Осколки

      — Ичиго, мы не можем быть вместе. Пойми это.       Ичиго понимает всё, он лишь кажется глупым и совершенно нелогичным. Он понимает всё, и даже больше, он видит за непроницаемыми глазами сожаление и зеркальную своей собственной боль, но молчит. Возможно, потому что слов нет.       Возможно, потому что их и не может быть.       Рукия всегда такая — решает за двоих. Он мог бы возразить, но к чему это? Что бы он ни сказал, она всегда повернёт это, зачеркнёт простым «не по правилам».       Ичиго кажется, что всё его тело, обе его души — пошли трещинами.       Поверхностными, но безумно острыми и болезненными. А ещё ему кажется, что законы у Рукии — подкожно. Они словно вместе с кровью текут в ней, будто нет ничего важнее для жизни, чем законы Готэя-13.       — Ичиго, мы с Ренджи теперь вместе, — она говорит и улыбается, щурит глаза, и всё это — показное. — Ты ведь не против?       Трещины растут, становятся бездонными каньонами и обрывистыми, алмазными краями, и это, чёрт возьми, чертовски больно — чувствовать, что ты рассыпаешься. По кусочкам, по невидимым капелькам крови, по несуществующим улыбкам.       Ичиго молчит и смотрит на то, как её длинное платье развевается на ветру, как отросшие за год волосы лезут в глаза, как она ломает пальцы, пытаясь скрыть беспокойство. И отрицательно мотает головой. В её глазах мелькает боль, чуть отчаянье и разочарование. Наверное, она ждёт от него другого. Ждёт и ждала.       Но нет.       Черта подведена, стороны распределены. Нарушать собственные законы и установленные порядки куда сложнее чужих.       — Ичиго… я… — она отводит взгляд в сторону и прикусывает нижнюю губу. Ичиго замечает всё: выбившиеся волоски из причёски, морщинки на лбу, пальцы, сжавшие тёмную ткань кимоно, печаль в глазах, бледность лица. Замечает и молчит. Хотя хочет — кричать. — Я беременна.       И зачем она вообще ему всё это говорит — никто не знает. Возможно, она и сама этого не знает.       Трещин больше нет.       Ичиго…       …рассыпается осенними листьями к её ногам. И сгорает.