***
Толстая свеча на низком журнальном столике горела ровно, оплывая мягкими полупрозрачными каплями. Оранжевый язычок неподвижно застыл посреди сумрака. И этот огонёк был единственным в гостиной ярким пятнышком, на котором фокусировался взгляд. Стиффи сидела на диване, поджав под себя ноги, и морально готовилась к разговору с Мелиндой. И Элай понимал прекрасно, какие мысли витают в её аккуратной маленькой головке. Шутка сказать: привет, Мэл, мы твои мёртвые друзья! А что, если она не поверит? Хм, ну, это её проблемы. Нормальный человек, правда, бы не поверил. Но всю их компанию нормальной назвать нельзя даже с самой большой натяжкой. Впрочем, что толку говорить за других… Будучи живой, она сама не думала, что после смерти есть что-то ещё. И что Смерть, оказывается, долгополых чёрных ряс не носит и косой не размахивает, а выглядит как вполне себе обычный человек. Но Мелинда живёт своим умом и действует по интуиции. И её мозг работает как-то иначе, чем у других смертных… — Нервничаешь? — спросил он участливо, взяв её руку в свою. — Да… — призналась Стеффани. — Это будет непростой разговор. Если честно, я не рассчитывала, что нам позволят рассказать ей всё, как есть. Для неё сделали исключение, это ясно, как день. Так что тем более мы в ответе за исход этой беседы. Пальцы у Стиффи прямо-таки ледяные. Нервы, конечно. Хотя, глядя на неё, ни за что не подумаешь, что переживает. Видимо, в поисках поддержки она склонила голову на его плечо. И тут его будто кто-то в бок толкнул: обстановка-то самая подходящая! Раз она не поняла его вчерашних придирок, значит, вообще ничего не замечает. Стало быть, действовать нужно другими методами. Он чуть-чуть повернулся и решительно прижался губами к её губам. Вот это да! Аж дух захватило. Нет, в поцелуйных делах он не новичок. И что именно такого необычного случилось, он не понял. Скорее, дыхание перехватило от собственной дерзости. Элай ожидал уже, что Стиффи от него с возмущением отпрянет, а во взгляде её просквозит упрёк. Но она, похоже, не думала отстраняться, и отвечала на поцелуй вполне себе нежно. И когда он решил, что всё в порядке, что этот оборот изменит их взаимоотношения в гораздо лучшую сторону, случилось то, что пошатнуло весь его хрупкий мир. — Не надо было этого делать, — ровным, спокойным голосом произнесла Стеффани, пристально глядя на оранжевый язычок свечи. — Это ни к чему хорошему не приводит. — Что именно не приводит? — Элай сразу напрягся. Такая фраза обычно предшествовала долгому объяснению, которое не приносило облегчение никому, а только усложняло ситуацию. Но чему быть, того не миновать. Стиффи только казалась простой, но когда он пытался подойти к ней поближе, то обычно натыкался на невидимую, но совершенно несокрушимую стену. — Служебные романы. — Ну… не всегда. Некоторые вполне успешно совмещают работу с любовью… Она встала. Отошла к окну и стала глядеть на улицу, залитую неярким розовато-коричневым вечерним светом. — Ты не понял. Мы не такие, как живые люди. Да, мы дышим, чувствуем. Живём, в общем. И не умираем. Но нам, Жнецам, так же бывает больно, как и всем прочим. — И… что? Проклятье, язык опять заплетается, как не свой. Ещё мозговед, называется. Лепечет, как мальчишка. — Когда мы ещё только проходим обучение, старшие всегда предупреждают нас: не привязывайтесь ни к кому! Молодёжь, как правило, считает их занудами и перестраховщиками. Но на самом деле новенькие обычно забывают о том, что мы здесь не навсегда. Как только каждый из нас забирает свою последнюю душу, он уходит. Идёт вперёд. У всех свой путь, понимаешь? Но всегда, снова и снова, эти нити рвутся слишком внезапно. А порой приходится забирать и тех смертных, кто дорог нам. И это больно. И ведь никто не знает, что там дальше. Дурацкое это ощущение, когда понимаешь, что плывёшь по течению. Что ты утратил положение хозяина ситуации и что собеседник знает гораздо больше тебя. Только и остается, что поддакивать и задавать всякие глупые вопросы, чувствуя себя полным идиотом и догадываясь, что такого же невысокого мнения о тебе и визави. — Тебе ведь ещё нескоро туда… — это была соломинка, за которую схватился утопающий. Но она с оглушительным треском сломалась. — А что ты знаешь обо мне? Элай задумался. Что он знает о ней? Что можно знать о женщине, которая никогда о себе ничего не рассказывает, предпочитая разговаривать о других? — Ничего! — честно ответил он. Стиффи кивнула, словно точно такого ответа и ждала. — Вот именно, ничего. Тебе и незачем. Но кое-что всё же поясню. Я здесь уже очень давно — с 15 января 1348 года. Помню, как умирала от чумы на улице, одна, истекая кровью. Вокруг только трупы, но это нельзя назвать ни компанией, ни тем более обществом. Ничего примечательного в моей смерти, как и у любого из нас, не было. Банальность, сплошная банальность. Но ведь скажи мне кто-нибудь это в те минуты — я плюнула бы ему в лицо… Элай ощутил, как диван под ним несётся в какую-то чёрную пучину. Четырнадцатый век! Бубонная чума… Жуть какая! — Тогдашняя Венеция была совсем другой… В общем, я умерла и через минуту встретила своих будущих собратьев по косе. Немало нам пришлось поработать в те годы. Ну да ладно. Старше меня нет никого — остальные уже давно на той стороне. Мне дважды предлагали повышение, и дважды я отказывалась от него, потому что не хотела покидать этот мир. Но переход неизбежен. Третий срок тоже закончится рано или поздно. Я чувствую, это будет скоро. И хотелось бы перейти безболезненно, безо всяких сожалений по оставленному. Больше пяти сотен лет… Эта женщина видела, как строилась Эйфилева башня, как появились железные дороги в Штатах, как в быт вошло электрическое освещение, как… И до сих пор здесь. И ей всё ещё немного за тридцать. Хотелось бы ему прожить столько! И никогда больше не умирать. Ведь, если подумать, это чудо. — Но… — Никаких «но», Элай. Я всё для себя решила. Останемся друзьями, как и прежде. Только сердце не трогай. Это лишнее. После этих слов он решил: пора отсюда съезжать. Как-то же Жнецы находят себе жильё. Вот получит документы, можно будет устроиться на работу, деньги появятся. Сколько-то и сейчас есть. В общем, здесь делать уже нечего. Особенно когда чувствуешь, что о твои чувства только что вежливо вытерли ноги.***
Мелинда стояла на крыльце чужого дома и никак не решалась постучаться. Сердце колотилось в ушах, и ей казалось, что его стук слышен всей улице. Окна были темны, и только в гостиной горели неяркие нижние светильники — Стиффи любит рассеянный свет. Звонок Стеффани удивил Мелинду. Учитывая то, чем закончился их последний разговор, отношения должны были на том и прерваться. Во всяком случае, до тех пор, пока подруга не объяснит своё неподобающее поведение. Стиффи, однако, по телефону не стала опускаться в объяснения и оправдания, а пригласила вечером в гости. «Приходи одна!». Сколько раз Мелинда слышала эту фразу в фильмах от всяческих бандитов! Обычно при таком повороте ждать хороших событий, если ты не последний дурак, не приходится. Любому должно быть ясно, что, поступая так, герой полностью отдаёт себя в руки преступников и лишается всякой возможности диктовать свои условия. Впрочем, Стиффи не бандитка, избавляться от Мелинды ей нет никаких резонов. — Раз, два, три! — скомандовала она себе, не найдя более убедительных рычагов воздействия на собственную волю, и, прежде чем успела осознать, что делает, трижды негромко стукнула дверными молотком. Через минуту послышался звук лёгких шагов, дверь открылась почти бесшумно, и на пороге, будто привидение, в полупрозрачном дымчатом серебристо-сиреневом платье возникла Стеффани. Невероятно, она и дома умудряется выглядеть так, словно собралась на дипломатический приём в консульстве. — Проходи, — она впустила подругу вернулась в гостиную и налила три бокала вина. Мелинде подумалось, что это довольно странный напиток для обещанного разговора. Но хозяин барин. Она оглядела комнату. Возле окна, не делая попыток подойти или что-то сказать, стоял тот самый мужчина из магазина. Сердце странно дёрнулось в груди, будто попыталось взлететь! Это он. Это Элай, кто бы что ни говорил. Но... вдруг нет? Вдруг она старательно обманывает себя? Или кто-то пытается обмануть её ложными надеждами? Ещё через минуту появился другой человек. Теперь их было четверо. И пауза затянулась надолго. Мелинда сидела на диване, пила вино и чувствовала себя всё более и более неловко. Будто навязалась на чужие головы, да ещё требует объяснений. Молчание становилось невыносимым. Стеффани прятала глаза и двигалась по комнате, как тень, всё время что-то переставляя, мужчина, которого Мелинда считала Элаем, не шевелился. Только незнакомец по-свойски развалился в кресле и довольно бесцеремонно разглядывал гостью. — Значит, вы и есть Мелинда Гордон? — наконец произнёс он, нарушив, наконец, тягучую, вязкую тишину. — Наша удивительная ясновидящая… Он хмыкнул, и Мелинда сразу ощутила неприязнь к этому человеку. Ирония, прозвучавшая в голосе, мало располагала к завязыванию дружеской беседы. — Руб! — негромко одёрнула Стиффи. — Прояви уважение. Эта хрупкая женщина исправляет наши косяки. В конце концов, за свои восемьдесят даже ты не раз отмахнулся от "трудных". — Уважение… Хм. Ладно. Вижу, Стиффи никак не решается начать разговор. И Элай молчит… Похоже, решили повесить это дело на меня. — Именно так, дружище, — Стиффи с облегчением выдохнула и даже изобразила подобие улыбки. Элай! Всё-таки Элай! Да, похож. Похож гораздо больше, чем Джим на Сэма. И он здесь! Она знала, что он не ушёл, что он ещё может вернуться. Почему же Джиму и Делии это казалось таким невероятным, таким... невозможным? Впрочем, будь он действительно Элаем, проявил бы эмоций куда больше. Почему все так напряжены? Может… — Что вы знаете о смерти, Мелинда Гордон? Свидетельство о публикации №218061701205