***
Что-то подсказывало мне, что стоило бы заглянуть к матери. Давно я не общался с доктором и не щекотал себе нос запахом медикаментов. Всякий раз, как я видел пустующие белые коридоры, мои глаза словно наполнялись пылью и вызывали тем самым рефлекторные слезы. Я не хотел находиться здесь и больше секунды, но чем сильнее упирался о свое нежелание, тем дольше тут прибывал. — То есть как «ухудшилось»?! Я недостаточно плачу? Почему ей стало хуже?! — подойдя к регистратуре и хлопнув ладонью по поверхности дерева, неистовствовал я. — Уважаемый, не нужно так кричать. У нас в больнице уже давно был отбой. Приходите утром, вам все расскажут, — противная толстая медсестра, сидевшая за прозрачным стеклом, даже не поднимала на меня глаз. — Слушай сюда, — просунув ладони через окошко, выхватил из рук женщины бумаги с историями болезней здешних пациентов, чтобы привлечь к себе внимание. — Если ты сейчас же не скажешь, что с моей матерью, клянусь, я разнесу эту чертову больницу! — старался говорить как можно убедительней, да что там говорить, кричать. — Ким Тэхен, успокойтесь! Вы что себе позволяете?! — женщина выпучила глаза. — Я то же самое хочу спросить у Вас. Моя мать, три года находившаяся в стабильном состоянии в коме, вдруг почувствовала себя хуже, а Вы говорите мне сейчас идти домой и вернуться только под утро? Скажите, Вы всегда такая бессердечная, или только по средам?! — вспомнив сегодняшний день недели, поинтересовался я. — У Вашей матери появились осложнения. Она все же не молодеет. За ней нужен постоянный уход и внимание… — начала пояснять тупая регистраторша. — Тогда какого черта ничего из вышеперечисленного она не получает?! — я уже хотел было ударить ее лицом о деревянную поверхность, но тут мне помешал главврач. — Что здесь происходит? — спросил мужчина, отпихивая меня от медсестры. — Как хорошо, что Вы пришли! — залепетала женщина и под защитой пришедшего мужчины в халате стала выхватывать у меня из рук бумажки с болячками пациентов. — Послушайте, док, моя мать… Ким Хё Ра… Она в коме… — я старался угомонить свой гнев и говорить более размеренно. — Мне сказали, ей хуже. Чем это вызвано? Как я могу помочь? — А, Тэхен… Идем, — мужчина ударил меня по плечу, а затем приказал следовать за ним. X-Score Music – The Day We Left Earth Пройдя по длинному белому коридору, я снова вспомнил те злосчастные дни из прошлого. Как я сутки ждал ответа врачей о том, что с моей мамой, как я спал на холодных стульях, в надежде хоть на какую-нибудь новость, как я плакал, не в силах что-либо сделать. Знакомые запахи медикаментов перенесли меня на три года назад и вызывали дикие спазмы в груди; я опять почувствовал себя шестнадцатилетним мальчишкой, которого бросили на произвол судьбы. Если сейчас главный врач подтвердит тот факт, что состояние матери сильно ухудшилось, то я сдержу свое слово и разнесу к чертям все двери этой больницы. — Тэхен, присядь, — начал он холодным, как мне показалось, равнодушным голосом. — Хватит тянуть, док! Скажите прямо, что с ней?! — уже начиналась настоящая истерика, и это было заметно по интенсивным жестикуляциям. — Медсестра выдала тебе верную информацию о матери. Ей нужно внимание. Твое внимание. — Блеф… разве недостаточно тех сестер, что не покидают ее койки?! — Ей нужно твое внимание. Твое прикосновение, теплые слова. — Хотите сказать, от этого ей станет лучше? Вы в своем уме?! Она уже три года лежит, словно живой труп, а тут пара фраз — и ей станет легче?! — Я понимаю, как тебе тяжело… — Ох нет, док, вы не понимаете… — перебив его, я начал ходить из стороны в сторону, пиная ногой воздух и переменно хрустя пальцами. — Хорошо, но чего тебе стоит проверить мои слова? Почему ты не хочешь зайти к ней? — Я хочу встретиться со своей матерью, а не с пластом лежащего тела, — прошипел от злости и взглянул в карие глаза мужчины, словно бросая ему вызов. — Тэхен, не будь эгоистом, ведь у множества людей так мало времени, чтобы просто жить, а у твоей матери его в разы меньше. Почему ты упираешься? Так бы ты помог ей больше, чем просто финансируя лекарствами. От того, как эта женщина выглядит, она не перестает быть твоей матерью. Я знаю, как тебе сложно видеть ее такой… беспомощной и больной. Но только ты можешь помочь ей. — Доктор… Давайте на чистоту… Каковы шансы, что она будет дышать сама? — я повернулся к мужчине лицом, останавливаясь на его поникших глазах. — Почему молчите? — врач заметно побледнел, снял очки и потер пальцами переносицу. — Неужели никаких?! Тогда сколько ей… осталось? Док выдержал небольшую паузу, после чего подошел к кувшину с водой и налил жидкость из сосуда в стакан, подавая мне в руки. — Месяц… а то и меньше. Я откинул стакан в строну, разбив его о стенку. По всему телу пульсировала едкая и острая боль и, казалось, заглушала даже работу сердца. Моей матери остался месяц. Каких-то четыре недели, и я окончательно теряю смысл своей жизни. Я больше не увижу ее карих глаз. Не услышу смеха. Не попробую ее блюд после работы. Не увижу… никогда ее больше не увижу… — Как давно вы знали? — стискивая зубы, процедил я. — С самого начала… — Предатель… — первая горячая слеза прожгла мою щеку… — Вы самый настоящий предатель! — Тэхен… — Неужели нельзя ничего сделать?! Нельзя ей помочь?! — Есть одно лекарство… в Японии… — Как его можно достать? Сколько нужно денег?! — Тэхен, похорони эту надежду… — Считаете, будет легче хоронить свою мать, чем пытаться помочь ей, сразу сдаться? — я надавил на совесть врача и, вроде бы, это подействовало. — У тебя остались чеки с прошлых выплат? — Да. За все три года. — Это половина той суммы, что оно стоит. Тебе нужно стать олигархом за неделю, чтобы успеть приобрести деньги и купить лекарство. Это чисто физически невозможно. — Если бы вы не оттягивали, сказали сразу… Дайте мне ровно две недели. Я достану деньги. — Тэхен! — я больше не слышал голоса мужчины, а лишь уверенно направлялся к выходу, попутно вытирая слезы. Есть шанс. Маленький, но все еще есть. Я не могу выжидать смерти матери. Это бесчеловечно — вот так сидеть, сложа руки. Кроме нее у меня больше никого не осталось… Никого, кого бы я так любил. Кто был бы мне родным. А сестра… Ее я похоронил вместе с отцом. Вышел из больницы и вдохнул ледяного воздуха. Слезы мгновенно испарились, осталась только дрожь в ногах и слабость. Мне было страшно оттого, как я планировал заработать деньги, но другого выхода просто не было. Если бы док сказал мне ранее, хотя бы за год, то нужная сумма уже сейчас лежала бы на его чертовом столе. Но теперь придется пойти на крайние меры ради жизни моей матери…***
В то время, когда весь город спал, я ходил по его холодным пустынным улицам. Уже, наверное, пятый, может и шестой час утра. Солнце медленно выползало из-за горизонта (интересно, оно само выспалось?), голуби распушили свои перья и нахохлились, сидя на горячих люках на асфальте дорог. Сеул не торопился вставать, так как это был последний день в году. Сегодня у всех выходной, а завтра, 1 января, взрослые благополучно отправятся на свои рабочие места просиживать ровно выглаженные брюки со стрелками, а дети пойдут в школу, с нетерпением ожидая Нового года, который наступит лишь через два месяца* (*корейцы отмечают Новый год по лунному календарю лишь в феврале). Я же ничего не ждал. Мне бы скоротать время, растянуть часы до предела, увеличить сутки, недели, месяца. Как же я мечтал продлить жизнь своей матери, но пока был занят мечтой, не заметил, что она стала ненужной. И почему жизнь выборочно забирает тех, без кого мы — не мы? Каждый из нас заслуживает жить в полную силу, но многие вынуждены переживать смерть близких, отсиживать срок в тюрьмах и доживать последние дни в больницах. Мы — рабы этого мира, и лишь только аисты** его близкие собратья. И когда ты, простая синица**, достигаешь успеха, тебе кажется, что победа над мечтой уже одержана, как судьба внезапно ломает тебя, извлекая лишь личную выгоду и оставляя на твоем столе только крошки хлеба, хотя, спасибо и на том, если вообще оставит. Ночью я сделал один очень важный звонок и опубликовал с сервера библиотеки, находившегося возле того парка, объявление на уже знакомом нелегальном сайте по поиску дополнительной работяги. Мне оставалось ждать, когда же позвонит человек, благодаря которому я смог бы еще чем-то помочь драгоценной матери. Но сейчас мне удавалось лишь лениво бродить по утренним улицам, закинув по пути в дом биту и маску. Не было желания оставаться в четырех стенах, поэтому я решил прогуляться, привести мысли в порядок и перестать, наконец, трястись. Собачий холод добирался до мозга костей, сегодня определенно холоднее, чем вчера. Но, несмотря на это, я все-таки добрался до незнакомого закрытого зоопарка, перелез через острый из прутьев забор, а затем сел на промерзшую скамью напротив замороженного озерца, в котором летом уточки ополаскивали свои перья. В такую погоду только белому медведю было здесь как в своей тарелке. Остальные же животные, как и люди, нежились в объятиях друг друга за скромными ограждениями. Я уселся на деревянную лавку и спрятал руки в карманы толстовки, насупился и отключился от мира. Неужели в прошлой жизни я убил человека или взорвал церковь, что теперь приходится отрабатывать свои грехи? Почему именно мне досталось столько боли, которой я не могу ни с кем поделиться, потому что, черт возьми, скрываюсь от людей? Не то, чтобы я мечтал отдать часть своих проблем другим, просто иногда хотелось поговорить с кем-то, напившись в баре и закусывая солеными кальмарами. Но единственным моим собеседником являлась виолончель, а в редких случаях и бумага, на которой я любил выложить все, что было на душе. Со школьных времен у меня не было друзей, потому что был не таким как все, — любил много бегать, любил учиться, любил помогать. Все считали мою доброту поддельной, но я искренне радовался любой мелочи. Даже когда этот мерзкий Ким Шин Хек увел мою первую любовь, за которую тогда мне не составило бы труда и спрыгнуть с крыши, я не делал ему пакостей, а лишь молча убивался внутри. Мне просто не хватало смелости ухаживать, не хватало смелости постоять за себя, а за девушку тем более. Я жил будущим, мечтал о многом, уверенно смотрел вперед. И сейчас, если бы Шин узнал меня той ночью, ни за что бы не поверил, что перед ним тот самый Ким Тэхен — любознательный мальчишка с радостным лицом. Наверное, я разучился улыбаться и быть счастливым, а ведь сейчас самый сок моей молодости… — Как ты тут оказался, парень? — из собственных мыслей меня вывел женский голос, который где-то уже доводилось слышать, и я инстинктивно повернулся в его сторону. — Разреши посидеть еще немного, и я уйду, — ответил, судя по всему, девушке. Я стал жадно осматривать особь, подошедшую ко мне со спины так внезапно: она стояла в профиль. Грациозно приподняв подбородок, девушка смотрела вдаль, отчего рыжее солнце пробивалось ей в глаза. У незнакомки были острые черты скул, светлые волосы, заплетенные в две косы, легкая куртка и видневшаяся на шее серебряная цепочка с кулоном, который был спрятан в ямочке между острыми как стрелы ключицами. Красавица казалась мне запредельно знакомой… — Я тоже люблю посидеть здесь и подумать о жизни, — вновь подала голос светловолосая и присела около меня. Ее губы слегка подрагивали и синели, было видно, что она мерзнет. — Я так всю свою жизнь проморгал… — отвернувшись от нее, мой взгляд снова остановился на озере и близ растущем камыше, на котором сверху белоснежной пылью таился снег. — Да, дни слишком быстро летят, так и не замечаешь, как все меняется вокруг, — она украдкой взглянула на озеро, а затем на меня, как только я подал голос. — В моем случае «проморгал» не в значении «забыться во времени», а в значении «морг». Все в этой жизни сходится к смерти, это ты замечала? — мы встретились взглядами, и я узнал в ней мою знакомую с филармонии, которая буквально вчера громко хлопала в ладоши. — Само собой замечала. Но я стараюсь пропускать мимо бе́ды и останавливаться, «пробовать на вкус» счастье. Разве не в этом весь смысл? — Не думаю, что у всего, видимого и слышимого нами, есть смысл. Так же, как и нет смысла в том, чтобы спрашивать твое имя. — А мне у потрясающего юного виолончелиста, забывшегося в собственных раздумьях в столь раннее утро. — Ты меня узнала?! — я тут же отскочил на другой конец лавки и удивленно посмотрел на нее. — В мире мало музыкантов, которые бы искренне предавались своей игре и музыке. Сейчас эта любовь приобретает иную ценность. — Погоди, ты сказала «искренне»? — Именно. Эта хрупкая и утонченная натура, с которой я не был знаком ни в школе, ни до школы, сумела разглядеть во мне искренность в пяти минутах общения. Неужели я ошибался на ее счет, говоря о несерьезном отношении к музыкальному искусству, и она на самом деле весьма проницательна? Или же она просто клеит меня? — Я люблю современное искусство, — отозвалась девушка, поднимаясь со скамьи, — но только если оно исходит от души. Именно поэтому мне понравилась твоя игра и композиция, ведь ты сыграл ее в современном стиле. Смог объединить классический старый инструмент с новым текстом нот, и это заслужило мое внимание, Тэхен. — И все же, как тебя зовут? — я последовал примеру девушки и покинул нагретую мной лавочку, встречаясь с ней лицом. — Ко Тхи Хйун… — Лаконично с «Поэма Мудрости», я угадал? — Вижу, ты увлекаешься переводом имен? — В школе как-то преподавали пару уроков по иероглифам, поэтому и смог примерно перевести. — Ну, ты угадал. Только для друзей я — Эмма. — Почему же? — Взяла кусочек от «поэмы» и получилось «Эмма». — Я буду звать тебя Эм. Я не понимал, что творю. За последние несколько лет это был самый длинный диалог с человеком, к тому же с девушкой. Обычно противоположный пол привлекал меня своими округлостями, мимо которых невозможно было пройти любому молодому и здоровому организму, но сейчас я будто почувствовал, что проблемы на секунду исчезли, что ничего плохого со мной не случалось, и сейчас я встретил достойного собеседника. Почему-то мне хотелось говорить с ней еще, а потом еще и еще. Эта очаровательная незнакомка зацепила не только внешностью, но и умением быстро и легко отвечать на глубокие вопросы. С каждой минутой, что мы находились в зоопарке, мне становилось все теплее и теплее. То ли все дело в солнце, которое уже ярко светилось в центре голубого неба, то ли это от приятного разговора… Я не знал, но мне определенно это нравилось. — И почему все-таки зоопарк? — вдруг спросил я, когда мы проходили вольер с дикобразами, шагая нога в ногу. — Мне нравится здесь работать. Я безумно люблю животных, — также быстро и легко ответила она, немного пошатываясь из стороны в сторону, словно балуясь. — И я люблю. Но цирки и зоопарки терпеть не могу. — Почему же? — она остановилась перед моим силуэтом и спрятала руки за спину, таким образом напоминая мне ребенка. — Люди там мучают животных ради выгоды. Ведь явно полосатой зебре не нравится снег, медведю, что его скудно кормят, а птицам хочется свободно парить. Все делается против их воли, а другие зарабатывают на их несчастье. Это худшее зрелище из всех, что мне удавалось видеть… От своих слов я готов был разрыдаться. Я чувствовал себя одновременно животным, загнанным в клетку, и человеком, который ведет на этом бизнес. В качестве первого мне вспоминалась зависимость от врачей. Я должен против своей воли работать в криминале, чтобы положить побольше денег в карманы докторов, которые заслужили лишь половину от всей суммы за свою работу по уходу за моей матерью. Но я также понимал, что запугиваю других людей, иногда даже ни в чем невиновных, чтобы заработать пачку вон намного толще предыдущей. И снова замкнутый круг, и снова пища для размышлений… — Знаешь, некоторые животные никогда не были на воле, так что не представляют, что они умеют летать или бегать по пустыне. Некоторые с рождения не пробовали лесных ягод, а кто-то просто привык к человеческим рукам. Часть животных здесь нуждалась в помощи, которую мы смогли оказать, — как-то обиженно произнесла она, не трогаясь с места и озираясь на братьев меньших. — А как же та часть, которая все видела и чувствовала, и сейчас скучает по прошлому? За что им нужно это терпеть? — Ты что из Гринписа? Не знаю почему, но я засмеялся. Впервые. Я не разучился. Я действительно улыбаюсь и издаю звуки, похожие на смех. Что это за странное чувство, напоминающее… радость? И как ей это удалось? Эмма рассмешила меня своим вопросом, и теперь я как дурак улыбаюсь. Но улыбка исчезла так же быстро, как и появилась. В кармане моих брюк завибрировал телефон. Я извинился перед девушкой и отошел на пару метров, доставая смартфон. На телефоне высветилось имя того, кого сейчас я совершенно не хотел слышать, который позвонил совершенно не вовремя, и я, правда, не был готов на разговор с ним. Мне пришлось выйти из той приятной атмосферы, что мы так долго выстраивали с Эм, и ответить на входящий звонок, потому что сейчас решалась судьба моей матери. — Ви, старина, удивил, удивил… — знакомый тембр голоса отчетливо зазвучал в трубке, отчего я невольно дернулся, но ничего не ответил. — Честно сказать, я скучал, — парень засмеялся, и по стуку было слышно, как дротик из его руки попал точно в цель.— Ты знаешь, мне как раз тебя не хватало. Ты уж прости, что я по телефону, а не по старинке через пейджер. Надеялся услышать твой голосочек, — снова смешок. — Это все, конечно, очень прекрасно, — что ты решил вернуться, но теперь я работаю на новом уровне, и твои детские отбирания леденцов тут не прокатят. Есть одно задание, с которым под силу справиться немногим. Предлагаю лично встретиться и обсудить. Все то же место — казино напротив аптеки, сегодня в час ночи. Надеюсь, без всяких сюрпризов. И еще, Ви, я бы посоветовал тебе сменить симку, или я вобью твой номер в контакты под ником «Блудный сын». Меня передергивало от злости и от каждого его слова. Я силой сжимал кулаки и скоро раздавил бы панель телефона, но тот факт, что я не один, не позволял мне этого сделать. — Отметишь Новый год со своим старым другом Монстром. И не забудь, прихвати деньжат, я хочу сыграть с тобой в одну интересную игру, но ее детали, думаю, мы обсудим позже, — на другом конце линии послышались короткие гудки, Мон сбросил. Как же хотелось ему врезать за все эти дешевые панты перед «корешами», которых он завтра же отправит на очередное задание с концами. И почему в другой жизни мы не могли бы стать обычными друзьями и работать вместе уже во благо человечества? Ах да, я и забыл, какой же я неудачник. — Тэхен, все хорошо? — Эмма постучала ладонью по моему плечу и ласково развернула лицом к себе. — Просто прекрасно, — я старался сказать это как можно правдоподобней, и девушка не стала заострять на этом внимание. — Так что насчет Гринписа? Или ты вегетарианец? А может… — Эм, я самый обычный человек. Знаешь, было здорово вот так пообщаться. Но мне пора, — я резко зашагал в противоположную от нее сторону, сжимая кулаки. Девушка не успела что-либо сказать, как я сиюминутно покинул границы зоопарка. Я позволил себе слишком многое. Мне следовало вовремя остановиться, но я погрузился в омут пленяющих разговоров, словно ребенок, которого поманили конфеткой. Монстр правильно сказал, это детский уровень. Я теряю свою былую уверенность и жажду жизни. Как будто бы я… отчаялся… Но мерзкий монолог от моего старого знакомого и нынешнего босса заставил подавить всю эту жалость и страх перед смертью. Я не должен вестись на соблазны жизни, словно мальчонка. Теперь для меня не существует понятий «совесть» и «мораль», а только «безжалостность» и «жестокость». Я должен пробудить в себе злость, напомнить, ради чего все это затевается. Я обязан подарить своей матери первый самостоятельный вдох, ведь когда-то она подарила его и мне.