Соль на губах

Невыносимая жара в Нью-Йорке загоняла жителей в любые помещения, где имелся кондиционер, мороженое и прохладительные напитки раскупались в количествах, делавших очень приличную выручку торговцам, а владельцев заводов по производству всего, что могло хоть как-то облегчить тяжелое время, баснословно обогащая. Казалось, погода твердо решила избавиться от жителей мегаполиса, ставя все новые температурные рекорды, которым не было логического объяснения. Кто-то считал, что Америка на грани экологической катастрофы из-за якобы тайно проходивших испытаний нового оружия массового поражения, поколебавших привычное состояние атмосферы, кто-то считал, что это самое оружие и испытывалось на ничего не подозревавших мирных жителях города. Одни уверяли: пришло время покаяться, не за горами Страшный суд, другие не находили в жаре ничего феноменального, припоминая, что за всю историю Нью-Йорка выпадали и не менее впечатляющие температурные рекорды, и нечего сеять панику, еще пара дней, и уже все позабудут о жаре, надо только потерпеть еще немного. Выпуски новостей участились - людей инструктировали, как вести себя в такое выдающееся лето, что делать, что категорически запрещено, что употреблять, что нет. Больше жидкости, меньше нагрузок, умственных, физических, покой, по возможности не покидать дом, не оставлять детей, пожилых людей и обладателей сосудистых заболеваний без присмотра, надевать только светлое, лучше минимум одежды, постоянно смачивать ткань водой, при первых признаках теплового и солнечного удара обращаться к врачу, внимательно следить за окружающими, оказывать им помощь в случае несчастья, быть бдительными и отзывчивыми. Изображение диктора, дрожавшим голосом запугивавшего очередной порцией полезных советов доверчивых утомленных жарой горожан, послушное щелчку кнопки пульта, мгновенно погасло. В прохладной комнате застыла тишина, нарушаемая лишь ранее включенной плазмой. Мужчина, единственной вольностью которого была чуть более расслабленная, нежели обычно, поза в глубоком кожаном кресле, продолжил равнодушно взирать на темный прямоугольник умершего экрана. Сидевшая на низкой банкетке девушка просительно обратила лицо к смуглому чеканному профилю хозяина кабинета, и палец вновь опустился на кнопку пульта. Еще один выпуск новостей, другой канал, свежая порция вновь повторяемого нытья об экологических проблемах, сквозившие в каждом звуке ясно слышные телезрителям намеки: мы все умрем, это апокалипсис, природная катастрофа, техногенный коллапс, происки террористов. Молодой человек, журналист, в мгновенно увлажнявшейся под палящим солнцем светло-голубой рубашке и бежевых брюках испуганно округлял глаза, вскрикивал и через миг что-то доверительно-неразборчиво шептал в микрофон, делясь секретными советами по борьбе с жарой и своими измышлениями насчет причин происходящего в Нью-Йорке. Все эти кривляния производили должное впечатление на среднестатистических обывателей: магазины, офисы, различные скопления людей больше остального интересовала тема повышения температуры. Кто мог, бежал к морю и другим водным артериям, кто не мог, скупали кондиционеры и не вылезали из собственных ванных, заполненных холодной водой, рискуя подхватить воспаление легких, но пусть даже такой ценой спастись от жары. Накануне сообщили уже о двадцати летальных исходах по причине повышения температуры, и тринадцать, не ожидая дальнейших улучшений, а лишь наоборот, еще большие напасти, покончили с собой. Для мегаполиса, где каждый день уносил сотни жизней в автокатастрофах и несчастных случаях, цифра ничтожная, но жара не постояла еще и недели, то ли еще будет. Натуральные ткани черного костюма девушки позволяли телу дышать, а свежий ветерок из кондиционера позволял мыслить логически, не отвлекаясь на немедленное решение проблемы охлаждения собственного тела. Она, как и весь мир, размышляла сейчас о причинах резких перемен погоды, но больше всего, - черт с ним, с этим миром, а особенно с Нью-Йорком, - о здоровье того, кто, несомненно, страдал от жары не меньше, только не подавал виду. Акции компаний, производителей кондиционеров, неуклонно ползли вверх. Их с огромным удовольствием скупали, кто-то оголтело, кто-то осторожно. Хозяин кабинета, чей непроницаемый взгляд черных глаз буравил стену, отлично понимал, что после установления комфортной погоды эти ценные бумаги окажутся не более, чем обычной бумагой, которая в лучшем случае принесет жалкие крохи своим держателям, а в худшем - может быть просто выброшена. Управляющий делами предлагал провернуть сложный по быстроте реакции вариант: скупить все сейчас, пока синоптики уверенно прогнозировали дальнейшее потепление, а потом неожиданно продать, когда появится тенденция к улучшению, но информация о таковой еще не будет обнародована для широких масс. Для получения необходимых данных имелся подходящий канал, но стоило ли вообще заниматься такими мелочами, ведь жара не простоит больше трех летних месяцев, максимум прихватит начало осени, а значит, и прибыль от столь краткосрочного проекта окажется не так и велика, стоило ли тогда затевать игру? - Мастер, к вечеру самолет будет готов, - Караи сидя поклонилась повернувшемуся к ней мужчине. Девушка уже не раз это говорила, но... - Вроде бы, - низкий голос звучал тяжело и, казалось, раздавливал своевольную собеседницу каждым словом, - я уже говорил, что не покину Штаты. Мы должны оставаться с американцами во время их сложного периода и поддерживать ставший нам некоторым образом родным народ. Мастер ухмыльнулся, явно показывая, что его пафосные слова про любовь и поддержку чуждой ему нации ничего не стоят, и у мужчины имелись свои причины задержаться в Америке. А девушка, страдая, подалась ближе к единственному родственнику: - Отец, вам надо покинуть эту проклятую страну, пока жара не доконала вас! - Опасность в головах американцев, - спокойно возразил мастер Шредер, проигнорировав проявленные дочерью эмоции, продиктованные страхом, пусть даже за него самого, - мы выше этого. Выше, крепче, сильнее - отец всегда говорил так, но сейчас пришла пора наплевать на свои принципы и не подыхать от жары, как те, кому некуда бежать, а спасаться от обещанной СМИ гибели! Мужчина выпрямился, облокотился на тяжелый европейский кабинетный стол и опустил гладко выбритый подбородок на сцепленные в замок пальцы. Падавший из щели между задернутых плотных темных штор солнечный луч коснулся его лица. Смуглая кожа японца приобрела болезненный желтоватый оттенок так, что дочь мастера вынуждена была напомнить себе: это только игра света, а никак не нечто иное, то, что могло беспокоить. Отца ничто не остановит, и если он решил остаться на американской земле, то и будет здесь даже в том случае, если конец света действительно начнется, и постигнет в первую очередь Америку. - Отец, - Караи поднялась и подошла к креслу мастера. Но дрогнувшие руки так бесполезно и опустились, не поднявшись и не коснувшись плеч Шредера, как того желала девушка. Мастер всегда правильно, она это понимала, учил молодую куноити не сдаваться, стоять до конца, но сейчас его стойкость отдавала поистине ослиным упрямством. У Караи один отец, один близкий человек, и, если его не станет, девушка не перенесет такого удара. Как только заставить его себя беречь? Шредер все делает вопреки, а иной раз, как кажется, и назло. Себе. Вот почему он не желал поступиться собственной гордостью и переждать жуткую тяжкую жару на Родине, отправиться к морю, где приятный ветерок ласкает кожу, где можно прогулять по берегу или окунуться в нежную воду? Что ему требуется здесь? Созерцать, как медленно умирает Нью-Йорк? Так этого можно и не дождаться, слишком медленно страдают жители мегаполиса, слишком много сил и здоровья мастера уходит при непривычной мучительной погоде. В душе Караи тяжело вздохнула, но внешне, кроме уже сказанных слов, никак не проявила свои опасения. Она рядом, а, следовательно, в случае крупных неприятностей сможет и сама оказать помощь упертому отцу, к огромному сожалению дочери, не считавшему целесообразным посвящать ее в свои далеко идущие планы, даже в критические моменты. Поклонившись, куноити оставила мастера одного в кабине, решив, что навестит его в течение получаса, дабы убедиться в его стабильном самочувствии. Железный Шредер, который, правда, на время ограничил число ночных выходов в Нью-Йорк ввиду невозможности полноценного использования страшно разогревавшейся и доставлявшей неудобство своему хозяину брони, в случае крайней необходимости личного присутствия ограничиваясь седзеку. В остальном выносливости японца можно было только позавидовать. Ороку Саки не видел причин для беспокойства, перемещаясь на комфортабельной машине и находясь в специально созданном микроклимате в офисе официальной империи и дома, он особо и не замечал погодных изменений, заставивших страдать остальной Нью-Йорк. Бежать к морю, что постоянно предлагала Караи, не было ни малейшего желания, прекрасно отдохнуть можно и здесь, отправляться на Родину, которую не посещал уже больше полугода, сейчас не имело смысла. В Америке больше дел, требовавших контроля мастера, остальное же – посещение Японии, - следовало пока отложить на тот случай, когда чаша терпения Шредера будет переполнена мерзкими и невоспитанными жителями Штатов, тогда можно и отправиться в родную Осаку, где в тишине сада камней отдохнуть от навязчивой болтовни американских прилипал. Ученые, состоявшие на службе клана Фут, не покладая рук трудились, изучая нынешний температурный феномен, но не сообщали ничего нового и интересного. Ни катастроф, ни загадочных испытаний, о коих твердили журналисты и кричали на площадях демонстранты и которые определенно заинтересовали Шредера, охочего до такого рода исследований. Ничего, обычная жара, чья слава создана руками обывателей, не находивших иных тем для своего трепа. В очередной раз проверив поступившую из лабораторий информацию и не найдя ничего стоящего, Саки откинулся на спинку просторного обитого дорогой кожей кресла: стоило ли искать дальше, раз к успеху поисков нет никаких показаний? Наверное, уже нет; свернуть научные изыскания, переключив тружеников лабораторий на более важные, чем наблюдение за погодой, дела, а самому забыть о напрасных надеждах: разве Америка могла додуматься до какого-либо более совершенного оружия, чем то, которым располагал клан Фут? Разумеется, нет; пусть противника и никогда нельзя недооценивать. Но теперь дело сделано – лучшими учеными, работавшими на Шредера, подтверждено: жара – это всего лишь жара, прочее мастера уже не волновало. Скучающий японец констатировал лишь один факт: в Америке давно не происходит нечего примечательного, для великого человека, к которым в некоторой мере заслуженно причислял себя Саки, не осталось подходящей сферы деятельности: все попробовано или находилось в процессе изучения, а потому ему оставалось лишь меланхолично ожидать результатов экспериментов новых разработок ученых клана, проводя время за физическими и духовными упражнениями. Даже черепахи, которые, пожалуй, составляли для Шредера ценность никчемного Нью-Йорка, сейчас оказались преданы забвению. Пусть себе варятся в канализации, страдать от жары, как выяснили научные умы клана, они должны не меньше людей, разве что живучая крыса получала удовольствие от хорошей погоды, но, возможно, и она, безутешная после неминуемой смерти своих зеленых чад, покинет этот свет на радость давнему врагу. Хандра и скука, вызванные полнейшим снижением активности противников японца в теневом и обычном мирах, раздражали деятельного мастера, но, с другой стороны, какая разница, ведь самоуверенному дельцу негде приложить свои способности, вот и приходилось терпеливо пережидать и этот бедный на события период. Что ж, для жизни одинаково важны и такие, характеризующиеся чуждым для Саки настроением и отсутствием каких-либо стоящих его внимания занятий, периоды. И пока Нью-Йорк переживал тягостную жару, деятельный Шредер – собственное унылое настроение.