырочек. До сегодняшнего дня, конечно.       Наверное, именно поэтому примерно через час боль от разлуки с Эриком стала немного терпимее. Она не ослабела. Не исчезла. Я просто начала привыкать к агонии своего Пламени, которое взывало к вампиру, но зов оставался без ответа. Мне удалось свыкнуться и с тем, как кровь Эрика вертелась в моей крови, безуспешно разыскивая мой истинный Север. Стрелка бешено вращалась. Кровь отчаянно пыталась отыскать своего хозяина и заставить меня пойти к Эрику, как только обнаружит направление, но Шов лишил ее этой возможности. Словно перепуганный зверь, кровь металась под кожей. Еще час — и она вполне может решить вылиться через потовые железы и продолжить поиски без меня, если я продолжу сидеть на месте и блевать.       Мысль казалась просто невыносимой. Я безмолвно умоляла кровь успокоиться.       Продолжая дышать через нос, я старалась сдержать тошноту. И оглядывала бесцветную тюрьму, пытаясь запомнить каждую деталь. Правда, не совсем понимала, зачем мне это нужно. В этой адской библиотеке ничто не казалось полезным. Наверное, я полагала, что именно так поступил бы Эрик. Подумав о нем, я спросила себя: а как именно он поступил бы в такой ситуации?       Все просто. Если бы Эрик был пленником-телепатом, он ворвался бы в мозг похитителя и украл каждую найденную мысль, чтобы узнать, какого черта от него хотят, и как можно сбежать.       Клодин сидела рядом, ожидая, пока меня отпустит боль разлуки. Глядя на бесстрастное лицо, я нырнула в ее голову, отчаянно надеясь, что смогу уловить мысли о выходе.       Мне нужно было выбраться отсюда. Без Эрика мне и долгих выходных не протянуть.       Но Клодин, конечно же, почувствовала мое вторжение. Погружаясь в бесконечный музей ее мыслей, я видела повсюду вспышки воспоминаний и разные цвета. Одарив меня грустной полуулыбкой, Клодин попросту стерла их начисто. Место музея занял бесконечный белый цвет. Я упала в ведро, наполненное этой дрянью. Густой, тягучий, совершенно пустой белый цвет вдавился в голову, забивая нос и вызывая клаустрофобию. Я попыталась проплыть сквозь субстанцию, ища горстки мыслей, которые видела несколько секунд назад, но они исчезли.       Вокруг ничего не было. И это не менялось.       Даже люди, которые знали о моих способностях и пытались ни о чем не думать, не могли закрыться от меня так эффективно. Они всегда раскалывались и о чем-нибудь думали; человеческий разум недостаточно дисциплинирован, чтобы замолчать. Но Клодин, конечно же, не являлась человеком. Клодин была феей. Тысячи лет жила среди народа с такими же способностями. Она знала, как замаскировать свой разум. Знала, как помешать нарушителям. Словно мозговой ниндзя.       А я двадцать шесть лет прожила среди людей, которые понятия не имели, что я проникаю в их разум и краду их мысли. Мне никогда не приходилось сталкиваться с другим телепатом, не говоря уж о древнем Архивариусе.       Меня пригласили на вечеринку с оружием, но я не имела возможности захватить хотя бы нож. И пришла с ложковилкой.       Она похлопала меня по плечу, прощая жалкие попытки шпионажа. Сука.       Я отстранилась от ее руки, слишком слабая, чтобы сделать что-то еще.       Сидя на серой траве под серым небом, я посмотрела на свою надзирательницу и наконец почувствовала, что готова говорить.       — Ты способна отсюда видеть реальный мир? С Эриком все в порядке? — спокойно спросила я.       Она села прямее, а глаза потеряли фокус: Клодин, вероятно, смотрела куда-то еще.       — Да, — ответила она. — Я вижу его. Ему очень больно. Его люди помогают ему. — Ее лицо посуровело, губы скривились. — Массава уже близко. Остальные хотят отвести Эрика в безопасное место, пока не выяснят, что случилось.       — Хочешь сказать, Массава желает моей смерти, а ты калечишь моего избранника и оставляешь на его пути, как стреноженную овцу? Какого хуя, Клодин? — Мой голос все еще был хриплым.       Ее глаза не смотрели на меня.       — У меня не было времени, Сьюки. Массава слишком опасен. Я не могла доверить твою безопасность вампиру, который вчетверо моложе Массавы. И не могу отвести тебя к Мэб. Она опасается пророчества и его последствий. Кроме того, вампиры могут проникнуть в наш мир, если они выпьют кровь феи.       — Но не сюда?       Она покачала головой.       — Сюда — нет. О существовании Шва не знают даже феи. Я нашла его много лет назад и начала хранить здесь свои тома. Место оказалось просто идеальным. Пойти все древние библиотеки в мире разрушили, разграбили или сожгли. Даже другие Архивариусы потеряли некоторые из своих книг. Но не я. Мои книги нетронуты. Я даже пробовала привести сюда других существ и посмотреть, как мир отреагирует на них, чтобы я могла предотвратить любое возможное вторжение.       — И что же?       — После прыжка все погибали. Этот мир отвергает всех, кроме фей.       — Даже вампиров?       Ее взгляд ответил лучше всяких слов.       Блядь. Значит, Эрику сюда не прорваться, и Клодин не сможет его привезти. Оставалось надеяться только на себя.       Стараясь не думать слишком громко, чтобы Клодин не услышала моих замыслов, я смотрела на бессмысленную библиотеку, которую никто никогда не увидит.       — А как же Софи-Энн? У нее была одна из твоих книг. Более того — она даже могла ее прочесть. Людвиг сказала, что никто не может читать тексты Архивариусов, поскольку магия книги этого не позволяет. Почему, черт возьми, книга фей позволила прочесть себя не одному, а трем вампирам?       Кажется, Клодин смутилась. Она опустила взгляд, лицо покраснело.       — Произошла ошибка. Понятия не имею, как она украла одну из моих книг. Она даже в Шве никогда не бывала. Должно быть, том каким-то образом выскользнул за границу измерения и оказался в ее руках. Я не знаю. Но больше ни одной книги не прочтения текста вампиром — если книга обнаруживает в читателе кровь феи, то текст появляется. В Софи-Энн была Хедли, а в Билле и Эрике —твоя. Этого было достаточно.       — Возможно, стоит добавить еще один уровень безопасности, Наполеон. Это похоже на лазейку.       — Таких проблем не возникало, пока женщины семьи Стакхаус не начали раздвигать ноги перед каждой встречной парой клыков, — ответила Клодин.       — Да пошла ты. Мои романтические отношения не должны иметь ничего общего с твоей дерьмовой системой защиты. Может, тебе следует спросить у Архивариуса войны совета в том, как лучше защитить свои дурацкие книги.       Разозлившись, мы демонстративно отвернулись друг от друга.       Я молчала, пока снова не успокоилась.       — Ты не можешь просто держать меня здесь, Клодин, — тихо настаивала я. — Мне нужен Эрик. Мне нужна Людвиг. Мне нужна еда, постель, туалет и новая одежда. Слишком многое может пойти не так. А что будет, когда Эрик умрет от голода? Или если Массава убьет его, и мое Пламя погибнет? Эрик умирает — Сьюки умирает, помнишь? А если беременность пойдет как-то не так? Если ты не приведешь врача, я тоже могу умереть. И Адам, мой сын. Какой смысл во всем этом, если ты все равно рискуешь жизнью наследника?       — Я помогу твоему избраннику, насколько смогу. Он не умрет от голода. Вампир его возраста может долго воздерживаться от крови. Несколько месяцев, если понадобится. Все, что тебе понадобится, я могу наколдовать. Я — Архивариус магии. И эту работу я получила не просто так.       Она старательно моргнула — дважды. Внезапно рядом с моей рукой появились стакан воды и тарелка с бутербродом. Не раздумывая, я схватила стакан и осушила его, затем запихнула в рот сразу половину бутерброда. Я ощутила сильный голод. Но мне не удалось обмануть дрожь в теле, порожденную отчаянным желанием найти Эрика. Тело приняло пищу, но боль не уменьшилась.       Я проглотила и поморщилась.       — Странный вкус.       — Я же сказала — Шов едва-едва существует. Здесь нет других людей. Не растут растения. Место лишено цвета. Здесь не существует погоды. Еда останется питательной, но вкус — та роскошь, которую сюда не доставить.       — А что еще ты можешь сделать?»       Еще три старательных моргания.       Красиво заправленная кровать. Унитаз. Деревянный гардероб. Они возникли совсем рядом с нами, перед огромной книжной аудиторией.       — Ты хочешь, чтобы я мочилась на улице?       — Ты хочешь, чтобы я наморгала тебе дом?       — Нет. Я хочу, чтобы ты вернула меня домой. В мой настоящий дом.       — И я это сделаю. Когда Адам будет надежно укрыт в твоих объятиях.       Этот образ обжег меня. Я представила, как возвращаюсь в нашу спальню с суетящимся на руках младенцем. Эрик лежит на кровати, истекая кровью из каждого отверстия, слишком слабый, чтобы что-то сделать, кроме как поднять голову и уставиться на меня с недоверием и гневом в глазах. Я его бросила. Забрала его ребенка. Его сердце. Мне придется пытаться заслужить его прощение всю следующую сотню лет.       По моему лицу скатилась слеза.       — Ты должна вернуться, — сломалась я, поддавшись тихому плачу. — Если не можешь вернуть меня и не можешь привести Эрика, тогда вернись и расскажи ему, что происходит. Он даже не догадывается. Черт, он мог подумать, что я умерла. Иди к нему и скажи, что я люблю его, и что я в безопасности.       Я сняла кольцо с рубином и протянула Клодин.       — Передай, что я хочу его забрать, когда мы снова встретимся.       Она поколебалась, затем протянула руку и взяла кольцо, надев на свой безымянный палец.       — Он меня убьет, кузина.       — Я умру здесь, если он это сделает. Буду сидеть в одиночестве, напуганная, пока меня не прикончат жажда или голод. И Адама тоже. Скажи это Эрика. Он тебя и пальцем не тронет.       Она кивнула. Страх так громко пронзил ее разум, что я услышала, даже не пытаясь прочитать ее мысли. Но Клодин собиралась поговорить с Эриком. Это я тоже слышала. В моем торнадо ненависти к ней кружилась и крупица благодарности.       Кряхтя, я сменила позу, пытаясь облегчить кипящую боль в груди. Она начинало давить на мои внутренние органы. От боли у меня перехватило дыхание.       — Ты должна рассказать мне о Массаве. Я думала, что Архивариусы просто записывают все события. Почему он вдруг решил сделать ход ближе к финалу? Разве это не противоречит главной директиве хранителей знаний?       — Да, — ответила Клодин. — Мы занимаемся только наблюдением. Я видела бесчисленные проявления магии. Людей, восставших из мертвых. Высохшие сорняки, которые превращались в пышные посевы, и наоборот. Врагов, ставших любовниками. Влюбленных, которые охладевали друг к другу. — Она посмотрела на меня. — Вампиров, одаренных дневным светом и отцовством. Думаю, я напишу о тебе несколько томов, Сьюки. Ты даешь мне гарантию занятости.       — Рад, что могу помочь. Экономика — она такая, да и вообще. — Я закашлялась от прилипшей к горлу желчи. — Ты мне не ответила. Почему он — и ты — решили вмешаться?       — Массава-самый старый из нас. Ему поручили наблюдать за войной за пятьсот лет до моего рождения. Можешь себе представить, какие ужасы он видел? Кровь, жестокость, бессмысленное пренебрежение к жизни? Даже у бессмертной души, которая питается кровью, есть свои пределы.       — Хочешь сказать, что он сошел с ума?       Она растопырила длинные пальцы, легонько проводя по траве, которая никогда не вырастала.       — Нет. Я имею в виду, что с него хватит. Зверства и кровопролитие, за которыми следуют тупик и мир, затем непонимание и напряженность, а потом снова зверства и кровопролитие. У смертных нет памяти на историю. Они совершают те же глупости, что и их деды, в то время как мы, бессмертные, вынуждены пассивно наблюдать. Мне повезло. Мне поручили наблюдать за чудесами жизни. Массава был воином. И это стало его проклятием — наблюдать за безобразием, которое люди никогда не прекратят. До нынешнего столетия зрелище ограничивалось лишь тем ущербом, который один человек мог нанести другому. А сейчас…       Она подняла руку, признавая свое поражение.       — Сейчас? — подтолкнула я.       — Сейчас наука обогнала даже магию. Оружие не означает войну. Оно означает вымирание. Для всех нас. Массава чуть не сошел с ума во время Холодной войны: ракеты были направлены во все стороны. Разве что не вниз. В них заложили столько силы, что они могли уничтожить Землю восемь раз подряд. Можешь себе такое представить? А тебя еще в Бронзовом веке попросили не вмешиваться? Массава, должно быть, изо всех сил боролся с собой и своими устаревшими представлениями об убийстве. Уверена, если бы не угроза ядерного залпа, то Массава убил бы коммунистических и западных лидеров с разницей в несколько часов, просто чтобы положить конец противостоянию.       Она посмотрела на меня.       — Как ты себя чувствуешь?       — Словно меня распилили пополам. А ты?       Клодин даже хихикнула.       — Не очень, но готова признать, что в сравнении с твоим самочувствием это ничто.       Я снова судорожно выдохнула.       — Знаешь, я тебе никогда этого не прощу.       — Я понимаю.       — И что? Хочешь сказать, Массава верит, что пришествие — это конец света, а Адам — первая костяшка в линии? Он хочет меня убить, чтобы остановить последнее зверство?       — По сути, да.       — И откуда ты это знаешь? Коллега прислал электронное письмо, сообщив о своих планах?       — Архивариусы уже целую вечность кружат вокруг одного и того же мира. Мы видим друг друга на периферии. Пересекаемся, когда собираем информацию. Мы знакомы с мыслительными процессами друг друга, методами, перспективами. Разочарование Массавы ни для кого не секрет. Если пришествие когда-нибудь произойдет, он сделает, что в его силах, чтобы остановить его. Это он ясно дал понять.       — Убей наследника, спаси мир.       — Верно.       — Но ты не согласна.       — Взгляд Массавы запятнали тысячи галлонов крови. В каждый великий момент истории он видит только смерть. Пришествие может принести смерть некоторым — врать не буду, — но я видела те же события, что и Массава, и очень часто их слава перевешивает страдания от их начала. В этом мире есть волшебство, Сьюки. Такое, какое я и описать не в силах, хотя и пыталась — в каждой книге. А наследник затмит все это. Его рождение будет великолепным. Так гласит пророчество. Он создаст лучший мир для нашего народа. Возможно, даже для всех народов.       Кажется, во время разговора я обхватила живот руками. Несмотря на восторг Клодин, я не хотела для сына всей этой славы. Не хотела, чтобы он стал великим историческим событием. Не хотела, чтобы она писала о нем кучу волшебных похвал. Не хотела, чтобы он делал мир лучше.       Я хотела, чтобы у него были качели. Чтобы он любил овощи. Чтобы насладился аквариумом в Монро. Я хотела, чтобы мой ребенок убирал свои игрушки, когда я попрошу. Хотела, чтобы его первым словом было «папочка».       И еще я хотела, чтобы здесь оказался его папочка. Со мной. Сейчас же.       Я снова шмыгнула носом, вытирая щеки.       — Не могла бы ты теперь, пожалуйста, навестить Эрик? Я устала. Мне нужно отдохнуть.       — Ты согласна остаться здесь до родов?       — Нет. Я буду драться с тобой каждый день, покуда меня снова не стошнит от боли. Но я мало что могу с этим поделать, так что, пожалуй, пока буду сидеть тихо.       Я сморгнула еще несколько слезинок и попыталась выглядеть собранной.       — Возможно, ты и права. Может, Массава хочет убить меня, а ты делаешь мне одолжение. Может, две недели вдали от Эрика — небольшая цена за безопасность Адама. Я не знаю. Но Эрик должен знать, что я в порядке — в этом я твердо уверена. Поэтому, пожалуйста… расскажи ему.       Клодин нервно пожевала губу, затем медленно кивнула.       — Он должен быть в здравом уме, чтобы защитить твой свет, поэтому я все ему объясню.       Я выдохнула с облегчением.       — Спасибо, — сказала я. — Пожалуйста, поскорее.       Клодин поднялась, глядя на меня сверху вниз с бесконечной добротой.       — Я скоро вернусь. Отдохни, кузина. По возвращении я наколдую все, что может сделать твое пребывание комфортнее.       — Звучит неплохо. — Я попыталась улыбнуться.       Фея засияла и с резким хлопком исчезла.       Собрав последние силы, я с трудом поднялась на ноги, запихивая в рот остатки безвкусного бутерброда. Стиснув зубы, я сорвала с матраса простыни и швырнула на землю. Рванулась к шкафу, рыдая от ярости, и опрокинула чертову штуковину. Гардероб с грохотом упал на землю, а из ящиков, словно попкорн, посыпалась простая одежда.       Сдерживая слезы, я начала длинный, решительный поход к книгам.       Надеюсь, Клодин применила какое-нибудь чертово подобие Десятичной Классификации Дьюи (ПП: система классификации книг, разработанная в XIX веке библиотекарем Мелвилом Дьюи). У меня не было времени просматривать пятьдесят тысяч книг. Я собиралась найти ту, которую Клодин посвятила Шву. Точнее, ту, где написано, как покинуть ебаный Шов.       И к черту все ее надежды и страхи насчет Адама.       Я уберусь к хренам из этого измерения и пойду домой.       К Эрику.