Сероглазый король

Пустые безликие министерские коридоры, пустой холл. Вполне привычная полуденная обстановка, когда большинство работников отправляются на обед во время долгожданного перерыва, оставляя лишь самых трудолюбивых или самых безвольных. Гермиона всегда относила себя к первой категории, но почему-то сейчас, спеша по узкому коридору их центрального зала с фонтаном, понимала, что силы воли ей действительно недостает. Сегодня утром она получила письмо. А точнее — мечту, к которой всегда стремилась, не решаясь признаться даже себе самой. Нынешний директор Хогвартса профессор МакГонагалл предлагала ей место учителя трансфигурации, объясняя это тем, что сама не сможет совмещать пост директора и учителя, а в случае согласия Гермионы той достаточно будет пройти лишь квалификационный экзамен по указанному предмету. Несколько строк на гладком листке пергамента — и вдруг сердце понеслось вскачь. У неё была привычная неплохая работа, которую она прежде не планировала менять. Но преподавание в родной школе было гораздо большим — мечтой детства, главной целью жизни. Теперь же она должна была сделать выбор — возможно, самый важный выбор в её профессиональной деятельности. Менять что-то не хотелось. Но продолжать жить по-прежнему, теряя мечту… Она разрывалась между «за» и «против», мысленно выстроившимися напротив каждого пункта. Как бы ей сейчас помог один человек! Только его хладнокровие и бесстрастность могли восстановить нарушенное равновесие её души. А он, как на зло, именно сегодня отбыл на ежегодную конференцию в Париж! Целых два месяца там — а она уже скучает по нему. Резкий поворот к своему отделу. И вдруг — столкновение прямо на повороте. Она вскрикнула, автоматически отскакивая назад. — Грейнджер, неужели я такой страшный? Чего орёшь? Она рассмеялась, легонько коснувшись его руки. Снова этот полутемный даже в ясный день коридор сыграл с ней злую шутку. Страшный? О, нет. Безупречный в этих черных брюках и антрацитовой рубашке (она её обожала — даже помнила, сколько на ней пуговиц, хотя, кажется, он надевал её всего пару раз). А ещё — невероятно красивый с этой околдовывающей, немного дьявольской улыбкой и сверкающими глазами-бриллиантами серого льда. Её теплого льда. — Ты не уехал? — вместе с вопросом она вдыхает его аромат — терпкий и свежий, как ветер на море. — Чуть задержался, — поясняет он, подходя чуть ближе, но сохраняя крошечную дистанцию — он всегда помнит о возможности появления нежданных министерских работников. — Я уже взял портключ. Сейчас завершу кое-какие дела, так, сущие мелочи, и отправлюсь в Париж, — серые льдинки в глазах начинают искриться. — Что привезти тебе из города романтики и любви? — Себя, — шепчет она и уже собирается сделать ещё один шаг к нему, как вдруг замечает спешащего к ним клерка. («Чёртов Сайденс!»). — Мистер Малфой, — министерский работник услужливо приосанивается, стараясь произвести приятное впечатление на столь влиятельного клиента, — мистер Корнер просил сообщить вам, что все ваши требования внесены в измененное завещание. Вам остается лишь прочесть его и, если вас все устроит, поставить подпись. — Благодарю, вас, Сайденс, — кивает Драко, холодно выслушав речь. Клерк заливается румянцем, с трудом набирая воздуха для следующей фразы — его имя запомнили! Да ещё и кто! — Мистер Малфой, — тараторит он, едва не вытянувшись по струнке перед ним, — мы переговорили с адвокатом… миссис Мал… простите, с адвокатом мисс Гринграсс, он сообщил, что в случае развода ребенок остается с вами — она не претендует на него. — Спасибо, Сайденс, — снова шокирует Драко исполнительного работника. — Можете идти. Я буду у мистера Корнера через пару минут. С проворством домового эльфа клерк кивает и исчезает в сумрачном коридоре. — Завещание? — она недоуменно смотрит на него, совершенно не понимая происходящего. — Старая привычка Люциуса, — отмахивается он. — Передалась по наследству. Отец все время боялся, что умрет и не обеспечит нас с матерью должным образом. — А развод? Ты ведь не собирался… — она и сама понимает, что это уже его дела, в которые, наверное, ей не стоит вмешиваться, но потрясение говорит за неё. — Я просто очень долго собирался, Грейнджер, — он словно невзначай касается её щеки, поправляя выбившийся из прически локон, а по коже уже скользят невидимые маленькие молнии. — Самое главное — чтобы Скорпи жил со мной, он не нужен Астории, и в данном случае это очень хорошо. В общем, ты и так все слышала. — То есть, ты исключил её из завещания? — её глаза удивленно округляются. — Нет, — улыбается он. — Она все равно не чужой для меня человек. Свою небольшую долю она получит. Но, знаешь, Гермиона, — он прищуривается, едва не пронзая её серыми льдинками глаз, — я не слепой и всё вижу. Абсолютно всё. Она тяжело вздыхает. Почему-то кажется каким-то гнусным бредом то, что сейчас они стоят здесь, смотрят друг на друга и говорят о том, кто сколько денег получит после его… Нет! О Мерлин, пускай она этого никогда не узнает! Ведь она тоже эгоистка — и уж лучше пусть он потеряет её, чем наоборот. «Гермиона, тебе тридцать шесть лет, а ты уже думаешь, кто кого хоронить будет!» — сварливо шепчет внутренний голос. Его голосом. Ведь бывают же деревья и лианы, которые через некоторое время, срастаясь, превращаются в одно целое. Так и у них — души срослись корнями и ветвями, уже не мысля себя друг без друга. И вихрь шальной мысли проносится в голове. — Драко, — её голос срывается от волнения, — но если вы разведетесь… — Мы точно разведемся, — уточняет он. — Да, — кивает Гермиона. — Ведь тогда…. Тогда все станет иначе. А он смеётся. Одними глазами, лучащимися серыми осколками льда, серой чарующей магией. — Именно, Грейнджер, — даже в голосе — искорки азарта и веселья. — А у тебя даже есть время, чтобы принять решение. Я приму любой твой выбор, абсолютно любой. Но ты все равно подумай… И ей кажется, что в этот самый момент все молнии мира ударили именно в неё. Какой же глупостью кажется недавняя «проблема» с переменой места работы! Конечно, она примет приглашение МакГонагалл — это её мечта, это — зов её сердца. Но здесь все гораздо сложнее. Роза, Хьюго, Рон… Нет, дети, конечно, без сомнений, останутся с ней, но Рон… Как же она найдет в себе силы так поступить с ним? А в ответ — лишь хладнокровный голос внутри: «Ты и так почти одиннадцать лет морочила ему голову, боясь признаться, что не любишь его. Да и вообще, может стоит наконец начать проживать не вторую или первую жизнь — а свою собственную, единственную?!». — О Мерлин, Гермиона, не создавай проблемы раньше времени! Он ласково обнимает её за плечи — все-таки почувствовал бурю страхов и сомнений, заполнивших её сознание, а теперь ей совсем не страшно, и выход так ясен и прост: это ведь — её мечта, зов её сердца. — Возвращайся скорее! — она обвивает руками его шею, прижимаясь всем телом — так, чтобы слушать биение сердца. — Я так люблю тебя, мой чёртов слизеринец! Так люблю! — И я люблю тебя, Грейнджер! — шепчет он, нежно стирая пару слезинок, скатившихся по её лицу. — Люблю тебя больше жизни, больше всего на свете! И плевать на то, что в любой момент могут появиться министерские работники! Хоть сам Министр! Она просто растворяется в его отчаянном, испепеляющем поцелуе, открывающем гремучую смесь дикой страсти, безграничной нежности и безумия, которое несется по венам, разливаясь в сердце застывшим пламенем янтаря и серыми льдами айсбергов. И нет сил даже сделать полшага назад — словно на грани, словно в последний раз — не надышаться. Он с трудом отстраняется, заставляя себя отвести взгляд. Он всегда был гораздо сильнее, увереннее, правильнее. Просто — лучше. Он уже почти уходит по направлению к кабинету Майкла Корнера, чтобы потом с помощью портключа переместиться в Париж, но вдруг оборачивается. Один взгляд. Один ответ в её глазах. Улыбка и одними губами: «Я люблю тебя». Он скрывается в сумраке коридора, а она так и не может найти в себе силы идти дальше. Её путь только один — за её мечтой, за зовом сердца…