Шесть стальных колёс

POV Иккинг       Предшествующие первому сентября три дня прошли для меня и Хедер довольно скоро и весело. Каждое утро я спал до двенадцати, затем, еле проснувшись, к половине второго подвозил девушку на грузовике до складского комплекса на работу под наш любимый тяжёлый рок. Затем возвращался в гараж-мастерскую и, заперевшись там до половины восьмого, занимался своеобразным апгрейдом DAFа. Вечером мы обычно заезжали в пиццерию на Варноаллее, распугивая грозной машиной водителей малолитражек, а потом с удовольствием проводя в наполненном музыкой помещении время перед новым учебным годом за куском пиццей и кружками холодного пива (1).       И вот, тридцать первого числа, вечером, в тот момент, когда на пустых тарелках лежали лишь крошки, да кусочки колбасы, а в кружках уже ничего не оставалось, я решил-таки предупредить Хедер на счёт моего социального положения в школе. Я ожидал любой реакции от девушки: ругань, удивление, расстройство, обиду, но никак не… — Ну ты, Хэддок, оказывается, порядочный шутник! — хихикнула брюнетка, обмахиваясь салфеткой: вечер был довольно душным. — Тесть как шутник? Это на полном серьёзе, — растерялся я, смотря прямо в изумрудные глаза. — Ты говоришь, что одиночка-изгой в школе, который служит грушей для элиты? С твоим то материальным положением? Знаниями? С твоим грузовиком, работой и, в конце-концов, физически развитым телом? — девушка протянула руку и попыталась обхватить бицепс длинными пальцами, который показывался из-под короткого рукава клетчатой рубашки. У неё это не удалось. — Ну… Понимаешь, — я почесал в затылке, чувствуя, что сейчас что-либо объяснить ей будет очень трудно. — Мне не очень хочется… Хм… Иметь с ними дело. Они мне не компания. Да и я не особо люблю всеобщее внимание, которого у элиты в избытке. Элита — это постоянные тусовки, пьянки, торговля наркотиками, да и приезжать ты должен на крутых тачках в школу. Хотя это не обязательно, но всё-таки так же показатель твоего положения. — Ну, так в чём проблема приезжать на… ууу… хм… — Хедер неопределённо помахала рукой в сторону стоящего на почти середине дороги моего грузовика. Кстати, надо бы уже отчаливать отсюда, а то такими темпами на меня начнут жаловаться. — Ты хоть представляешь, что со мной будет, приедь я на нём в школу? — мои брови выстроились домиком, а руки начали заправлять рубашку, подготавливая организм к движению. — Отбоя не будет ни днём ни ночью! — Да с чего ты взял? — теперь девушка нахмурилась. — Ничего не случится ни с тобой ни с машиной. Какие-то отмазки у тебя… Совсем глупые, как у пятилетнего. Ну, в конце-концов, что мешает тебе с ними просто не общаться? — Ничего, — начал я, вставая и потягиваясь. — Однако внимание ко мне всё равно будет повышенное, понимаешь? Я несколько лет, с того момента, как меня узнали одиночкой, жил тихоней, а в двенадцатом классе вдруг окажусь весь из себя мачо? Ты представляешь, сколько мне всего придётся… Сколько нервов истрепать? — Нет, не представляю, — брюнетка тоже встала и первая пошла к выходу, с уже суровым лицом. Одно из моих открытий в этой особе было тем, что её легко вывести и себя. А обычно когда она злится или тревожится трудно совладать с её упорством. Поэтому, пока мы молча выходили из ресторана и садились в машину, я придумывал более веские аргументы, что у меня не очень-то выходило. Года четыре назад я решил, что действительно не стоит хвастаться своим положением, и хотел прожить учебные годы без лишней кутерьмы. Ну не тот я человек, то и было причиной. Однако теперь… — Нет, Хедер. Не могу я. Просто не общайся со мной в школе и всё будет нормально. Мне не нужно лишнее внимание, тем более сейчас. — Но почему? Что такого смогло произойти, что ты отказываешься прекратить вести двойную жизнь, Иккинг? Я молчал. Рассказывать ей о том, что она сидит в машине с будущим стритрейсером, что под кабиной этого грузовика урчало не триста и даже не четыреста, а все пятьсот пятьдесят лошадиных сил и что под фургоном на раме висят два больших баллона с закисью азота, ожидая своего часа, было нельзя. Если я решил быть скрытым — я должен обезопасить себя полностью.       А это, поверьте, было трудно. Во-первых, мой DAF знает чуть ли не каждый второй в водительском братстве. Не далее как вчера я звонил Плевахе с новостью о том, что у меня серьёзные неполадки с грузовиком, так что работать если что мне придётся на какой-нибудь запасной машине. Да, это решение далось мне с большим трудом — я не мог управлять другим грузовиком, кроме этого. Но ведь хороший водитель должен уметь работать на любой машине, так? За разоблачение внешнего вида я мог не бояться, так как водилам комплекса не приходилось сталкиваться с уличными гонщиками. Да и, чего греха таить, вскоре внешний вид DAFа кардинально изменится.        Во-вторых сама организация гонок. Самобытность там у ребят, особенно гонщиков, потрясающая. Кто этим занимался, я знал. Это был старшеклассник из соседней с ними гимназии, которого не составило большого труда найти в социальной сети. Я без особого труда вышел на его форум с необходимой мне информацией. Но, так как это незаконная организация, там был лишь их телефон и объявление о наборе волонтёров. Как же… В общем, я позвонил и назвался Ночной Фурией — новым, приезжим гонщиком. Они, правда, просили представить автомобиль, чего я не озвучил, сказав, что они сразу поймут, что это я приехал. Также мне рассказали подробно систему их гонок, что вкратце выглядит примерно так: «Ежегодно проводятся общегородской чемпионат на лучшего гонщика Ростока. Всего включает в себя шесть заездов в год: пять отборочных и один гранд-финал. За пять заездов, в зависимости от занятого места, давались баллы и в финале, тот, у кого меньше всего баллов, стартовал первым, а у кого больше — последним и абсолютный победитель вырисовывался по мере финиширования участников от момента старта первого.» Место, время и маршрут первой гонки мне скинут по СМС за сутки перед стартом.       Вот такие дела. И не мог я, не мог сообщать Хедер все подробности своей жизни сейчас, сразу. Я, конечно, ей верил, но вдруг что-то пойдёт не так? Нельзя так рисковать. Да и за последние года я разучился доверять людям в таких делах, так что… — Ну не могу и всё, Хедер. Прошу тебя, просто поверь, что причина очень веская и серьёзная, — это я произнёс уже на Шмарль Дорф, остановив грузовик напротив дома девушки. — Давай не будем трогать эту тему, хотя бы пока? — Ну, Иккинг… — она вздохнула и, отстегнувшись, вышла. — Ладно. Надеюсь, ты знаешь что делаешь. До завтра. — Пока. Дверь захлопнулась, а я, не размышляя, загнал машину в мастерскую. Мне было неловко и стыдно перед Хедер, но иначе никак не мог поступить. Я и сам понимал, что мои отговорки слишком детские и глупые, для прикрытия истинной причины, но чего только не сделаешь ради достижения цели? С этой мыслью я взял болгарку, повернулся к DAFʼу и, иронично улыбнувшись, пошёл к грузовику, намереваясь произвести в этот вечер окончательные работы, подготовив машину к первой гонке.

***

      На следующее утро я, встретив Хедер около сорока пяти минут восьмого, повёл подругу в школу пешим путём. Она, видимо, не простила мне вчерашний разговор и, продолжая не понимать мой выбор, хмуро поглядывала на моё одеяние: мешком висевшая чёрная толстовка, потёртые синие джинсы и потрёпанного вида кроссовки. За спиной, будто тряпка, висел тощий чёрный рюкзак. Я же, в свою очередь, упорно не замечал её взглядов, с наслаждением осматривая раскинувшиеся просторы парка, по которому мы с Хедер шли. Мои мысли были сейчас в самой школе, а точнее, предстоящем в ней году. Как бы я ни хотел — я чувствовал, что что-то должно будет произойти. Конечно, кроме того, что я буду стритрейсером. Навязчивое чувство только усиливалось с того дня, как я познакомился с Хедер и узнал, что она будет учиться вместе со мной. Я считал, что правильно сделаю, отгородив её от себя — её место в элите или хотя бы ботаников. Она общительная, живая и умная, а ещё, как я понял, любит праздники и всё такое. Хотя нет, упасть до уровня этой… Четвёрки я не дам.       Кстати, надо бы вспомнить этих «товарищей». Четвёрка — костяк элиты. Три парня и одна девушка. Самый-самый из них — Стеффен Йоргансон. Однако близкие его друзья кличут его Сморкалой. Тут всё просто — года два назад, когда у него появилась первая машина, это был старый Форд, Мустанг кажется. Да, точно, Форд Мустанг третьего поколения, просто раритет на колёсах. Стоил, наверно, как мой DAF. Однако, несмотря на весь престиж автомобиля, автомеханик из Йоргенсона, судя по всему, был неважный. И вот однажды, в один прекрасный день, он заводил своего коня, намереваясь с пафосом уехать домой, как вдруг Форд лишь пару раз чихнул мотором, сморкнув (по-другому не назвать) топливом из выхлопной трубы, да и только. Кто-то в толпе старшеклассников назвал его Сморкалой, оттуда и понеслось. Однако, несмотря на столь забавное прозвище, вид он имел довольно суровый: широкий, коренастый, с горой мускул. Самый настоящий ариец. Считается в школе сердцеедом многих девушек. Кхм… В свои семнадцать-восемнадцать лет лёгкого поведения. Он в основном служит возбудителем многих буч, касающихся драк или съездов на районе. Учится средне, в основном за счёт запуганных им ботаников или одиночек. Мне неоднократно от него доставалось, хотя я, наверно, единственный, кто может потягаться с ним в силе со значительным перевесом. Но зачем? Никогда не чувствовал особо удовлетворения от мордобоя.       Следующие по списку идут близнецы — Лина и Леон Торстоны. Высокие, с вытянутыми лицами и одинаковыми ухмылками на тонких губах, да оба с длинными волосами (из-за чего, порой, было иногда нереально быстро определить пол одного из них) — то были просто смерч в воплощении людей. Могли за считанные секунды устроить кавардак в целой аудитории без зазрения совести, но это самые тяжкие их прегрешения. В основном их специальность — розыгрыши. От самых безобидных, до самых жестоких. За что получили прозвища Забияка и Задирака, что прижилось. Да и ребята не возражали. В принципе, их все в школе любят, однако некоторые товарищи, пострадавшие от них больше всего, относятся к близнецам предвзято, что, собственно, последних не колышит. Я не исключение, хотя у меня нет к ним антипатии — никогда не забуду случай в девятом классе, когда Торстоны раньше всех пришли в школу и напихали в замочные скважины всех дверей спички, тем самым сорвав занятия. Я тогда был не готов, впервые в жизни, к контрольной по математике. За то я им благодарен даже, но элита… Делает моё отношение к ним такое же, как и ко всем из данной касты.       И, конечно, Астрид Хофферсон. Суровая и непоколебимая блондинка с идеальной фигурой, первая голубоглазая красавица школы на зависть всем девушкам, мечтающим стать популярными среди мужской половины школы. Про эту девушку я могу рассказывать много, долго и нудно — ещё бы, я был не исключением, среди тех парней, которым она нравилась. Однако если те закидывали Астрид цветами и шоколадками, предлагали сотни походов в кино и тысячи вариантов прогулок, на что не получили ни одного разу утвердительного ответа, то я лишь ограничивался мимолётными взглядами. Меня часто мучила загадка — почему Хофферсон до сих пор не с одним из парней, которые, только свистни, прибегут на любую помощь. Все… Кроме меня. Я не знаю почему, но никогда не изъявлял желания помочь ей или пригласить погулять, да даже банально подарить цветок я не проявлял желания. Да, я любил её, любил класса с седьмого, когда начал осознавать хоть мало мальски такие сложные чувства, но никогда не унижался до уровня «хвостика». Мне не хотелось быть банальным, хотелось поразить её наповал. Но чувствовал, что если раскроюсь и покажу себя настоящего для неё — будет два пути развития. Либо она будет со мной из-за материального положения, либо всё будет по старому. Я боялся обоих вариантов развязки, склоняясь, однако ко второму. В Астрид, само собой, был без памяти влюблён Стеффен, который, как и следовало ожидать, не получал взаимности. А ведь он — самый первый парень в школе по всем пафосным параметрам. Значит, скорее вероятно, что для Астрид я такой буду неинтересен, поэтому-то я и намеревался не утруждаться проведя тихий последний год в школе. Только вот эта чёртова интуиция, Один её дери…       Буквально без пятнадцати девять мы с Хедер вошли в двор S-образного красного здания гимназии. Там уже стояли почти все классы в тени четырёхэтажной стены полукругом, лицами к огромной полевой сцене. На заднем плане тихо играли праздничные мелодии, кругом слышалось шарканье ног, мелькали банты девочек-первоклассниц, цветы, вспышки фотоаппаратов, а недалеко от ворот стояли на парковке, среди дорогих спорткаров пацаны-старшеклассники в майках, рубашках навыпуск или кожанках, большинство которых я знал по причине учёбы в одном классе. Рядом с ними отдельной группой находились девушки, в блузках и довольно-таки коротких юбках. Среди них я заметил девочку, лет четырнадцати-пятнадцати, одетую не менее вызывающе, чем её старшие «подруги». Над всеми витало облако сизого, полупрозрачного сигаретного дыма. Я заметил и Йоргенсона, и близнецов. Рядом с ними даже крутился толстяк Рейн Ингерман, он же Рыбьеног. Тут вообще смехота — четыре года назад близнецы на первое апреля подсунули ему в ботинки на физкультуре тухлые рыбёшки. Запах за сорок минут так в его ботинки въелся, что потом ещё несколько дней Рейн благоухал на всю школу рыбой. А вообще этот из касты ботаников, самый начитанный, самый умный и передовой ученик школы. Ему одному, благодаря внушительным размерам и дипломатичности, разрешалось общаться с элитой как с равными. Также самоутвердиться ему, видимо, позволил стоящий неподалёку внушительного размера подаренный (а может и купленный) серебристый пикап Volkswagen Amarok.       Единственное, что бросалось в глаза — отсутствие Астрид, которая никогда не пропускала мероприятия школы. Однако задумываться было некогда — надо было срочно, пока не заметил Стеффен, ретироваться на своё обычное место на линейке — в углу здания, где обычно стоял наш класс.       Заметив, что Хедер подотстала, я оглянулся и, махнув рукой, дал знак начинать операцию «незаметный Иккинг». Та бросила на меня последний укоризненный взгляд, а затем пристроилась к одной русой худенькой девушке из моего класса, видимо, пытаясь завести разговор. На линейке нового для меня ничего не было, эту директорскую речь я слышал уже одиннадцать раз, поэтому медленно распутал наушники и, запустив плеер, прикрыл глаза, лишь глядя на нечёткие очертания людей. Was wollen wir trinken, sieben Tage lang, was wollen wir trinken, so ein Durst. Was wollen wir trinken, sieben Tage lang, was wollen wir trinken, so ein Durst. Es wird genug für alle sein, wir trinken zusammen, roll das Faß mal rein, wir trinken zusammen, nicht allein. Es wird genug für alle sein, wir trinken zusammen, roll das Faß mal rein, wir trinken zusammen, nicht allein. Dann wollen wir schaffen, sieben Tage lang, dann wollen wir schaffen, komm faß an. Dann wollen wir schaffen, sieben Tage lang, dann wollen wir schaffen, komm faß an. Und das wird keine Plackerei, wir schaffen zusammen, sieben Tage lang, ja, schaffen zusammen, nicht allein. Und das wird keine Plackerei, wir schaffen zusammen, sieben Tage lang, ja, schaffen zusammen, nicht allein. Dann wollen wir streiten sieben Tage lang. für das Recht und unser Land. Dann wollen wir streiten sieben Tage lang. für das Recht und unser Land. Dann kriegt der Frust uns nicht mehr klein wir halten zusammen keiner kämpft allein wir gehen zusammen nicht allein Dann kriegt der Frust uns nicht mehr klein wir halten zusammen keiner kämpft allein wir gehen zusammen nicht allein.(2) — Господи, — вырвалось у меня, когда первой в листе оказалась эта композиция. Я знал, что эта песня о силе единства, о боевом духе и праздниках, но что-то она не очень подходила под данный момент. Какой, к Одину, боевой дух, праздник и единство? Хотя песни, которые я запускал в лирические и тяжкие для меня моменты, обычно несли мне какой-то знак или предостережение, вне зависимости от языка исполнения. Может, я просто неправильно понимаю этот момент? Не могу поймать его суть? Вполне вероятно. Однако уходить вглубь смысла моего предостережения или наваждения этой песней я не собирался и погрузился в прослушивание своих национальных песен в рок-обработке.       По окончанию линейки мы проследовали на тематический урок, тему которого я не запоминал — очередная бравада о нашем великом и горячо любимом Ростоке. Каждый год одно и то же, сколько можно? А вот перемена перед четвёртый уроком заставила меня если не получить инсульт, то, как минимум, погрузить в долгий транс на весь последний на сегодня урок химии. Стоя рядом с дверью кабинета, в тени от несущей колонны, выпирающей из стены, я слушал в половину уха музыку, скучающим взором осматривая толпу снующих ребят. Хедер видно не было — видимо, успела уже с кем-то сдружиться или просто бродит по школе, изучая её. Однако спустя несколько секунд я краем уха, сквозь грохот музыки и шум ребят, выловил знакомое имя «Астрид». Быстро сбавив громкость, я чуть повернул голову влево и заметил беседующих между собой близнецов. Прислушался. -… Лина, если это шутка, то она очень плохая, — к моему удивлению это произнёс Леон. — Да какая, к чёрту, шутка?! — до неосторожности громко воскликнула его сестра, размахивая руками, в одной из которых был телефон, но потом быстро исправила свою оплошность, сбавив тон. — Я только что с ней говорила, часть слов было не разобрать, она лишь бормотала. — А что ты смогла понять? — Её отца сбил какой-то грузовик, прямо около дома… В этот момент сердце моё ухнуло вниз, кафельный пол поехал из-под ног, а перед глазами возникло видение: длинная улица Мюлендамма, вечер, зеркало заднего вида, жёлтый неуправляемый тягач, сминающий и крошащий на части легковушку, а затем всё исчезло во дворе дома, откуда та самая машина выезжала. — Вот так даже… Когда? Она сказала? — Лео продолжал выпытывать информацию из сестры, возвращая меня в реальность. — Три дня тому назад, в последнее воскресенье августа, — девушка опёрлась на стену, съехав по ней и сев на корточки. — Сморкала и Рыбьеног знают? — Понятия не имею, — Лина помотала головой. — Ч-чёрт, как же так то? Кто это был-то? — Да не знаю я, всё что я разобрала, так это то, что её отца сбил грузовик, когда тот куда-то выезжал со двора и мало того что сбили, так ещё и влетели на полной скорости в их двор, — нервно ответила сестра. — Но почему она раньше нам об этом не сказала? — задал критический вопрос Леон. — А я откуда знаю? — уже крикнула близняшка. — Сам позвони и спроси, почему она не поставила тебя в известность в первую очередь. — Ты что, с ума сошла так орать, женщина? — А ты, раз такое спрашиваешь?! Молчание. Видимо, Лина не была в состоянии препираться или даже драться с братом, что бывало довольно частой процедурой. Однако меня это волновало меньше всего. Отца Астрид сбил грузовик. Около дома. Нет, сомнений не было, это были те два безумца из DHL, с которыми меня дёрнуло гоняться. Едкий и липкий страх поднимался в моём животе, будто сжигая все внутренности. Что же я натворил? Надо было дать обогнать себя, и пусть бы глумились потом, что угодно, да хоть взорвали бы — но убивать отца девушки, которую любишь… Рюкзак из моей руки медленно выскользнул и шваркнулся на пол, на что я не обратил внимания. Я чувствовал вину, хотя точно знал, что не я выехал на встречку тогда, я даже уступил место для манёвра, но нет, не успел. О, Тор, а если эта история всплывёт? Я даже не мог представить, что со мной будет, если Астрид узнает об этом. А что будет с ней самой, узнай она, кто был непосредственным «соучастником» той аварии? Как я теперь вообще смогу видеть её? — Ладно, пошли на урок, — под трель звонка блондинка встала и двинулась к кабинету химии. — Вечером навестим её. И они ушли. Коридор пустел, а я всё ещё продолжал витать в своих мыслях, от которых на душе становилось гадко и погано. Мне почему-то и в голову не приходило, что Хоффресон жила почти на окраине города. Там мало домов, и они довольно престижные. Я, конечно, знал много об этой девушке, хотя адресом её никогда не интересовался. Но с другой стороны, знай я о том, что авария произошла около её дома, я бы смог остановиться и вернуться? Нет. Я точно это знал и от этого становилось ещё хуже. Я, несмотря на свою обычную непоколебимость и физическую развитость, ощущал себя беспомощным, подлым, трусливым и глупым крысёнком, который натворил дел и позорно скрылся.       Это ужасное чувство и осознание поглощали меня, не давая сосредоточиться на уроке, спустя десять минут. Я машинально прошёл за свою парту, продолжая прокручивать события того момента в голове и лишь к концу урока более-менее пришёл в себя, для возвращения к относительно работоспособному режиму. В голове теперь висела лишь одна-единственная созревшая мысль за час раздумий — появилась ещё одна тайна, которую мне было необходимо держать в себе как можно дольше. Иначе… Не буду загадывать.       Домой я вернулся без Хедер. Выбежав как можно быстрее из школы, я добрался до Шмарль Дорф и, не раздеваясь, улёгся на белый диван в гостиной. Голова начинала отдавать глухой болью в затылке, видимо я слишком сильно перенервничал. Я не понимал, почему у меня оказалась такая реакция на это известие. Я никогда не был знаком с Хофферосоном старшим, даже не помню когда видел его, однако скорбь во мне лишь разрасталась со скоростью геометрической прогрессии. Я решил свалить всё это на свои чувства к девушке, но легче не стало. Предо мной была неопределённость — я не знал что делать, но мозг требовал хоть каких-нибудь действий. Что я мог сделать? Прийти к ним? Да Астрид даже вряд ли меня знает по имени, чего уж там говорить о моральной поддержке. А раскрываться… Стоп. Я же веду двойную жизнь. Меня не знают настоящего, живого меня, не школьную маску, меня никто не знает, кроме Хедер. Но та ещё даже с Хофферсон не знакома. Значит, надо придумать себе новое имя и… Тут мой карман завибрировал в течении двух секунд. Пришла СМСка: «Ночная фурия, здорова! Мы наконец-то смогли всё организовать! Ждём тебя в полночь через сутки на перекрёстке Тойтенвинклер аллеи и Петерсдорфер штрассе. Информация на месте. Сложность три из пяти.» Вот и ответ! Вот кто предстанет перед ней. Однако для полной уверенности надо вжиться в роль гонщика. Я же с моим конём ещё ни разу не участвовали в гонках, неизвестно даже, как нас воспримут там. Вдруг у меня похолодела спина — в тот вечер я был на своём DAFе… ====================================================== 1 — Германия же, куда ж без пива: D 2 — Национальная немецкая песня «Was wollen wir trinken». Первоначально была кельтской застольной песней, позже гимном лётчиков Люфтваффе.