***
Я не иду на обед, потому что попросту не голодна. После того как мы с Рейной проводили отца, я почти сразу скрылась в часовне. Сидя на скамейке и глядя на алтарь, я продолжала обдумывать то, что услышала от Рейны и отца, стараясь не впасть в истерику. Моя мать — сестра Александры Коулман. Рейна — моя крестная. И обе всегда были рядом со мной, в то время как я, даже не знала про их существование. Еще меня гложило, что Джейсон этого так и не узнал. Как бы отреагировал он, узнав про все это? Он бы тоже сейчас учился со мной в Миллонтии? Мысли о брате снова расстраивают. Где он…? Почему он ушел…? Почему не выходит с нами на связь? В такие моменты понимаешь преимущества того, когда ты единственный ребенок в семье. Ты отвечаешь за себя сам. А когда у тебя есть брат или сестра…ты уже несешь на себе груз обязательств и ответственности. Ты уязвим. Да, ушел Джейсон. Но вину за его уход чувствую я. Не досмотрела, не уследила, не остановила. — Привет. Я отвлекаюсь от своих безрадостных мыслей, когда Перси садится рядом. Это сразу заставляет меня напрячься и судорожно обдумать следующее: нужно ли говорить ему об Александре? Не уверена, что стоит, несмотря на то, что я безоговорочно ему доверяю в этом вопросе. — Видел, что твой отец приезжал, — как бы невзначай говорит Перси. — Вы поговорили? Ох. Если бы ты только знал, Перси, что нам пришлось обсудить. Я отвожу взгляд обратно к алтарю и осторожно отвечаю: — Да. Перси выдерживает паузу, после чего несколько напряженно продолжает задавать вопросы, сев ко мне вполоборота. Это смущает, и я нарочито упрямо смотрю прямо перед собой. — Он сказал, кто твой родственник? Кто эта Александра? О Боже. Почему меня просто не могут оставить в покое? — Здесь у меня только один родственник. Это Рейна. Она была подругой моей матери и ... стала мне … крестной. Что ж. Последняя фраза почему-то так и остается невысказанной. Не секрет, что Перси не отличается какой-то сообразительностью. Он порой не замечал того, что скрыто говорилось в общении, мог пропустить мимо ушей что-то важное для собеседника, не фанател от долгих разговоров и, вообще, не копался глубоко в том, что не хотел рассказывать его собеседник. Перси хоть и видел все эти попытки уйти от разговора, но редко, когда делал что-то, чтобы это пресечь. Но Перси не был дураком, когда дело касалось того, что его беспокоило или интересовало. Поэтому было слишком наивно полагать, что он оставит этот разговор, не получив ответов. — А Александра? Это наш советник, министр строительства или член какого-нибудь комитета? Перси спрашивает слишком легко. Для него это все «информация». В то время как для меня — перемена в жизни. Я не могу так легко обсуждать это, пока сама не приму это и не смирюсь с тем, что от этого уже не уйти. Не знаю, почему я вру Перси. С одной стороны, я просто выполняю поручение отца и Рейны. С другой стороны … все сложнее. Перси, определенно, тот, кому я доверяю. Он был со мной рядом, когда я находила информацию о своей семье, и я знала, что он не проговорится никому. Перси уважал чужие тайны и секреты, он был тем, кому можно было доверять. Всегда. Но все равно было еще то самое «Но». — Нет, это …. — я пытаюсь придумать какую-то оптимальную ложь, к которой сложно придраться. — Это еще одна подруга моей матери, которая отвечала за то, чтобы устроить нас с Джейсоном в хорошую школу. Это она настояла, чтобы отец отправил нас к Рейне. Она далека от правительства. Перси молчит и слишком внимательно смотрит мне в лицо. — Почему-то я уверен, что ты сейчас обманываешь меня. Проницательность Перси в отношении меня всегда удивляла. Но порой и огорчала, когда мне не удавалось выйти сухой из воды. Он не отступает не только потому, что ему это интересно. Нет. Просто Перси знает насколько это все важно для меня. А значит, это важно и для него. Вот, что трогало меня всегда в его отношении ко мне. — Бет, — Перси вздыхает, когда не слышит от меня никакого оправдания или комментария, и, пододвинувшись ближе ко мне, кладет одну руку за моей спиной, а вторую мне на колено. Меня трогает его внимательность, и все, чего я хочу, это забыть про реальность и уткнуться лицом ему в шею. — Ты можешь мне сказать. Ты же знаешь это. Перси мягок. Нежен. И очень учтив. — Я не вру, — вяло бормочу я, делая последнюю попытку «убедить» его не продолжать этот разговор. Я не готова к нему! Мне нужно время: обдумать, осмыслить, смириться и решить, как быть дальше. К разговору сейчас … я не готова. — Но ты не договариваешь, — мягко отмечает парень, не отводя от меня изучающего взгляда. — Ты расстроена. И ты здесь, в часовне, а не в своей комнате. — Перси ласково касается рукой моей щеки, и я послушно поворачиваю голову к нему, чтобы встретиться с ним взглядом. Перси не давит на меня, но он дает мне понять, что он рядом. — Полагаю, что разговор с отцом и Рейной выбил тебя из колеи. Ты услышала от них что-то, что тебя либо расстраивает, либо пугает. И я не понимаю, почему ты боишься поделиться этим со мной. Он искренне озабочен тем, что я молчу. Перси привык к тому, что все самое важное я рассказываю ему. Рано или поздно, но рассказываю. Перси боялся моего отступления и такое молчание сравнивал именно с этим И я не знала, как мне поступить правильно, не обидев его и не переступив через себя. Что, если ему тоже опасно знать о моих родственниках? Что, если Перси будет пытаться мне помочь и навредит этим себе? Я просто не могла вот так сразу все рассказать ему, потому что еще не успела просчитать все риски. Ну, не из тех я, кто выливает все сразу! Мне нужно все обдумать. «Пережить». — Я не хочу говорить о Рейне или своем отце, — не скрывая печали, выдыхаю я, опустив взгляд. — Дело не в том, что я тебе не доверяю. Просто сейчас … мне нечего тебе сказать, Перси. Перси молчит, и я уже думаю, что он обиделся, как вдруг, он участливо гладит меня по голове, отчего я поднимаю взгляд. — Ты хочешь обдумать то, что … узнала? — Перси тщательно подбирает слова и несмотря на то, что он обеспокоен, он принимает мою позицию, не упрекая меня в скрытности или желании оттолкнуть его. Перси все понял. И что немаловажно, Перси все понял … правильно. — Да. — Хорошо. Только когда я утыкаюсь лбом ему в шею, и парень обнимает меня, зарывшись лицом в мои волосы, я перестаю чувствовать на душе такой груз. Хочется верить, что все это как-то разрулится само собой. — Если что, ты знаешь, что ты всегда можешь поговорить об этом со мной. Ты можешь поговорить со мной обо всем, Бет. Я только сильнее обнимаю его, радуясь, что мне не приходится сейчас смотреть ему в глаза. Да, я обо всем могу поговорить с ним. Я это знаю. Просто боюсь. Отработка, от которой мне еще не скоро получить освобождение, началась с приветствия Дрю, так же как и любая другая. — Паршиво выглядишь. Я сразу останавливаюсь и поворачиваюсь к стерве, с иронией подставив ладонь к своему уху. — Что это за противное шипение? О, или это звук, который выходит из твоего паршивого рта? Дрю молниеносно сменяет самодовольную ухмылку на оскал и на грозовую бурю в своих темных глазах. — Сука. Дернув бровью только надменно отвечаю: — Не удивила. Я отворачиваюсь, и мы расходимся в разные стороны, игнорируя тяжелый вздох Эллен. Довольно грубо разбираю книги в коробках, которые захламляли подсобку. Отсюда прекрасно слышно, как верещит Дрю, всякий раз, когда Эллен дает ей задание протереть пыль на стеллаже. Да, с одной стороны я ее понимала: протирать стеллажи занятие не очень-то приятное, потому что пыли на них предостаточно. Да и они слишком широкие и высокие, что не оставляло шанса избежать усталости рук и пыльной одежды. Но я была очень рада, что это задание поручили Дрю. Если бы она была так же осторожна и аккуратна с книгами, как и я, тогда мы, возможно, долго бы делили обязанности, а так, я избежала неприятной участи, с радостью наблюдая за тем, как мучается Дрю. — Мне кажется, вон тот стеллаж, плохо протерт, — сразу говорю я, как только выхожу из подсобки, чтобы вручить Эллен учебники, которые она просила достать. Дрю, увидев меня и услышав, сразу краснеет от ярости, крепко сжимая в руках свою мокрую тряпку. Я же только нагло киваю головой в сторону стеллажа возле нас. — Смотри, как на нем пыль отражается. Нужно протереть еще раз. Я успеваю среагировать, когда в меня летит тряпка Дрю и пара ее ругательств. Увернувшись от тряпки, я с довольной улыбкой встаю за спиной Эллен, которая уже принялась разнимать нас воспитательными речами. Конечно, Дрю приходится перепротереть шкаф, а мне, за мою, цитирую: «нетактичную наблюдательность», нужно разобрать еще пару коробок. Что ж. Черт бы побрал эту Дрю. И всю эту школу. На ужин я все-таки спустилась, и, когда взволнованная Пайпер подлетела ко мне с вопросом, «как прошла встреча с отцом?», я только глухо говорю ей, что «пока не хочу обсуждать это». Пайпер не обижается, она лишь виновато вскидывает руки в утешающем жесте, и сразу уводит разговор в другую сторону, приободрив меня своим объятием. Мне было важно получить это «одобрение» от Пайпер. Девушка понимала, что меня теперь что-то гложет, но спокойно приняла мою позицию, зная, что я расскажу все позже. Пока все бродили по столовой, накладывая себе еду, мы с Бьянкой уже сидели напротив друг друга, молча поедая куриную грудку. Ребята рассаживаются быстро, но так как я сижу за тарелкой дольше них, в какой-то момент я уже от скуки осматриваю помещение и присутствующих ребят, чтобы развлечь себя пока все едят и обсуждают уже ненавистную всем учебу. Когда разговор заходит про моего любимого Мистера Ди, я окончательно отключаюсь от разговора, так как последнее, что мне хочется, это вспоминать вчерашний кошмар. Историк вызвал меня к доске, заставив чертить на ней иерархию нашей власти в начале 20 века. Ему было плевать, что в учебнике все было прописано сплошным текстом, а не упрощенным графическим материалом, и более того, ему было плевать на то, что я уже отвечала на прошлом занятии. И на позапрошлом. И на позапозапрошлом. Мужчина, практически, заставил меня поседеть, когда стал спрашивать о том, что я вчера так бессовестно прочитала по диагонали, не вдумываясь в прочитанное. Я ненавидела оказываться в таких ситуациях, когда заслуженно выслушивала нотации от учителей. Тем более от этого ворчливого старика. Класс прилично повеселился с его колких замечаний в мой адрес. Однако, все, конечно, заткнулись, когда после меня он стал вызывать всех по-очереди на разные темы. Оказалось, что на общем фоне класса, я была далеко не худшая, так как смогла перенести текст в схему, почти не исказив реальность. Остальные просто терялись и не могли попутно отвечать на вопросы учителя и рисовать схемы, которые он просил. Но мое впечатление об уроке это не скрасило. В какой-то момент я возвращаюсь в реальность, но вместо того, чтобы вступить в разговор, я обращаю внимание на Бьянку. Девушка тоже, казалось, создает видимость того, что слушает остальных, хотя сама почти украдкой смотрела на Дрю Танаку, сидящую в противоположной стороне от нас. Меня, конечно, это удивило, потому что Бьянка смотрела на Дрю слишком осторожно и почти ненавистно. Нет, я знала о том, что она с трудом ее переваривает. И «ненависть» Бьянки всегда была пассивной, девушка старалась попросту игнорировать Дрю и не принимать ее колкости близко к сердцу. Но было странно наблюдать за Бьянкой, которая так опасливо и напряженно осматривала Дрю, ведь причин для такого сопротивления у Бьянки точно пока не было. Это я враг Дрю и вечная мишень для ее красноречия. Но я не успеваю подумать об этом должным образом, потому что мы обе отвлекаемся на громкий смех Тайсона, который едва не разорвал нам ушные перепонки. Крис хохотал так же истошно, а вот Перси смотрел на них почти изумленно. Ни у кого из нас не осталось сомнений в том, что это Перси сморозил какую-то глупость, из-за которой так слегли Тайсон и Крис. Но, что стоит заметить, так это то, что сегодня за ужином впервые случилось противостояние с Нэнси, которое выразил ей… Лео. Бобофит почти царски «упрекнула» Бьянку в том, что та была одета в обычный спортивный костюм, который, по мнению Бобофит, портил Бьянку. Что ж, наверно, только слепой не заметил бы, что Бьянка в своем спортивном костюме выглядит намного милее и аккуратнее перекрашенной Нэнси, которая щеголяла в модном сарафане, который казался, даже мне, вызывающим. — А по-моему, отличный костюм, — говорю я, ответив Нэнси уверенным взглядом. После чего перевожу взгляд на Бьянку, которая уже не напряженно смотрит себе под ноги, а довольно тепло — на меня. — Это дурной вкус. — Не осталась в долгу Нэнси, приторно нам улыбаясь. — Во Франции уже все знают, что спортивный костюм имеет место быть только в фитнес-центре. Хлоя, отложив вилку, переводит на Нэнси неодобрительный взгляд, а вот Хейзел пытается стоять «посередине», не принимая ничью сторону. Она виновато пытается сказать, что в словах Нэнси есть смысл, но мы в этой школе «живем» и понятно, что от школьной формы уже всех тошнит. Если я и оцениваю позицию Хейзел «прийти к компромиссу», то Нэнси — нет. Она негодующе хмурится, взглядом призывая Хейзел отступить. — По-моему, Нэнси, ты просто завидуешь. Мы все повернулись к Лео, который единственный из парней слушал о чем говорим мы, девочки. Все остальные яро обсуждали какую-то компьютерную игру, совсем не обращая внимания на то, про что говорим мы. Лео невозмутимо отодвинул от себя тарелку и положил руку на стул Пайпер, уже наклонившись в нашу сторону. С присущей ему дерзкой улыбкой и веселым подмигиванием, он обращается к Бьянке. — Ты, Бьянка, в своем спортивном костюме и с этим естественным миловидным лицом, дашь фору любой разукрашенной фифе. Не обращай внимания на то, что говорит Нэнси. Лучше слушай то, что говорят тебе парни. Парень подмигнул смутившейся Бьянке, а Пайпер восторженно чмокнула Лео в щеку, не смея скрыть, как гордится тем, что он заступился за нашу подругу. Я тоже не сдерживаю довольной улыбки, глядя на потемневшее лицо Нэнси. Лео никогда не отличался конфликтностью и редко, когда вмешивался в то, что не касалось его самого. Не знаю, почему он так «прохладно» принял Нэнси: потому что видел, что она не нравится Пайпер, или он сам видел в ней эту двуличность, но мне было приятно, что хотя бы еще кто-то, кроме нас с Пайпер, не ослеплен этой девчонкой. — Лео, ты заинтересованное лицо. Твой комментарий необъективен. Лео щурит глаза, выражая свое напряжение, в вот Хлоя уже зло поворачивается к Нэнси, наплевав на Хейзел, которая шепотом просила ее не вмешиваться. — Я бы на твоем месте, Нэнси, сейчас промолчала. Редко, когда можно увидеть нашу Хлою такой … грубой. Но вот друзей она отстаивала всегда громко. И мне это очень нравилось в ней. — Но ты не на моем месте. Прежде чем мы с Пайпер накинемся на Нэнси, Бьянка уже суетливо просит всех перестать ссориться и взывает нас к «разуму». Девушка предлагает нам новую тему для разговора, и наиболее отходчивая Хлоя сразу поддерживает ее, задав свой вопрос, обращенный к недовольной Нэнси, относительно того, что наша Эллен заметно похудела. Хлоя дает ей шанс и Нэнси почти горделиво и пренебрежительно принимает его, что-то вяло ответив. Разговор про Бьянку уходит и напряжение за столиком становится меньше. А вот моя антипатия к Нэнси — только усиливается.Глава 60
2 июня 2017 г. в 18:45