Сон Утсубио

— Тэхен, можно тебя? — мужчина в халате берет меня за локоть и отводит в сторону от сестры.       Как только мне поступил звонок от дока, что наша с Лин мать открыла глаза, я моментально разбудил сестру и побежал на улицу в том, во что был одет. Она еще не успела отойти ото сна, поэтому ей казалось, что все это снится. Я и сам думал, что сплю, но холод с улицы пробуждал мое трезвое мышление. Неужели, что-то произошло, и моя главная мечта в жизни осуществилась? В таком случае, я с нетерпением хотел увидеть постаревшие глаза мамы и сказать ей то, что накопилось. Сказать, как сильно я ее любил и люблю…       Чертов таксист как будто специально собирал все красные светофоры, тем самым оттягивая нам встречу с матерью. Я хотел уже вырубить его и вести машину сам, но на благо водителя светофор сменяет красный свет на зеленый.       Как только мы влетаем в больницу посреди ночной смены той самой медсестры, с которой я в прошлый раз конфликтовал, она тут же набирает телефон доктора и вызывает его в приемную. Лин нервно дергала ногой, сидя на холодной скамье в коридоре. Я же ходил из стороны в сторону, на плечах висел белый халат и развевался от моих резких шагов. В поле зрения появляется силуэт дока, и тогда внутри меня взрываются маленькие салюты. Сейчас он скажет, что я смогу увидеть ее, смогу обнять и рассказать ей, как скучал. Взять женскую ладонь в руки и целовать долго-долго. Я готов был носить мать на руках, только, док, пожалуйста, быстрее! — Да, конечно, — отвечаю я мужчине, как только он подзывает меня к себе.       Лин остается сидеть на холодной скамье, взволнованно наблюдая за нашей беседой с доком со стороны. Она видит, как равнодушно произносит слова доктор, и как резко я меняюсь в лице. Девушка уже хочет подойти и узнать, что так шокировало меня, но доктор категорически отказывается говорить в присутствии постороннего для него лица. — Понимаешь, Тэхен, прошло уже больше, чем две недели. Мы делали все, что могли. Ее пробуждение было недолгим, от силы минут пятнадцать. Это бывает перед тем, как окончательно… уснуть. Препараты перестали действовать в связи с ухудшениями ее состояния. Твоя мать весьма сильная женщина, она продержалась очень долго, но мозг умер полчаса назад. Мне очень жаль.       Дрожащими пальцами я подношу ладонь к своему рту и пытаюсь не закричать. Мы не успели. Я не успел. Если бы мы вызвали такси раньше, если бы он ехал чуть быстрее, если бы он не останавливался на каждом повороте… Я бы успел сказать маме, как многое она для нас значит, и у нее появились бы новые силы, чтобы бороться. Мы бы нашли способ вылечить ее, поддержать ей жизнь, но бессердечная судьба продолжает причинять боль, из которой можно собирать букеты… черных роз, жизнь которых поддерживается новой болью, причиненной ударами судьбы.       Бедная Лин задыхается от собственных слез, когда понимает по моим глазам, что уже поздно. Нам отдают в руки историю болезни, в которой врачебным почерком назначен диагноз «Депрессивный сон», и поставлена подпись напротив даты и времени смерти. Такое нелепое название диагноза я еще никогда не встречал, но прекрасно понимал, что он означает. Муж погиб от неизлечимой болезни, старшую дочь увез незнакомый человек и положил взамен грязные деньги на журнальный столик, маленький сын — единственная радость, и тот отказывается навещать ее даже в таком ужасном состоянии. Каким я был идиотом, когда не послушался доктора и не приходил в палату к матери. Это действительно все могло изменить… Мысли материальны, а прикосновения ощутимы. Но теперь это все не имеет смысла…

***

      Для каждого человека самое страшное — это потерять своих родителей. Возраст, в котором происходит это ужасное событие, у каждого разный. Кто-то теряет родителей в детстве и приобретает опекунов, а кто-то — уже будучи взрослым, когда сам становится чьим-то родителем.       Если хорошенько постараться и вспомнить, то я могу примерно рассказать, каково это. Терять отца — это как лишиться скелета. Твоя опора, поддержка, — все эти функции носит в себе скелет. Представь, что тебя его лишили. Сможешь ходить дальше? Сможешь притворяться, что ты по-прежнему жив? Ответ очевиден. Я потерял свой авторитет еще подростком. Моя жизнь бесповоротно рушится в один солнечный летний день. Я ненавижу лето.       Что же теперь? А теперь я теряю мать. В такой же зимний солнечный день я стою на покрытой трупами земле за черной калиткой — на похоронах своей матери. Нет никакой трагической музыки и людей в черных фраках, которые бы говорили слова в церкви о том, как они восхищались моей мамой. Я никого не звал, потому что не желаю слушать всю эту ложь про недавно умершую родительницу. Людям не понять, какой она была при жизни, они ведь даже не удосужились навестить ее в больнице. Никто из тех знакомых ни разу не оставил ей пакет апельсинов у койки. Никто. И я в том числе.       Лин не ест третий день. Я же сбился с рациона уже давно, поэтому на спазмы желудка не обращаю внимание. Сестра не спит третий день. Я же уже третий год.       Горькие слезы с наших глаз скатываются крупицами по щекам и прорезают горечью снег, проникая практически к земле. Слишком страшно видеть бледное тело матери в черном ящике. Ее же лицо не выражает никаких эмоций. Морщины разгладились, вены на руках потеряли свой зеленоватый оттенок, губы потрескались и посинели. Я впервые вижу маму за три года и понимаю, как же много я упустил… Двое мужчин несут открытый гроб к земле, где тело в нем обретет вечный покой.       Мои стеклянные глаза отпугивают людей, что приходили навестить своих родственников неподалеку. Я приобнял Лин за плечи и призрачно смотрел, как холодные снежинки падают на лицо матери, но уже не тают. Их температура давно стала родной телу женщины. Страшно красива...       Лин не может остановить поток слез и утыкается лицом ко мне в грудь, не решаясь смотреть на это ужасное зрелище. Я же по-прежнему существую, опустошенный и уставший от всего. Колодец слез высох еще три дня назад, когда нам сообщили, что мозг матери мертв. Боль от услышанного не пройдет даже спустя много лет, а лишь отойдет на задний план, уступая место новым трагедиям. Но для меня нет больше ничего страшнее, чем потерять человека, который родил на этот свет и подарил мне жизнь. Пусть гадкую, жестокую, но жизнь. И в этой жизни я встретил Эм. Я говорю матери спасибо за это, да и отцу тоже, когда задираю голову вверх.       Крышка гроба закрывается, ящик погружают на дно промерзшей земли. Сегодня, 14 января, я хороню единственную женщину, которая заслуживала счастья. Она заслуживала его больше, чем я и кто-либо другой. Ее заслугой стала преданность любимому мужу и забота о своих детях. Надеюсь, вы будете счастливы вместе на небесах, родители.       Лин издает тихий всхлип и что-то бубнит себе под нос. Из всех ее фраз я смог распознать только «я вас люблю». Она тоже думает о родителях и желает им встретиться теперь уже в другом мире. Пусть их надгробья расположены далеко друг от друга, но это не должно помешать им встретиться и наблюдать за нами свысока.

***

      Проходит энное количество дней с момента, когда мы с Лин попрощались с матерью. Сестра изображает поддельную заботу и каждый раз заносит ко мне на чердак различную еду, но я не принимаю ее, отлеживаясь на диване. Я прекрасно знал, как тяжело сестре, но ничего не мог поделать. Никакие утешения не спасут от ощущения опустошенности внутри. Как будто чьи-то мерзкие руки вырвали из тебя сердце и вставили туда резиновую грелку, которая вроде как должна согревать тебя изнутри, но твое холодное нутро остужает ее. Алкоголь, что обычно спасает в подобной ситуации, мой организм нарочито отвергал. Несколько раз, заходя в ванную, чтобы посмотреться в зеркало, я встречался взглядом с бритвой, но не предпринимал никакие попытки самоубийства. Что-то мешало мне это сделать. Будто бы чувствовал, что снова не успею завершить каких-то дел. Будто бы внутри меня еще жил какой-то смысл, с которым я не готов был встретиться. Лин в который раз поднимается ко мне и шумно брякает тарелкой по столу. Я хмыкаю, чтобы подать хоть какие-то признаки жизни. Сестра не торопится выходить, вместо этого она садится на край дивана и гладит меня по грязным волосам. — Пожалей организм, поешь немного. — Спасибо, — равнодушно отворачиваюсь лицом к стене и прикрываю глаза, как бы намекая на свой предстоящий сон.       Конечно я притворялся. В жизни с таким ритмом невозможно назвать кошмары здоровым сном, это лишь иллюзия. Я просто стараюсь изображать человека, хотя на деле у меня плохо получается. — Я тут разбирала полки в шкафу и нашла шкатулку. Это отцовская, он часто любовался ею. Оставить ее или выбросить? — Она закрыта, — тихо, сквозь дремоту выдаю я. — Ты прав. Папа говорил, что потерял от нее ключи, но красивый рисунок не позволяет ему ее выкинуть. — Лин, что ты знаешь об отце? — я повернулся к ней лицом. — Ты знала, что он медик?       Сестра как-то взволнованно дернула бровями и отвела взгляд в сторону. Неужели, и правда что-то знает? — Лин! — прикрикнул я, приподнимаясь на локтях. — Когда он уплывал в море, то каждый раз привозил оттуда с собой разные травы. Он говорил, что он колдун, и хочет придумать зелье ото сна. — От какого сна? — я изогнул одну бровь, догадываясь, что сестра что-то скрывает. — Наверное, от вечного сна. Я не знаю, маленькая была. Помню только, что он сказал мне в тринадцать, что магия не получилась, и что он никудышный колдун.       Почему-то ее странные слова казались мне весьма понятными. Я взял из рук Лин шкатулку и стал разглядывать замочную скважину. Какой-то нестандартный замок… В форме острого треугольника. Такая форма обычно у… парусников. — Тэхен, что с тобой? — взволнованно спрашивает нуна, когда я, как ужаленный, вскакиваю с кровати и бегу в сторону штанов, в кармане которых покоился девичий кулон.       Слабость в организме сказывается дрожью в коленях. Я пытаюсь попасть кулоном в отверстие, а Лин завороженно наблюдает за моими действиями.

Сердце пропускает громкий удар, когда я слышу щелчок открывшейся шкатулки.