***
— Тэхен, почему здесь все… в простынях?! — застывает в дверях дома темноволосая, и я пихаю ее внутрь. — Потому что хозяева этого дома давно умерли, — хладно бросаю ей в лицо и прохожу следом, бросая ключи на коридорную тумбочку. — Что? Но ведь ты жив, — она пытается улыбнуться, но это похоже больше на жалость, чем на радость. — Нет. Только мое тело, да и ему тоже недолго осталось, — скидываю с себя всю верхнюю одежду и плетусь в ванную, дабы смыть следы от побоев. Ненадолго я потерял сестру из виду, так как сейчас увлеченно старался отмыть щеки и найти в этом затхлом холодильнике хотя бы что-то похожее на лед. Железный друг противно пищит, когда я надолго оставляю дверцу открытой, но затихает, как только устраняю эту помеху. Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем я решаюсь выйти в гостиную, обитую белым мраком, и ответить на все предстоящие вопросы. Я совершенно не был готов к такой неожиданной встрече, тем более что она никак не вписывалась в мои планы. Я обнаруживаю девушку напротив шкафа, где лежала перевернутая семейная фотография десятилетней давности. Счастливые лица четырех членов семьи, из которых все мертвы: либо физически, либо морально. Я подхожу к сестре со спины и наблюдаю за ее лицом. Лин сильно изменилась. На ней появились морщины, губы стали бледными, как и кожа, а среди густых волос появилась седая прядь. Боюсь представить, что она пережила за эти три года, если мужчиной, который увез ее из семейного крова, когда мне было шестнадцать, оказался Намджун. Глава мафии изрядно потрепал ей душу и тело, но я старался всячески об этом не думать. И без того слишком больно. — Тэхен, — глотая слезы, она все-таки подает голос, не меняя при этом лица. — М? — украдкой хмыкаю и становлюсь у окна, раздвигая пыльную штору на четверть. — Что теперь? — я слышу, как дрожит ее голос. — Ты свободна. Он будет искать тебя, но я обещаю, что больше ты его не увидишь. — Ты не понял. Что теперь стало? — она прикусывает губу и пропускает слезы, нерешительно повернувшись ко мне лицом. Я ухмыляюсь и глубоко выдыхаю, а потом снова приковываю свой равнодушный взгляд к окну. — Я стал убийцей. Рэкетир, который натворил столько ужаса, что и века не хватит все исправить. У меня нет работы, лишь только хобби: причинять боль. Меня страшатся люди. Я опасен. — Хватит! — кричит она, и я сам готов закричать в эту секунду. — Что произошло? Вот он. Вот этот вопрос, которого я ждал весь вечер. Вопрос, к которому никогда не будешь готовым. — Мать впала в кому практически сразу, как ты уехала. Все эти годы она находилась в больнице и сейчас там тоже. У меня был шанс спасти ее, но я упустил его и теперь жду страшного звонка дока, когда он попросит меня приехать попрощаться с ней, а может и сразу назовет дату смерти. — Почему… почему ты не помог ей?! — злится; хах, ожидаемо. — Потому что я подонок, — наконец я перевожу взгляд с окна на нее и приподнимаю уголок губ, будто бы гордясь тем, что только что озвучил. — Для меня она умерла еще тогда, 1 июня 2012 года. И ты, кстати, тоже. — Прекрати! — Я скажу тебе номер больницы, навести ее. — Да что с тобой стало?! — она рыдает так громко, что я мог слышать, как трескается по швам ее душа, такая чистая, как и у прошлой малютки Лин. — Я осиротел. И, в отличие от тебя, давно это принял, — скрипнув зубами, уже направлялся в свою комнату, как девушка резко преградила мне путь и обняла до хруста костей. — Я скучала, братец! И я не выдержал. Броня, что я так крепко обложил, нес за собой с момента расставания с Эм, рушится на глазах. Внутри меня трескается скелет, и мне кажется, что я вот-вот рассыплюсь, не в силах подняться. Я будто растворяюсь. А Лин еще сильнее прижимает меня к себе, и только сейчас я понимаю, какая она маленькая и хрупкая, совсем другая, не та, что в детстве. Мне больше не хочется ее обозвать, как раньше. Больше не хочется отталкивать. Я понимаю, что обрел последнего человека, который мне близок. И мне больше не хочется убегать… — Мой мальчик, ты так подрос! — ее слова смешиваются в кучу, пока она утыкается мне в грудь и отрывисто дышит. — Ты перенес столько боли, что даже страшно озвучить. Я отказываюсь верить в твою правду, у меня есть своя. И в ней ты по-прежнему маленький дурачок, которому просто не повезло в жизни. Но еще не поздно! Я рядом. Я всегда буду рядом! Не отталкивай меня! — Я… — из приоткрытого рта пытаются вырваться слова, но я не нахожу подходящих, поэтому крепко прижимаю к себе сестру и носом утыкаюсь в ее макушку. — Прости… Прости, что я бросила вас… Я поверила в то, что Джун будет высылать вам деньги каждый месяц, но он… — она оборвалась, и я застыл, страшась услышать о его поступках. — Он и давал нам деньги. Немного в другом виде, правда… Я работал на него раньше. Ввязался в криминал, потому что брать деньги на мамино лечение было неоткуда. Я не хотел, Лин, не хотел! — истерика медленно пробивалась в мое сознание, и я больше не пытался ничего скрыть. — Тихо-тихо, — она аккуратно гладила меня по волосам, большим пальцем руки вытирая теперь мои слезы. — Ты пытался выжить и помочь матери. Я не одобряю твои поступки, но я вижу, что ты все еще не утерял веру. Ты все еще дышишь, ходишь, даже играешь. Я видела виолончель на чердаке. Ты у меня потрясающий братик, да еще и красивым вырос. У тебя будет будущее, я обещаю. Я помогу тебе. Мы справимся. Мы обессиленно упали на пол и разрыдались настолько сильно, что было слышно, казалось, даже с улицы. Вся боль, что накопилась в наших сердцах, сейчас беспощадно билась ключом. Мы не сдерживались и не отталкивали друг друга, как было в детстве. У нас теперь общее горе на двоих, и мы обязаны помогать один другому. Столько лет было упущено, но нельзя допустить, чтобы это продолжалось. Я открыл в своем сердце место, в котором поселилась старшая сестра. Теперь ему не будет так одиноко… Вечер быстро сменялся беззвездной ночью, в то время как мы с Лин сидели на чердаке и слушали пластинки. Старый патефон всегда вызывал во мне желание выпить сухого полусладкого, забыться на какое-то время в объятиях любимой девушки, которую я своими же руками погубил. Компания Лин по-своему приносила уют, но это совсем не тот эффект, совсем не тот человек… — Получается, ты закрыл долг отца Эм деньгами, которые шли на лекарство маме? — бормочет сестра, нарушая наше спокойствие после моего краткого рассказа о жизни. Мы лежим на диване, задрав ноги в воздух и болтая ими. Однажды в детстве, когда со мной что-то случалось, я мог рассказать об этом Лин только в таком положении, лежа кверху ногами. А она, как ни странно, помогала советом. Но такие дни я мог сосчитать по пальцам. — Да, — еле слышно отвечаю я, подавляя в себе тот ком отчаяния. — Это нелегкий выбор, — она поворачивается ко мне лицом, и я понимаю, что девушка рассердится с минуты на минуту. Я отдал энное количество нулей на счет алкоголику, бывшему менту, чтобы это больше никак не портило жизнь Тхи Хуйн. Может быть, этим я хотел загладить свою вину перед девушкой, потому что бросил ее на произвол, не знаю… Я вообще не знаю, когда решил, что поступлю именно так… Но не жалею. Ни разу не жалею. Я все сделал правильно. — Этот поступок сделал тебя мужчиной, Тэхен, — после недолгих раздумий, сестра вдруг выдает совсем противоположные моим мыслям слова. — Ты не злишься? — А должна? Ты прав, Тэ. Мама слишком в тяжелом состоянии. Будь я на твоем месте, то тоже бы ввязалась в криминал и любым способом вытащила ее из больницы, поставила бы на ноги. Но время показало, что все твои труды не для матери. Она лишь была твоей мотивацией. Той девушке, Эмме, ей нужнее. Ты обеспечил ее будущее. Ты избавил ее от груза, который она тащит на своих тоненьких плечах. Зная тебя, такого мелкого эгоиста, ты бы ни за что в жизни так не сделал. Значит, та девушка действительно невероятна. — Ты даже не представляешь, насколько… Лин перевернулась в вертикальное положение и устремила свой взгляд на мое лицо. Она долго всматривалась в мои карие глаза, из-за чего я чувствовал себя неуютно. Я помню этот взгляд еще с детства, но совсем не помню, что он означает. — Пусть ты и не силен в шахматах и математике, но ты настолько силен духовно, что теперь я могу тобой гордиться. Ты больше не глупый. И я глубоко ошибалась, называя тебя таковым. Прости за это. Сентиментальность с ее стороны вводила меня в краску, но я услышал то, что заставило меня подняться. Я в прямом смысле привстал на локтях и заглянул к ней в глаза. Неужели нам нужно было пройти все эти тяжелые обстоятельства, чтобы сказать искренние слова друг другу? Почему мы не можем просто все делать вовремя? Я не оставил ее похвалу без внимания и приобнял сестру за плечи, после чего поднялся на ноги и выпрямился. Конечно, Джун неплохо так меня помял, но из-за того, что в последнее время мое тело все чаще подвергалось пыткам, я уже не особо обращал внимание на мелкие ссадины и синяки. Вместо этого я сбегал на первый этаж за той самой фотографией, что запылилась в перевернутом виде. Я аккуратно взял рамку и сдул с нее слой пыли, а потом перевернул фотографию к себе лицом. Отчего-то мне стало тепло на душе. Разговор со старшей сестрой явно шел мне на пользу, и я хотел, чтобы наши родители видели, как мы сплотились спустя столько лет. Мне хотелось, чтобы мы снова оказались все вместе, пусть уж вместо настоящих родителей будет памятный снимок. Вернувшись в свою обитель по лестнице, я поставил фоторамку на стол напротив нас. Мы с Лин вспомнили, как подрались в тот день, когда родители хотели сделать семейную фотографию. Мысль за мыслью, и мы уже смеемся над очередной нелепой ситуацией из нашего, казалось бы, далекого детства. Я боялся затрагивать тему личных отношений. Лин жила эти годы с настоящим монстром, а для наших с Эм недолгих взаимодействий монстром оказался я. Было бы довольно неприятно портить такой пропитанный уютом вечер плохими мыслями. Мы смеялись так много, что я впервые за долгое время ощутил боль в скулах. А смех Лин показался мне настолько приятным, что я готов был слушать его вместо ванилевых пластинок каждые вечер и ночь напролет. — И все-таки удивительно, что наши родители поженились. Они ведь абсолютно разные! — вдруг выдает новую тему для разговора сестра, садясь напротив меня в позу лотоса. — Противоположности притягиваются. — Да, а ведь нас бы с тобой не было, если бы они не поженились! — В каком году это было, нуна? — я вдруг вспомнил о том, что стоило бы проявить уважение к старшей сестре и называть ее должным образом. — Кажется, в 1996. В июле… Точно! Они поженились шестнадцатого июля! — Вот как… Добрая улыбка сохранилась на моем лице, пока я нежился на теплом диване и чувствовал, как постепенно тяжелеют веки. Лин тоже как-то сникла, и нас постепенно стал окутывать сон. Я уже клевал носом и проваливался в эту сладкую пелену ночных грез, но мой указательный палец царапается о что-то, лежащее в кармане джинсов. Кажется, я по привычке засунул туда руки. Нехотя пришлось открывать глаза на предмет моего «ранения». Но лучше бы я просто не обратил внимание… Сердце болезненно пропускает громкий удар, в момент, когда я держу в руках парусник, который носила на своей мягкой, приятной на вкус шее Эм. Теперь я точно не усну, в отличие от сестры, которая уже во всю похрапывала около меня. Я стал разглядывать кулон, что так пленил своим синим цветом. Чем-то парусник напоминал форму треугольного ключа, который еще использовали в фильмах для вскрытия сейфов. Как бы я хотел забрать Эм далеко-далеко, уплыть с ней на точно таком же паруснике куда-нибудь в океан, а потом сделать ей предложение, когда она этого совсем не будет ожидать. И тогда в памяти сохранится еще одна дата с летней свадьбы… Когда она там у родителей? 16.07.1996? Постойте-ка… Я подорвался с места. Сон сняло как рукой, когда мой мозг снова включился в работу. Черт возьми, если это то, о чем я думаю… Подскочив к столу, я судорожно копаюсь среди беспорядочных листов и нахожу там нужный сверток бумаги. Глаза жадно бегают по нумерованным экспериментам. Значит, мое число семь, а мамы Эм 16. Два совпадения. «…Лекарство признано недействительным. Предложение о поставке отклонено. 1996 год.» Три совпадения. Нет, три факта прямым текстом говорят мне, что здесь спрятана какая-то загадка. Это не просто номера опытов, это завуалированная дата свадьбы матери с отцом. Но что он этим хотел сказать? Что с его лекарством как-то связана моя мать?! Я нервно дергаюсь, когда на столе вибрирует телефон, оповещая о звонке. Сердце упало куда-то в пятки, а дыхание замерло в легких. Все на секунду потеряло звуки, лишь противные волны вибрации доносились до моих ушей. Чтобы не разбудить сестру, я моментально хватаю телефон в руки, и на экране высвечивается «Док». — Д-да? — мой голос дрожал. — Тэхен, у меня для тебя новости, — спокойным, холодным голосом говорит врач, и тогда я понимаю, что совершенно не готов услышать о смерти матери. — Твоя мама… в 02.43 она… она очнулась, Тэхен.Я больше ничего не слышал. В голове повторно играло «Она очнулась»…