Dancing on the edge

Сентябрь Виктории Кент двадцать один. У нее есть диплом престижного колледжа, умная старшая сестра, назойливая, но заботливая мать, светлая комната на втором этаже григорианского особняка, винтажное пианино, мятного цвета пикап и добродушный пес. У Виктории есть прекрасный отец - заботливый, хоть и строгий, с работой на высоком посту в военном министерстве. И Виктория точно знает, что он всегда будет за ее спиной - поддержкой и опорой. Виктория верит в любовь. Настоящую и нелепую. Ту самую любовь, разговоры о которой вызывают у Доры лишь снисходительные вздохи. Любовь эта отлична от теплой дружеской привязанности родителей - она всепоглощающая и вечная, способная не исчезать в беспощадном потоке времен. Виктория собирается изучать английскую литературу в университете, покупает по отцовской кредитке огромный торт к дню его рождения и выбирает платье для бала дебютанток. Виктория целует маму в левую щеку, а папу - правую, небрежно смахивает со стола Доры конспекты по микроэкономике и безуспешно уговаривает сестру отправиться на ночную вечеринку в Сохо. Виктория чешет за ухом у сонного Дэша и вылезает в окно. Виктория кружится под ритмичную музыку, позволяя знакомому студенту по обмену, обнимать ее чуть сильнее, чем было бы разумно. Она сияет, смеется, пробует вкус водки на чужих губах. Она летит в свете софитов - маленький беззаботный мотылек. Виктория слышит телефон, только когда на экране уже есть отметка о десяти пропущенных вызовах. Пять от Доры, два от мамы, три - с незнакомого номера. Виктория перезванивает по последнему, не задумываясь кто?, но страдая от ужасного предчувствия почему?. Незнакомый мужской голос - хриплый и бесстрастный вежливо представляется. Уильям Лэм - давний друг отца по работе. Она никогда не слышала о нем раньше. Но Викторию это не волнует. Она не помнит, как ловит такси, только слышит мягкие заученные интонации Лэма, который методично объясняет, что ее мать осталась дома в полуобморочном состоянии, а Дора отправилась за юристом. Виктория практически ненавидит его. Лэм без лишних эмоций и с вежливым, наверняка поддельным сочувствием сообщает, что ее отец умер. В ту ночь она не вернулась домой, но поехала в больницу, не обнаружив там никого, кроме усталого доктора, пустой кровати в отделении реанимации и записки от Лэма. Виктория комкает бумажку с телефонным номером, запихивает ее вглубь кармана куртки, а потом наконец дает волю горьким слезам. Октябрь Виктории все еще двадцать один, но ее прежняя жизнь разрушена до основания. У нее все еще есть умная старшая сестра, которая теперь спешно ищет работу. У нее все еще есть мать, назойливость и активность которой сходит на нет. За минусом - отец. За минусом - пикап, старинный дом, шансы на учебу в университете, беззаботность и комфорт. За плюсом - занудные кузены с претензией на их особняк, мать в постоянных истериках и отсутствие возможности выйти из дома хотя бы на десятиминутную прогулку с Дэшем. Дора сжимает зубы и терпит. Терпит кузена Джорджа, который ходит по кабинету их отца с рулеткой и планирует повесить оленьи рога над камином. Дора терпит кузена Эрнста - шумного и веселого, добродушного, но не способного помочь обойти доисторический закон о наследовании имущества. Адвокат отца лишь разводил руками - мистер Кент все собирался составить полноценное и продуманное завещание на жену и дочь, но смерть оказалась хитрее и быстрее. Виктория же не собирается терпеть ничего. Она сыплет колкостями, половину из которых Джордж даже не понимает должным образом и не оскорбляется так, как ей бы того хотелось. Она ставит палки в колеса всем попыткам начать ремонт. Она закатывает истерики Доре, когда та просит съездить с ней, чтобы посмотреть новый дом. Виктория злится, бьет посуду, срывает голос, пытаясь расшевелить безучастную ко всему мать - еще более неспособную адекватно справляться со стрессом. Виктория проклинает ту секунду, как услышала в трубке голос… как его звали? Уильяма? Ноябрь Холода приносят больше печалей. Они съезжают. Виктория сидит в фургоне службы перевозки и смотрит в зеркало заднего вида на то, как дом, в котором она родилась, становится лишь точкой в конце аллеи. Затянутый в сетку строительных лесов, покрашенный теперь в скучнейший серый, он давно должен перестать казаться родным и вызвать такую острую тоску. Ей кажется, что скучает только она. Феодора, что устроилась сзади, в сотый раз сверяет счета. Экономия, практичность, благодарность. Благодарность для Джона Конроя - это то, чего от Виктории точно никогда не дождутся. Появившись из неоткуда, он кружит голову их матери, и за считанные недели она уже готова доверить ему свою судьбу. И судьбы девочек. Дора вновь терпит, хотя намеки Джона на то, что ей неплохо бы удачно выйти замуж и уехать восвояси, зачастую приобретают совершенно явный и грубый характер. Дора складывает коробки в задней части небольшого грузовичка, подгоняет Викторию, уверяя, что новый дом им тоже понравится. Виктория рада, что ее мать снова выходит из комнаты. Но ей не нравится, что каждый шаг - только ради Конроя. Новый дом оказывается как с картинки. С картинки дешевого буклета недвижимости. Отличное место, чтобы растить детей до пяти лет - зеленые лужайки, тишина и качели в цветастую расцветочку. Виктория знает, что создана для большего - для шумной городской жизни и великих дел. Так всегда говорил папа. Так случалось со всеми героиням ее любимых книг. Виктория учится пользоваться стиральной машиной и разогревать еду без микроволновки. Уходит с Дэшем на долгие прогулки в маленький парк, рисует каждый день и уж точно не собирается допустить, чтобы наглая рожа Конроя прописалась в стенах ее нового, пусть и довольно жалкого дома. А тот, между тем, крутится вокруг матери все чаще. Когда в конце месяца выпадает первый в этом году снег, Виктория замечает на пальцы матери тонкую платину кольца. Она не выражает бурного восторга, но из дочерней любви сдерживает свое откровенное негодование. В тот день Виктория в первый и единственный раз проглатывает свою обиду, но делает это не слишком искусно. Джон замечает недовольство будущей падчерицы и через пару дней ловит ее для разговора. Ее поражает, насколько он упивается собственной иллюзией. Ее поражает, как уверенно он давит на нее, будто она маленький ребенок, будто он или даже ее мать могут иметь над ней какую-то реальную власть. Виктория всегда знала, что рождена для приключений. Для свободы. Для истинной романтики. Ей бы хватило безбашенности уйти в любой момент, но бросать мать и сестру очень не хочется. Виктория отпускает колкости и видит в глазах Конроя еле сдерживаемое желание ее ударить. Ей на секунду страшно, но она лишь упрямо встряхивает свои вещи, проверяя карманы перед тем, как кинуть все в стирку. Из тонкой кожаной куртки выпадает клочок бумаги, и Джон хватает его, разворачивая. Он хмыкает. Он смеется, тряся записку его перед ее носом и говорит, что если у Виктории есть один влиятельный друг, это еще не значит, что она имеет право ему перечить. Она вырывает бумажку столь яростно, что сама от себя не ожидает. - Это мое дело. Виктория хлопает дверью перед носом Джона и разглаживает качественную, пусть и помятую бумагу. Номер телефона и три строчки аккуратным почерком: Не дождался вас - вызвали по срочному делу. Если что-то нужно, можете звонить в любое время. П. Уильям Лэм Она помнит, как злилась и хотела забыть все детали того злополучного вечера. Как собралась выкинуть эту записку. Как клялась, что никогда не обратится за помощью к тому гонцу печали. Виктория оставляет записку, запрятав ее между чехлом и телефоном. Она делает это лишь назло Конрою. Декабрь Дэшу нравится, как много в этом году выпало снега. Он зарывается в него по уши, пропадая из поля зрения, чтобы полминуты спустя вынырнуть в какой-нибудь абсолютно противоположной части парка. Желательно в той, где больше белок. Словом, ее хвостатый друг совсем не против их затяжных прогулок на свежем воздухе. А домой возвращаться хочется все меньше. Конрой официально переезжает к ним в первых числах месяца. Вместе с ним в ее жизнь врывается еще и скучнейшее шестнадцатилетнее создание, которое тоже зовут Викторией. Мать растекается лужицей умиления, строит из себя защитницу сирот и начинает во избежание путаницы звать свою родную дочь исключительно Дриной. “Дрина” устраивается на неполный рабочий день в библиотеку - поближе к книгам, подальше от своей стремительно разрастающейся сумасшедшей семейки. Дора каждое утро отправляется в Сити и носит белоснежные блузки с темной шерстью костюмов, пьет кофе литрами, работает в выходные и не говорит ни слова матери и Джону, которых все явно устраивает. Джон пафосно рассуждает на тему своей карьеры финансиста, сидит на интернет-бирже, водит дочь в местную захудалую школу и копит на бесполезно навороченный автомобиль. Мать наслаждается тихой жизнью провинциальной домохозяйки, уверяя всех вокруг, что “именно этого она всегда хотела”. Виктория кутается в огромный шарф и знакомится со всеми продавцами горячего чая во всех концах парка. Три часа в день она вдыхает неповторимый запах пыльных страниц, расставляя на полках томики Вольтера и Уайлда. По возвращении домой ее ждут настойчивые просьбы “развлечь малышку Викторию”. Замечать, что “малышку Викторию” могут развлечь только смазливые мальчики из мыльных опер - бесполезно. Виктория Конрой считается в этом доме младенцем. Виктория Кент - избалованным безответственным ребенком. Каждый день Виктория ждет, что что-то изменится. Она возвращается из парка в тот день за неделю до Рождества - Синатра в наушниках и привкус сезонного имбирного латте на губах. Среди ровного ряда тошнотворно провинциальных аккуратных домиков намечается оживление. Еще в начале своей улицы она слышит перешептывания матерей-одиночек. В доме “напротив Кентов” новый жилец. Дэш не понимает сплетен, но ему передается всеобщее оживление. Он удирает от Виктории так стремительно, что ей приходится переходить на бег, чтобы не отставать. Она видит большой фургон, снующих туда-сюда рабочих, а потом слышит задорный девичий смех. Дэшу нравятся новые соседи. Ему нравится, каков на вкус длинный вязанный косами шарф принадлежащий мисс Элисон Мельбурн - большеглазой энергичной девочке лет пятнадцати от роду. Виктория ловит Дэша, и ее саму тут же ловят на тонну полудетского обаяния, атакуя шквалом вопросов и остроумия. Когда разговор полный смеха и взаимной симпатии доходит до богатой родословной Дэша, в морозном воздухе раздается: -Элисон, хватит докучать новым соседям. У тебя еще будет на это время, я обещаю. Этот голос. Хриплый, но приятный, полный бодрой силы и привыкший, чтобы ему подчинялись. Виктория не верит собственным ушам и списывает все на спутанные от былого шока воспоминания. Никаких шансов, чтобы Уильям Лэм - черствый работник военного министерства - мог иметь отношение к Фредерику Мельбурну - профессору биологии, носящему кардиганы, воспитывающему дочь-подростка и беспрестанно хмыкающему от попыток местных разведенок занести все еще по-своему привлекательному вдовцу миску картофельной запеканки. Фредерик и его дочь сразу не нравятся Конрою. Но нравятся матери. Она считает, что это очень хорошая компания “для всех детей в этом доме”. Под этим лозунгом все последующие дни до праздников “малютка Виктория” и “Дрина” сопровождают новых соседей в походах по галереям и музеям Лондона. Профессор Мельбурн действительно много знает и рассказывает про картины в Национальной галерее так, как будто он проработал тут с десяток лет. И хотя Виктории единственной не скучно, она с благодарность принимает предложение младших девочек, а затем вся компания отправляется по рождественским распродажам. Мельбурн сдается через пятнадцать минут пребывания в косметическом отделе. Едва ли не умоляющим тоном он просит Викторию присмотреть за дочерью и обещает встретиться с ними на позже Пикадили. Она вдруг понимает, насколько легко он перекладывает на нее ответственность. Все это время говоря как с равной, ни разу не дав повода предположить, что считает ее за ребенка. Виктория весь вечер зорко следит за девочками, потому что сколь неожиданным не был ее союзник - это лучше, чем ничего. Нельзя подвести его доверие. Мельбурн разбирается в безумной куче вещей, понимает она на Рождество. Он сидит у них в гостиной с тарелкой праздничной индейки и обсуждает с Дорой что-то настолько заумное и экономическое, что Виктория даже произнести бы первого раза не могла. Но сестра впервые за несколько месяцев выглядит расслабленной и довольной. Так чего еще Виктории желать? Ей на секунду кажется, что он не так уж и стар. Он мог бы жениться на Феодоре, если бы у той был бы хоть какой-то интерес к собственной личной жизни. Двадцать лет разницы - это много? Дэш спрыгивает с ее колен и бежит через комнату, чтобы накинуться на остатки индейки Мельбурна, а затем и на помпон на его свитере - красный нос вышитого оленя. Виктория смеется, поднимается, чтобы отогнать пса, и думает, как же это глупо - полагать, что Мельбурн может заинтересоваться девушкой младше себя. Он слишком умный и серьезный для такой мелодрамы, не так ли? Она не будет говорить Доре о своей глупой фантазии. Та и так думает, что Виктория беспрестанно витает в облаках. Когда вечер заканчивается, и Джон настойчиво и в типичной для себя мудачной манере выпроваживает гостей, Виктория вновь поднимается на ноги, чтобы хотя бы извиниться и завернуть Элисон остатки пирога. Они с Фредериком сталкиваются в дверях кухни. - Я хотел еще раз поблагодарить за вечер, - улыбается он. - Я…Принимая во внимание, каким тяжелым был для вас этот год, я надеюсь, что в новом году Вам будет сопутствовать лишь удача. Она теряется от неожиданной пылкой искренности. А потом кивает, мимолетно улыбаясь в ответ. - Смотрите, омела! Элисон смеется, как будто ничего смешнее в жизни не видела. У Виктории пылают уши, и все перед ней сливается в единую зелень пальто Мельбурна. Он достаточно близко, чтобы можно было услышать тяжкий вздох. - Прямо над нами, да? - вполголоса спрашивает он Викторию. Она поднимает голову, и по кривому гвоздю в бледном стебельке догадывается, что это дело рук Джона, всегда способного поворачивать лишь самые банальные и дешевые “романтические” трюки. А потом Виктория встречается со взглядом самых зеленых глаз, которые ей когда-либо попадались. И черт бы ее побрал, если одиноким профессорам можно вот так смотреть на девушек, которые всего на несколько лет старше их дочерей. Мельбурны уходят и каким-то чудом не попадаются ей еще пару недель. Дора права. Она слишком много витает в облаках. Он не мог, он не должен был смотреть на ее губы. Даже если на одну мимолетную секунду. Виктория думает об этом до самого конца месяца. Она очень рада, что в Новый Год, они так никого и не приглашают к себе. Январь Все тянется в череде неспешных дней. Виктория все также ходит в парк на долгие часы, а потом в библиотеку - чтобы хотя бы не просить деньги у Доры. Ей кажется, что она смирилась. Ничего не тревожит их рутину, кроме редких мелких сплетен о соседях. Фредерика Мельбурна не видят весь этот месяц. Судя по слухам, он уехал в командировку в Манчестер, оставив дочь у сестры в Лондоне. Виктории отчаянно скучно. По телевизору сообщают, что в Парламенте предотвращен теракт, в столичном зоопарке родился жираф, а снег планирует растаять в середине февраля. Дора все также рано ездит в Сити. Мать все также зовет ее Дриной. Виктория перечитывает “Джейн Эйр” и мечтает, чтобы с ней случилось хоть что-нибудь интересное. Февраль Она всегда любила День Святого Валентина. Хотя бы потому что за появлением этого праздника стояла красивая легенда. Можно обвесить весь город в пошлые гирлянды из сердечек, но суть останется той же. Она катается на коньках в парке в тот самый момент, когда обещанное потепление окунает ее в ледяную воду, а судьба наконец-то подкидывает ей настоящей романтики. Альберт Кобург выискивает ее из пруда, отвозит домой, поит чаем и приходит потом каждый день. Он рассуждает о пользе закаливания и кажется ей жутко умным. Таким умным, какой она никогда не имела шанса стать. Альберт узнает, что она любит книги, и пускается в долгие пространные беседы о Шекспире. Он отлично разбирается в немецких авторах, и Виктория старается ловить каждое слово. Альберт аспирант и изучает социологию. Альберт любит Диккенса, что ужасно мило, хотя Виктории всегда было скучно во время уроков литературы посвященных прославленному писателю. Альберт неустанно говорит о том, как будет спасать сначала китов, а затем и целую планету. И это идеально. Это именно то, что нужно. Виктория целует его в колючие усы, все еще немного простуженная, но решительно настроенная. Альберт приходит на следующий день с цветами, а затем зовет ее на выставку старинных паровозов. Феодора смеется и не понимает, что Виктория в нем нашла. Она и сама не понимает. Но его идеи и то как он говорит об этом - это нечто новое и долгожданное. Несколько месяцев застойной жизни среди домохозяек делали Альберта глотком свежего воздуха. Он не использует соцсети, одевается только в одежду этичных брендов и ест тосты с авокадо на завтрак, ланч и обед. Дора как-то назвала его хипстером, и он мило дулся, бормоча, что отрицает ярлыки, навязанные обществом. Он - это самое яркое впечатление за последние полгода. Виктория очень скоро решает, что по уши влюблена. Элисон Альберт не нравится ни капли, и та демонстративно вгрызается в стейк каждый раз, когда им случается обедать в одной компании. По лицу ее отца невозможно было понять, что он сам об Альберте думает, хотя замечание поведению дочери делает. Нет, Виктории решительно все равно, что бы он там не думал… Но было бы славно, если все они дружили, как раньше. До Рождества. Март Тепло весны приносит все новые свидания и бесчисленные поцелуи. Виктория достает мольберт и возвращается в парк. Она рисует деревья, птиц, Дэша. Но больше всего - Альберта. Ее комната тонет в набросках разной степени удачности, и Дора начинает говорить, что все это уже похоже на одержимость. Виктория раздражается. Сестра лишь завидует ее счастью. - Ты могла бы не лезть в мою жизнь, а лучше устроить свою! Почему бы тебе не пойти… обсудить интегралы с профессором Мельбурном, - кидает она однажды, бушуя в яркости своего гнева, когда Дора посмела заявить, что Альберт не выглядит столь уж заинтересованным. - С Мельбурном? - хмыкает Дора. - Мне жаль такое говорить, но ты еще большая дура, чем казалось. Они не разговаривают еще две недели. Щеки Виктории краснеют против ее воли каждый раз, когда она встречается с Фредериком. Апрель Дора все еще сердится и не ведется на с детства опробованные трюки. Не помогает ни подкуп любимым пирогом, ни щенячьи глазки. Сестра держит оборону, мать с отчимом в легком безумии, как и всегда. Альберт уговаривает ее уйти из библиотеки, потому что, работая там, она поддерживает вырубку лесов. Виктории кажется, что это уже слишком, и они впервые ссорятся. Ее настроение мрачнее тучи в тот самый вечер, когда она одна возвращается из кофейни, по пути вспомнив, что обещала заглянуть к Элисон и помочь со школьным сочинением. Дверь дома Мельбурнов оказывается заперта. Виктория стучит и звонит, но никто так и не открывает. Разумно уйти. Но ее плохое настроение находит выход в виде ослиного упрямства. Обойдя дом, она хочет проверить не заперт ли гараж, и в темноте с размаху натыкается на кого-то. В ушах звенит от удара. Виктория пялится назад. Но ее запястья вдруг крепко сжимают и тянут вперед - к свету уличного фонаря. - Ах, это Вы, мисс Кент, - вздыхает до боли знакомый голос. Он другой. И все тот же. Фредрик Мельбурн без привычного кардигана - невиданное чудо, сказала бы она раньше. Фредерик Мельбурн в полевой военной форме - зрелище впечатляющее и удивительно гармоничное. Головоломка вдруг складывается. - Где Элисон? - спрашивает Виктория, сама удивляясь тому, насколько спокойна. - Она уехала. Ее… - он запинается, встречает ее взгляд и решает, видимо, что все правильно. - Ее передали другому офицеру. - А она…? - Программа защиты свидетелей. Вы вряд ли когда-нибудь еще встретитесь. Но она в безопасности, я Вас уверяю. Теперь она видит. Чувствует ритм, с которым он чеканит слова, понимает, что для профессора у него слишком хорошая осанка. Все еще сжимающие ее запястья руки действительно сильны. Ему действительно идет эта форма. Она чувствует, что нужно чем-то заполнить тишину. - Вы тоже уезжаете? - Виктория кивает на рюкзак у него на плече. - Да, Виктория, - тихо подтверждает он. Мельбурн вдруг вздрагивает, отдергивая руки от нее. Между бровей залегает тяжелая складка. - Я ведь не должен объяснять Вам, мисс Кент, что все сказанное сейчас не предназначено для Ваших ушей, не говоря уже о чужих? Он отворачивается от нее, чтобы закинуть сумку в багажник. Виктория не справляется с порывом, дотрагиваясь до его напряженного плеча. Мужчина дергается от прикосновения, как будто ее руки обжигают. - Разумеется, я никому не скажу… мистер Лэм? - говорит она, когда их взгляды снова встречаются, не сумев скрыть вопроса. Он лишь качает головой, тихо смеясь. - Ваш отец всегда говорил, что вы на редкость сообразительны. Его пальцы на несколько секунд замирают у пряди ее выбившихся из пучка волос. А потом он убирает руку в карман. - Не жалейте себя, мисс Кент. Не позволяйте этому сонному месту определять себя. Вы стоите гораздо большего. Багажник хлопает. Уильям Лэм уезжает от Виктории, не успев толком познакомиться. И она с горечью понимает, что не уверена увидит ли его еще. И не знает, насколько опасна его жизнь теперь. Май У нее сносит крышу. Так говорит Дора, мама, даже Джон признает, что она более странная, чем обычно. Виктория ходит по собеседованиям в поисках приличной стажировки. Виктория проводит в библиотеке все больше времени, твердо решив выбить себе грант на обучение. Виктория заявляет Альберту, что все должно стать серьезнее. Он приглашает ее на вечер чтения Кафки. В день своего рождения, она выставляет всех из дома чуть ли не силой. Она приводит Альберта к себе в комнату, целует яростно и решительно, стаскивает с него одежду и уверяет, что он вовсе не “предает доверие миссис Кент”. Виктория проводит с ним ночь и уговаривает себя, что это правильно. Она движется вперед. У нее прекрасные и стабильные отношения. Она любит его - спасателя китов и сторонника прогресса, читающего наизусть сонеты Шекспира, пусть без выражения, зато понимая смысл каждой метафоры. Альберт уходит утром. И больше она его не видит. Дора все еще недовольна ею, но помогает обзвонить всех общих друзей и знакомых, общежития города и больницы. Никто не знает, куда пропал Альберт. Виктория не знает, когда все покатилось к чертям. Июнь Она, наверное, упивается своей тоской. Заперевшись в комнате полной изображений его лица сделанных ее рукой. Виктория прокручивает воспоминания и пытается понять, что же она сделала не так. Ее сердце ноет, тоскует. Разбитое и растоптанное. Виктория едет на стажировку в Лондон, просто потому, что уже поздно что-либо отменять. Она живет у тетки, скверно играет на расстроенном пианино, ходит на работу и не понимает ни черта. Каждый вечер она набирает номер Альберта, который все также недоступен. Каждую ночь ей снится Уильям Лэм, который говорит ей, что она стоит большего. Июль Ее стажировка подходит к концу, и Виктория сама не знает откуда у нее вдруг есть друзья, которые зовут ее на вечеринку. Она была так безучастна все эти недели, что понятия не имеет, кто в здравом уме готов терпеть ее еще целый вечер. Ее голова кружится от шампанского и слишком высоких каблуков. И от зрелища на другом конце зала. Альберт. В костюме на заказ. С дежурной улыбкой на губах. С изящной блондинкой под руку. Гладко выбритый и в бокале у него совсем не сок из шпината. Он замечает ее. Он ловит ее, где-то в районе стоянки такси. - Ты же понимаешь, что мечты - одно, а жизнь - совсем другое? - он умоляюще смотрит на нее. - У меня не было выбора. Я не свободен решать за себя. - Мечты - это одно. А притворяться совершенно другим человеком - совсем другое, - холодно бросает Виктория. Альберт качает головой и что-то еще говорит, но ей все равно. Не важно, где он - настоящий. Беда в том, как легко он меняется под действием обстоятельств. Удобно, черт возьми. Практично, сказала бы Дора. Она не ловит такси до дома тети, а садится на пригородный автобус. Виктория едет домой. Хотя то место назвать домом язык не поворачивается. Остановка оказывается за три квартала и нужно идти еще минут двадцать. Нужно идти осторожно. Нужно иногда смотреть по сторонам, несмотря на глупы неконтролируемые слезы. Но она этого не делает. Август Ей снятся странные сны. В них много знакомых лиц, искаженных и страшных. Все кружится, она куда-то падает. И тонет в мертвом свете автомобильных фар. Первое, что Виктория чувствует - страшную боль во всей левой половине туловища. Второе - это тепло сухой руки покидает ладонь. Тепло перемещается на ее лоб, и она силится открыть глаза. Комната вокруг не имеет четких очертаний, но Виктория отчетливо запоминает два ярких пятна - свежая зелень сияющих глаз. Кто-то что-то говорит, у нее гудит в ушах, но она почти уверена, что это позвали доктора. Потому что тот скоро появляется. Зелень глаз исчезает на долгие дни. Мир становится четче, объятия сестры и матери - крепче. Ребра срастаются медленно, но без осложнений. Джон Конрой раз в два дня приносит ей фрукты и, похоже, действительно немного о ней волнуется. Дора приходит читать ей, но Виктория замечает сияющий бриллиант на тонком пальце, и Дэн Браун идет чертям. Виктория вдруг понимает, что за всей своей скукой, жалобами и пустыми переживаниями, она действительно никогда не интересовалась жизнью сестры. Но теперь у нее масса времени, так? Синяки сходят, кости крепнут. Викторию отпускают домой. Она знает, что Уильям нашел ее. Нашел, потому что следил от той самой вечеринки, на которой она, похоже не видела никого, кроме своего уязвленного эго и придурка-Альберта. Чего она не знает, так это почему он не приходит к ней. Это беспокоит ее. Это необходимо ей. Виктория хочет сказать спасибо. Виктория хочет извиниться за холодность которой отвечала на его доброту и вежливость. Виктория… сама не уверена, чего конкретно хочет, но знает, что в эту потребность выливается вся страсть ее сердца. Она безумно рада, что он остался жив, после того, как отправился на ее глазах куда-то, где явно собирался не чай с королевой пить. Она боится, что он снова исчезнет на долгие месяцы. Все это тянется долго, как летняя жаркая ночь, в которой есть предчувствие чего-то прекрасного и страх упустить свой шанс. А потом в один прекрасный день она разбирает коробку с ее вещами, которые были с ней во время аварии. И Виктория вспоминает. Под тонким пластиком треснувшего чехла, все так же лежит лист плотной бумаги из дорого блокнота. Ее пальцы скользят над экраном, слова - неловкие и поспешные, улетают адресату. Он как раз выходит с совещания - в парадной форме, на ходу ослабляя галстук, с головой полной совершенно других мыслей. Приезжайте, надо срочно поговорить. Виктория Он пугается, как будто ему только что сообщили о ядерном взрыве. Он бежит так быстро, как только может. Полковник Уильям Лэм получает в ту ночь столько штрафов за вождение, сколько не получал за всю свою прошлую жизнь. Он влетает в ее маленький дом - внезапно тихий и пустой. На пару секунд у Уильяма в голове просится с три сотни страшных вариантов событий. А потом Виктория, обрушивается на него, не добежав до подножия лестницы с полдесятка ступенек. Обрушивается и целует - отчаянно и жадно, понимая вдруг, что ничего романтичнее в ее жизни не было. Но, возможно, еще будет. Виктории Кент двадцать два, и ее целует мужична, у которого слова не расходятся с делом.