«Мои дети, я рад, что вы объединились и смогли найти способ открыть шкатулку. Представляю, сколько у вас вопросов… Я постараюсь ответить на самые значимые, остальное же додумаете сами. До нашей с мамой свадьбы я влюбился в одну японку по имени Кин. Мы познакомились с ней на борту корабля, когда девушка играла на виолончели, а потом у нее началась морская болезнь, из-за чего пришлось прервать мелодию. В медицине я был не силен, в отличие от моего товарища и друга Джина. О нем позже. Так вот, за короткий промежуток времени, пока мы провели в открытом море, я понял, что люблю Кин. Мне было совестно перед вашей мамой, но я ничего не смог поделать. Позже узнал, что Кин беременна, и понял, что нам вовсе не суждено быть вместе. И после того, как мы вернулись домой, я ее больше не видел. Мы с Джином были знакомы очень давно. Юный парень в свои восемнадцать знал в медицине столько, что его следовало бы внести в книгу рекордов Гиннесса. Джин мечтал изобрести лекарство от смертельных болезней, но в наше время с препаратами было тяжко. Тогда я решил помогать парнишке и вместе с ним разрабатывать лекарство, добывая в море нужные компоненты. Но кто бы знал, что эта вакцина когда-нибудь пригодится Кин... Мне пришло письмо, в котором она написала, что больна раком легких третьей степени. Я не находил себе места и желал скорее закончить лекарство. Каждый день я навещал Кин в больнице, пока она не видела меня, брал с анализов ее кровь и проводил вместе с Джином эксперименты. Но ничего не вышло. Во время родов Кин умерла, оставляя после себя лишь крошку Хйун. Тогда я пообещал себе, что буду заботиться о малышке и дальше работать над лекарством. Ваша мать ничего не знала, совершенно ничего. Потом мы поженились. Это случилось 16 июля в 1996 году. Со временем родились вы. Я продолжал следить за Хйун в тайне ото всех. Из-за любви к Кин я решил обучить Тэхена игре на виолончели, потому что Лин капризничала и была крайне неусидчива, и научить ее было весьма утомительно. Я продолжал проводить эксперименты на коллегах, а однажды сделал это и с Тэхеном. Вакцина, что я вводил людям, поднимала иммунитет и устойчивость к боли. Я не был безумным ученым, как мой друг Джин, но однажды мне пришлось им стать. Я узнал о своем диагнозе, когда вы уже пошли в школу. Жена по-прежнему ничего не знала и не догадывалась, почему я стал хуже выглядеть. Годы работы, что мы провели за лекарством вместе с Джином, пошли на самотек, когда я лишний раз убедился на себе, что лекарство не действительно. Я по-прежнему иду к смерти. Наследственно никому из вас артрит не передался. Я хотел найти причину, почему вакцина не действует, из-за чего проводил все эксперименты на себе без ведома коллеги. В итоге, просидев в лаборатории неделю безвылазно, я окончательно понял, что вакцина действует только на девушек: у Кин уже был рак третьей степени, из-за чего лекарство вовсе не смогло бы ей помочь. Я понял это, когда случайно перепутал склянки и дал своей знакомой выпить результат многочисленных научных опытов и увидел, как она похорошела через пару дней. Мне не хотелось делиться этим секретом с Джином, потому что я считал, что пришел ко всему сам. Я спрятал лекарство в шкатулке в надежде, что когда-нибудь оно сможет спасти чью-то жизнь. Джин возненавидел меня и будто бы испарился в воздухе. Сейчас я собираю свои вещи, потому что меня вот-вот положат в больницу. Дети, я никогда не знал хорошо японский язык, но Кин часто пела мне на борту, отчего я немножко нахватался от нее. Лекарство, что лежит в шкатулке, называется «Сон Утсубио», приблизительный перевод «Депрессивный сон». Если однажды услышите, что кому-то нужна помощь, не скупитесь и отдайте лекарство. Я назвал его так, потому что меня охватила депрессия на много лет с момента знакомства с Кин. И, как мне кажется, я умираю вовсе не от Ревматоидного артрита, а от депрессии, вызванной смертью возлюбленной. Надеюсь, вы простите мне этот секрет, а теперь выполните мою просьбу. Спасите К…»
Когда я дочитываю письмо, нашедшее в шкатулке, вслух, пальцы разжимают лист бумаги, отчего тот беззвучно падает вниз. Тишина оглушает дом. Замирает все, даже молекулы перестают ударяться друг о друга. Мы с Лин были в огромном шоке. Отец, наш папа, который воспитывал и занимался с нами после работы, который научил меня игре на виолончели, скрывал такие страшные вещи. Я не знал, отчего меня трясло больше: оттого, что он не был верен матери, оттого, что был знаком с Джином и даже работал вместе с ним, оттого, что его настоящей любовью была не наша мама, а мама Эммы, или же оттого, что лекарство, которое в виде зеленоватого оттенка хранилось в шкатулке, еще пару дней назад могло спасти жизнь моей матери. В памяти обрывками всплывают все факты. Все сходится в единый паззл после прочтения письма. И теперь, когда я знаю главный секрет своей семьи, я больше чем уверен, что на этом он не заканчивается. Зная Джина, тот не смог бы оставить отца без мести, и это означает, что светловолосый как-то отомстит мне за обиду из прошлого. Осталось выяснить, как именно. Отец не успел дописать письмо, потому что имя, которое он хотел написать, обрывается на первой же букве К. Это может быть и имя, фамилия, да что угодно! Кто-то не дал ему дописать… Здесь явно скрывается что-то более устрашающее… — Он все врал… — сжимая клочок бумаги в руке, сдавленно прошипел я. — Кто он? О чем ты? — непонимающе смотрела на меня Лин, сидя на диване напротив. — Джин… Он говорил мне, что был матросом, мыл ботинки моему отцу, а тот вел себя, как свинья. Джин говорил, что мой отец изменял нашей матери с какой-то японкой… Но все было не так! Глава «Марио» хотел, чтобы я возненавидел отца! — Я тебя не понимаю, Тэхен. — Черт, да он же ведет со мной игру! — я нервно хватаюсь за голову и начинаю смеяться, ощущая, как постепенно настигает припадок. — Лин, он дьявол! В тот день, когда мне пришло сообщение на пейджер о том, чтобы я спас от Шин Хека дочку мистера Пака, оно было от… Джина. Он все с самого начала подстроил так, чтобы познакомить меня с Эм и уничтожить этим. Джин специально подставил своего брата Хека, сам подмел за ним следы. В ту ночь, когда я так долго ждал свое бумажное вознаграждение, Джин заметал следы, а потом привел ко мне Чимина с деньгами. Мой договор с Намджуном прошел как раз после того случая, что если… и это было подстроено? Монстр дал мне задание, которое было по силе любому из его шайки, чтобы просто отвлечь меня от подозрений. И наше знакомство с Эммой, наши чувства и общие воспоминания… они были нарочными. Когда я пришел в дом к мистеру Паку, Чимин всячески пытался отвлечь меня от него, сказал, что сам вскроет базу данных, но он тоже подставной. Ничего не было взломано. Именно поэтому тогда на допросе Джин не поверил моим убеждениям, что Эм мертва, он знал все. Каждый мой шаг. И он вовсе не помог мне спастись от охраны мистера Пака, это все было заранее предусмотрено. Меня водили за нос три года. Я был куклой в руках двух кукловодов, и они умело поставили спектакль. «Все мы критикуем сериалы о любви, даже не подозревая, что сюжеты взяты из самой настоящей жизни. Просто кто-то позаботился о сценарии. А у нас с тобой и у тех людей, что сидят и читают свои книги или слушают музыку в наушниках, сценарий тоже имеется, только он нам не известен. И слов нам не успели подготовить» — эти слова я говорил Эмме в библиотеке, и теперь понимаю, что благодаря письму отца смог узнать свой сюжет, но вот концовку допишу самостоятельно. Эти двое мафиози — Джин и Намджун — мечтали сломать меня. Джин мстит мне тем, что убивает все, что я люблю. А Монстр — его правое плечо. Тому всегда нужны были развлечения и бабки, а глава «Марио» сумел его этим обеспечить. В тот злосчастный 2012 Джун забрал мою сестру и мучил ее три года, 1095 дней и столько же ночей. И все это ради одного меня? Лин хватается за голову, когда понимает, что я теряю самообладание. У меня не было времени все это объяснять ей, не было времени, чтобы принять только что само собой образовавшееся. Во мне кипел огонь ненависти. Я не представляю, сколько бы еще лет я обманывался, если бы не случайная находка таких мелочей, как смычок от виолончели матери Хйун, сверток с экспериментами и шкатулка. Все эти детали всегда окружали меня. Я находился с виолончелью двадцать четыре часа в сутки, трижды спотыкался о деревянную шкатулку, и как минимум пять раз на день произносил имя Кин, называя так либо свою биту, либо виолончель. Все подсказки были запредельно близко, и будь я чуть-чуть внимательней, мне бы не пришлось причинить боль Эм, мама осталась бы жива и я… я бы уже давно обрел покой. Я срываю со спинки стула куртку и из открытого ящика стола беру складной нож, на котором еще блестела запекшаяся кровь одного из подставных спонсоров Джина. Сегодня нож впитает в себя свежий багрянец, уж я об этом позабочусь. Лин тряслась от одного только моего взгляда. В таком виде безумного человека я казался еще страшнее и опасней, чем обычно. В глазах лопнули капилляры от недосыпа и лютой злости. Я больше не я. Зверушка, которую все время держали в клетке, как в том зоопарке, и подкармливали своими же страданиями, вырвалась из заточения. «И помни, Ви, любой твой промах или слабость пойдут против тебя. Остерегайся того, кто может ослепить тебя» — это сказал мне Джун, когда я кровавой пастой подписал договор на сотрудничество. Он был абсолютно прав. Меня ослепили полностью. Все это время надо мной просто насмехались, двое омерзительных ублюдков питались моим горем. Но сегодня этому придет конец. Я отыграюсь за все три года мучений и за людей, кто в этом участвовал. — Тэхен! — окликнула меня сестра, но я не слышал ее зова из-за затуманенного рассудка. — Тэхен, остынь! — Сиди дома и не смей никуда звонить, — это было последним, что я сказал старшей сестре, сидевшей в углу комнаты в полном ужасе.***
Темные коридоры заброшенного здания, в котором располагался офис Джина, встречают своей сыростью и туманом. Характерная тишина напрягает и давит на остатки моего безрассудства. Здесь слишком спокойно для такого дня. Ни единой души, ни единого звука. Мое тяжелое дыхание рассеивало запах сигарет и страха. Такая безмолвность могла говорить только об одном: хозяина нет дома. Без каких-либо помех я добираюсь до нужной двери и с лязгом срываю ее с дверных петель — никого. Пустое кожаное кресло около рабочего стола главы мафии и пепельница с остатками пепла. Джин был здесь недавно, но сейчас его место пустовало. Меня напрягало отсутствие людей и ловушек, никаких красных лучей и раздражающей ухо сирены. Неужели, мой кукловод решил сменить свое логово? Вряд ли бы он так тихо ушел… Я откидываюсь на спинку кресла и забрасываю грязные ботинки на стол босса, принимая позу ожидания. Тусклая лампочка предательски моргает, а потом вовсе лопается, тем самым отбирая остатки света в комнате. Атмосфера мрака в любой другой день стала бы пугать меня, но не сегодня. — Долго же ты шел до меня, Ви, — раздается эхо по офису, отчего я непроизвольно вздрагиваю. — Стал забывать дорогу, — отвечаю я и начинаю оглядываться по сторонам в поисках силуэта Джина, но того вовсе не было в комнате. — Не ищи меня, я надежно спрятан, впрочем, все мы хорошо спрятаны, — мерзкий смех заполняет и без того тусклую комнату через скрытые камеры по углам офиса. — Трусам свойственно прятаться. — Ты знаешь «Марио» лучше, чем я сам. Помнишь, ты был первым человеком, кто спросил меня, почему я назвал свою мафию именно так? Я открою этот секрет только тебе: игра, придуманная в 1981 году для автоматов, называется Марио. Ее суть заключается в том, чтобы зарабатывать бонусы и монетки, убивая противников. Ну, разве не этим занимается мафия на протяжении всего своего существования? — Дьявол! — Ох, не то слово… — Дай угадаю. Эту игру ты устроил для меня? Спешу порадовать, я прошел все уровни. А теперь выйди, чтобы я мог сказать тебе это в лицо! — Я знал, что ты умный мальчик и быстро во всем догадаешься, но игра затянулась. Остался последний, самый сложный уровень. Если проиграешь, вернешь мне то, что по существу принадлежит именно мне. — Не об этом ли говоришь? — я вытащил из кармана одну склянку с лекарством, о котором писал мой отец. — Так выйди и забери, мне оно не нужно. — Попридержи у себя, я хочу шоу. — Шоу? Я устрою тебе шоу, — глазами я нашел одну из скрытых камер и приблизился к ней, смотря в объектив. — Но, я не привык проигрывать, поэтому такой вариант даже не рассматриваю, — намеренно я ослабил хватку и выронил из рук склянку, отчего та разбилась на тысячу мелких осколков. — Думаешь, что мне нужна какая-то туалетная вода? Твой папаша и правда поверил в то, что эта разбавленная вакцина сможет чем-то помочь Кин. Но у нее рак. Двадцатый век не способен к очистке мира этой болезни. Вы оба упустили одну важную деталь, Тэхен. Твой отец любил ту же женщину, что и я, но она выбрала ловеласа вместо молодого ученого. Она предпочла обаятельную улыбку научному человеку, и ее выродок, названный Тхи Хйун, ее точная копия. — Не смей произносить ее имя вслух, — я крепко сжал кулаки до побеления костяшек. — А то что? Найдешь меня и отшлепаешь? Ха, попробуй. Тебе понадобится несколько веков, чтобы определить, в каком я городе. Знаешь, мы убили на пустой разговор больше времени, чем требовалось, но так даже веселей. В здании заложена взрывчатка, таймер которой показывает оставшиеся семь минут. Она находится в руках девчонки, имя которой называть ты мне запретил. — Эмма! — Поторопись, мальчик, или же признай свое поражение. — Если тебе нужна была сама Кин, тогда почему ты мстишь мне и ее дочери? — Потому что вы оба жалкие напоминания о том, что было в тот 1996 год. Я избавился практически от всего, даже твоя мамаша помогла мне в этом, отбросив коньки, и теперь остались только вы двое. — Конченный псих! — Тик-так, тик-так, — и снова истерический смех с помехами в динамике. Я подрываюсь с места и бегу в сторону выхода. Здание имеет один этаж над землей и три под. Судя по тихому местоположению на этаже, находящемся выше, то Эммы здесь нет. Значит, она находится ниже. И что-то мне подсказывает, что на самом последнем этаже. Ближе к аду. За неопределенное время я несусь вниз по лестнице и отсчитываю секунды про себя, сбиваясь пару раз. В теле бушует адреналин и слабость отходит на задний план. Осознание того, что Эм вовсе никуда не уезжала, а была в плену у этого сумасшедшего все эти дни, бьет меня по совести булавой. Я всячески кричал, пытаясь привлечь внимание девушки и услышать хотя бы какое-то мычание, но все этажи были мертвыми. Главное, чтобы она не теряла сознание. Главное, чтобы не было поздно. Я должен успеть. Однажды уже потерял свою мать по собственной глупости, и не собираюсь повторять эту ошибку дважды. Четвертый, самый последний, считая сверху, этаж имел всего три комнаты. Все они были заколочены. Этот ублюдок хорошенечко постарался. Я стал долбиться руками и ногами в каждую из них и кричать всего лишь одно имя — Эм. Но в ответ лишь абсолютная тишина. Я не стал терять времени и побежал на этаж выше, бросив мимолетный взгляд на часы: пять минут до взрыва. Страх не успеть окутывал меня с ног до головы, сбивал дыхание и подбрасывал какие-то препятствия под ноги, из-за чего я терял секунды. Третий этаж тоже оказался пустым. Надежда на то, что Эм находится на втором, оставалась последней. Я слетаю с лестничной площадки в сторону второго этажа и вижу длинный коридор с большим количеством дверей по обеим его сторонам. Каждая белоснежная дверь на металлической стене была заперта. Мое правое плечо выло от боли, когда я в сотый раз пытался вынести им очередную поверхность. И все же старался не обращать на это внимание и продолжал действия, но потом понял, что попросту теряю время. — Ко Тхи Хйун, если ты слышишь меня, но не имеешь возможности что-то сказать, постарайся создать какой-нибудь шум! Я замер и словил тишину. Одна, две, десять секунд — молчание. Никаких признаков жизни. Но я не терял надежду. Я угомонил последний источник шума — свои мысли — и попытался прислушаться. Должен быть тик таймера или какие-нибудь стоны. Хоть что-нибудь… Короткий вздох и глубокий выдох раздаются из соседней двери. Я облегченно выдыхаю и продолжаю выламывать дверь, которая не была надежно закрыта. Я был кретином и повелся на это, ведь считал, что Джин не станет так просто ее прятать. Долгожданный щелчок и петли со звоном разлетаются по коридору: дверь падает в сторону комнаты и трескается в ребре. В центре комнаты сидит связанная Эмма, в руках которой бесшумно исчезают цифры. У нее усталый вид, следы от слез и удушения, впалые глаза. Словом, Эмма была не Эммой. Она была похожа на опустошенную куклу. И это оказалось не самым страшным. Таймер показывал две с половиной минуты. Эмма начала задыхаться. Приступ астмы схватил ее в самый неподходящий момент. — Тише-тише, все в порядке, все будет в порядке. Я упал на колени и стал резать веревку ножом, срывать ее зубами. Сейчас самым необходимым было откинуть взрывчатку куда подальше и бежать. Мне удается расслабить узлы и вырвать из крошечных рук опасную вещь. Две минуты. Из последних сил я поднимаю на руки связанную Эм и в таком положении бегу к выходу, наблюдая за ее неровным дыханием. Ее приступ усиливался и наводил панику не только ей, но и мне. Я спотыкаюсь о разбросанный мусор, кидаю различные маты вслух и бегу, что есть силы наверх. Мы минуем первый этаж. Я ускоряюсь в темном коридоре и выбегаю на улицу, когда долгожданный воздух пробивается в легкие. Пусть мы успели покинуть здание, но взрыв заденет еще как минимум территорию близ пятиста метров. Сил и времени больше нет, и когда я слышу оглушающий взрыв сзади, то падаю на землю и укрываю собой Эм.