Сероглазый король

«Я люблю тебя»… Кому-то эти слова могли бы показаться банальными и простыми, но она знает — он, впервые произнеся эту фразу, растопил весь лёд в своем сердце, расплавив даже самые маленькие осколочки. Это дарило крылья за спиной и легкий ужас в душе. Вся их жизнь стремительно менялась, а они мчались на волнах мечты, не боясь разбиться о жестокие скалы. Скалы судьбы. Но на то ведь и дается мечта, чтобы жить, чтобы рисковать и побеждать. А за окном серый дождь. Но ей, несмотря ни на что, уютно и тепло. Два долгих месяца позади — и он вот-вот вернется. За это время адвокат Астории успел объявить о разводе четы Малфоев, не став вдаваться в подробности и причины. А она успела почти полностью изучить справочник по высшей трансфигурации. Вот так и получается: у кого-то — разводы, у кого-то — книги. И соскучиться тоже успела. До дрожи, до темноты в глазах — только бы увидеть, просто обнять, вдохнуть его терпко-свежий аромат — как ветер… И решение уже было принято — где-то там, в глубинах её сердца. Она взглянула на задремавшего прямо в кресле Рона. Он последнее время очень устает на работе — большая нагрузка, да ещё, кажется, какую-то банду темных магов поймали. А он совсем себя не бережет — и глаза покрасневшие, и газета на пол упала вместе с очками. Аккуратный взмах палочки — чтобы не разбудить — и все предметы чинно заняли свое место на журнальном столике у кресла. Рон так и не почувствовал её заклинания, продолжая мирно спать. Заметные морщины у носа и краешка губ, ярко-рыжие волосы уже с проседью («Работа мракоборца берёт своё»), ранние залысины, открывающие низкий лоб. Далеко не безупречен, и от совершенства тоже далек. Но дело ведь совсем не в этом. И все равно плыть за мечтой больно, а будет еще больнее. Она тяжело вздохнула, отгоняя непрошенные мысли, и обернулась к задремавшему у неё под боком Хьюго. Её счастье и гордость, её замечательный сын. «Сына ты любишь больше дочери», — звучит в памяти насмешливый голос. Нет, она их двоих любит — но совершенно по-разному. Они ведь такие непохожие, но каждый — особенный. Она невольно улыбается, глядя на маленького уснувшего ангела, уютно укрытого цветастым пледом. Длинные ресницы бросают тени на чуть розоватые щечки, легкий красивый изгиб расслабленных губ, забавный маленький носик — прямо-таки точеный, настолько аккуратный, непослушная челка, закрывающая лоб и худенькие «музыкальные» пальчики руки, сжимающей край покрывала. Их солнечный мальчик… И теперь, глядя на уснувшего сынишку, она точно знает — решение принято. Вопреки всему. Негромкий стук в окно. Она быстро хватает палочку и открывает форточку для почтовой совы. Птица бросает свежий номер газеты и поспешно удаляется. К счастью, этот вечерний почтальон не потревожил сон ни одного из её мальчишек. Очередной выпуск «Ежедневного Пророка», который от обилия новостей и реформ ввел утренние и вечерние рассылки газет. Она осторожно, стараясь не шелестеть страницами, медленно раскрывает свернутый пергамент, испещренный печатными колонками. Удар. Словно кто-то невидимый что есть сил ударил в грудь, выбив весь воздух. Глаза хаотично несутся по главной странице «Пророка». Фотография — светлые волосы, насмешливый взгляд, совершенные — такие знакомые — чуть изогнутые в надменной усмешке губы. Черная рамка. Крупные буквы: «Магическая Британия скорбит о безвременной смерти одного из самых известных и влиятельных волшебников Драко Малфоя». Нет. Нет. Нет. Это какая-то глупость. Дурацкий розыгрыш — ведь это неправда, она знает, знает! Взгляд несется дальше по мелким буквам-точкам, чернильной россыпью замершим рядом с фотографией. «Сегодня вечером в своем поместье на тридцать шестом году жизни преждевременно скончался известный волшебник, владелец нескольких крупных компаний, влиятельный меценат и инициатор благотворительных и творчески-спортивных проектов, одним из которых является лучшая британская команда по квиддичу „Уилтширские Молнии“ Драко Люциус Малфой. Как сообщает Отдел расследований Министерства Магии и прибывшие на место целители Больницы Святого Мунго, смерть была вызвана остановкой сердца, спровоцированной трансгрессией и продолжительным хроническим заболеванием. Его двенадцатилетний сын Скорпиус Малфой, по словам матери умершего, находится в Хогвартсе, а в дальнейшем будет жить в родовом поместье Малфоев. Это единственное заявление, сделанное Нарциссой Малфой, не пожелавшей больше общаться с прессой, прибывшей на место. Все магическое сообщество искренне скорбит и приносит свои соболезнования безутешным матери и сыну мистера Драко Малфоя». Она читает. Потом — ещё раз, ещё и ещё. И каждый раз кажется, что эти страшные слова исчезнут, а из фотографии прямо к ней шагнет он — её Драко, живой, невредимый. Нет, это не может быть правдой. Он ведь не может… Читать это она больше не может. Холодная, липкая дрожь пробивает все тело. А он вдруг улыбается ей с фотографии. И именно из-за этого, в этот самый момент все становится ясно — до беззвучного хрипа и жгучей разливающейся боли внутри — все это правда. Слёз нет. Вместо них — только выжигающая все дотла пустота внутри. Страшная, черная, мертвая. Остановка сердца… «Я же Малфой, у меня сердца даже теоретически быть не может», — и озорные искры в глазах из серых льдинок — теплых айсбергов. И улыбка — как на фотографии с черной рамкой. «Неразрешимая проблема, Грейнджер, только одна — смерть»… А внутри неё не остается даже черного пепла. Ничего. Лишь пустота. Пустота. «Я всегда буду молодым и красивым», — он смеется и чуть жмурится от солнца, играющего на гранях серых льдинок. И действительно, он невероятно красив в этой своей небрежной безупречности, в каждом жесте, в каждом взгляде. Как и на фотографии. Молодой и красивый — навсегда. «Уизли — самый счастливый человек на свете, — он хитро прищуривается, пронизывая её ясными серыми лучиками. — После меня, разумеется». Малфой, ты ведь никогда не сдаешься, так почему же больше нет самого счастливого? Почему? Почему?.. Дрогнувшая ладонь сама тянется к ожерелью-паучку, привычно касаясь прохладного брюшка, усыпанного бледно-голубыми камешками. Прекрасный и холодный. Единственный и незаменимый. Художник, сумевший оживить холст, скульптор, раскрывший в ней её настоящую. Её «слизеринская гадость», её родной — самый родной — человек, ставший для неё целым миром. Душа-лиана, навечно сросшаяся с её собственной душой. И гордость во взгляде на Скорпи, едущего верхом на черном скакуне, и восторг — когда Хьюго молниеносно настигает снитч, и уважительное восхищение — в обсуждении с Розой звездных туманностей. И все это — уже никогда. Никогда. Имя пустоты и обреченности, боли и отчаяния. Никогда — не скажет он с улыбкой, что она — янтарь, застывшее пламя. Да и может ли быть пламя без льда?.. Только сжигающая пустота. Так умирают люди. Так умирают души, намертво вросшие друг в друга. — Мам, ты плачешь? — немного сонный голос и взволнованный взгляд, а она и сама не заметила, как по щекам побежали молчаливые, как пустота внутри, слезы. — Что случилось, мама? — Ничего, дорогой, — она горько улыбается и крепко обнимает его, прижимая к груди — так, чтобы никто, даже сама смерть, не смогли забрать её сына у неё. — Плачу, потому что… льдинка в глаза попала. — Как в сказке о Снежной Королеве? — тут же догадывается Хьюго. — Нет, — голос дрожит от слез, которые бегут все сильнее — ничего, так легче. — Как в сказке про Сероглазого Короля. Он удивленно смотрит на неё — и только ради этого взгляда стоит жить дальше: — Я не знаю такой сказки. Расскажешь? — Расскажу, — выдохнув, произносит она. А слезы всё бегут по мокрым дорожкам на щеках. Но это уже не важно. В сказках любовь никогда не умирает — и это правда. Она сильнее самой смерти, сильнее пустоты. Она снова обнимает сына, со всей нежностью чмокнув в светлую макушку, а потом, встретившись взглядом, повторяет: — Обязательно расскажу. И Хьюго немного робко улыбается, он так любит сказки. И эта легкая полуулыбка в уголках губ уносит прочь черную пустоту, едва не поглотившую душу. Любовь побеждает всё… Та вечная любовь, что подарила ей волшебную сказку. Та вечная любовь, что прямо сейчас лучится в глазах её маленького сына, глазах того самого цвета серого льда, ставшего тёплым только для неё…