Сероглазый король

Уже на следующий день он покинул хогвартское больничное крыло, от души поблагодарив мадам Помфри, которая не слишком одобряла столь раннюю «выписку» больного. — Мистер Малфой, вы уж обратитесь в Больницу Святого Мунго, — серьезно произнесла она уже на пороге школы, провожая их с Гермионой. — Раны зажили, но удар заклятия мог дать осложнение на сердце. — Ну что вы! — рассмеялся он. — Я же Малфой, у меня и сердца-то в принципе быть не может. Эти слова были истиной. Были. Наверное, лет пять назад она подтвердила бы этот факт, но теперь понимала, что это лишь очередная попытка Малфоя надеть маску холодной насмешки. Он изменился — невероятно, до неузнаваемости, а теперь он ей напоминал сверкающий серый бриллиант (цвета льда его глаз), который стал результатом долгой и тяжелой огранки неровного алмаза. Однако для неё по-прежнему совершенной загадкой оставалась его душа. Он любил рассказывать о своих проектах, расспрашивал её о работе, доме, дочери, но никогда не говорил сам о своей жизни. И тем не менее, она подметила, что был лишь один человек, при упоминании о котором — даже самом незначительном — его взгляд становился чуть теплее и мягче. Скорпиус Малфой, его единственный сын и наследник рода, его единственная радость. Однажды она встретила всю семью Малфоев в Косом переулке. Сдержанный Драко, безразличная Астория и маленький сынишка у него на руках. Что-то болезненно кольнуло в груди, заметив ясные серые глазки мальчика, напоминающие тонкий ледяной кристалл. Ровесник Розы, он совсем скоро вырастет и станет не менее влиятельным, известным и красивым, чем его отец. Конечно, это была глупость, но почему-то в то мгновение она ощутила — впервые в жизни — едва уловимую зависть по отношению к Астории. Та, совершенно не проявляя каких-либо живых эмоций, могла каждый день видеть эти серые глаза — даже у двух их обладателей. Но Гермиона постаралась сразу же забыть о неприятном ощущении — это было чем-то неправильным, чего она не могла допускать в свою жизнь. Драко никогда не говорил, но каким-то внутренним, особенным чутьем Гермиона чувствовала, что у него, успешного молодого мужчины, владельца крупных компаний и земельных участков, известного мецената с внешностью романтического героя из грез одновременно было всё и не было ничего. Он никогда не спешил домой. Все те полтора месяца их занятий танцами — по сей день — не было и случая, чтобы он сразу же отправился домой после вечерних «тренировок» в отличие от Гермионы, которая будто на крыльях влетала в дом, спеша к соскучившимся по ней Розе и Рону. А у него всего этого не было — ни семейного тепла, ни домашнего уюта, ни счастливых улыбок и смеха. Конечно, она и сама понимала, что, возможно, глубоко заблуждается, но почему-то именно думая об этом, она понимала, что в этот раз проверенная годами интуиция не ошибается. Впрочем, неожиданным и потрясающим открытием оказался не только Малфой. Она и в себе с трудом могла разобраться. Черно-белый набросок, на который разом вылили море красок — это была она. Никогда бы в жизни Гермиона и подумать не могла, что внутри неё дремлет такая гамма чувств и эмоций, характеров и настроений. А он так просто, с ловкостью умелого фокусника, открыл её душу, выпустив на волю все её краски и тона, так долго дремавшие внутри. Она преображалась на глазах, а вместе с ней изменялась и атмосфера дома, и отношение Рона. Даже капризы маленькой Розы почти полностью исчезли — она чувствовала настроение матери. А Гермиона была просто счастлива. Счастлива — и всё. Несмотря на тайные встречи, на которых они с Малфоем танцевали, несмотря на кровь, бурлящую в жилах при одной мысли о скорой встрече, когда она сможет представить себя летящей птицей, нежным цветком или языком пламени, несмотря на ширму недомолвок и обмана, которая возникла между ней и Роном. Он ведь все равно не одобрил бы этих встреч с Малфоем, что, как ей казалось, было предвзятым отношением и пережитком прошлого, а потому вымышленная подруга вполне сглаживала все острые углы. Быстрый взгляд в зеркало — как раз перед тем, как достать присланный Малфоем портключ. Интересно, куда он перенесет её на этот раз? Каждый новый танец они учили в разных местах — то в деревушке, то на лесной поляне, то в зале старого замка. Каждый из этих пунктов назначения был тщательно скрыт от глаз посторонних — как магов, так и маглов — ни ей, ни ему не нужны были досужие слухи относительно их встреч. Аккуратно поправив темно-каштановые локоны, спадавшие по плечам, она улыбнулась своему отражению, блеснув задорным огоньком в глазах. А ведь действительно их тайные встречи для постороннего глаза были похожи не на невинные занятия танцами, а скорее на… Яркий румянец залил щеки улыбающейся девушки, отражающейся в зеркале. Она ведь никогда особенно не смущалась от упоминаний или мыслей в подобном русле, но теперь… Как-то совсем некстати вспомнились сильные руки Малфоя, уверенно ведущие её в танце, буквально осязаемая квинтессенция стальной силы и безграничной нежности, лучащийся серый лед в глазах — лёд, но не холодный, а такой, прохладный. Гермиона мотнула головой, прогоняя непрошенные мысли. Наспех выхваченная из букета на тумбочке белая роза, кажется, неплохо подходила к её белоснежному легкому платью, а в темных волосах смотрелась очень эффектно. Улыбнувшись на прощание своему отражению, она достала из сумочки крупную металлическую пуговицу-портключ и почувствовала, как вихрь трансгрессии все дальше уносит её от дома, погружая в волны легкости и невероятной свободы…

***

Звук прибоя, нежно-алое сияние последних лучей солнца, отбрасывающие золотые блики в бегущих навстречу волнах, мягкость песка под ногами. Словно сон стал явью, словно прекрасный пейзаж с его картины унес её с собой, в эту закатную яркую сказку, где лишь пылающее небо, шепчущее море, золотистая песчаная кромка… И он. Не видит её, лишь смотрит куда-то вдаль, печально и задумчиво. Какой-то непривычно грустный, потускневший, как оставленное, забытое серебро. Белые брюки и рубашка гармонично сочетаются с чуть тронутой неуловимым загаром кожей, легкие летние туфли отброшены прочь. А он просто сидит на песке и смотрит куда-то за горизонт. А может, за самый край Вселенной. Два шага к нему — через оставленные на песке босоножки — обувь действительно кажется лишней. Она опускается рядом, деликатно прикоснувшись к напряженному плечу: — Привет. Вздрагивает. Оборачивается — о Мерлин, сколько тоски в осколках серого льда! — пытается улыбнуться, но получается из рук вон плохо: — Привет, Грейнджер. Прости, не заметил, — снова отводит взгляд к кромке моря и с какой-то отстраненностью произносит. — Сегодня последнее занятие. Дальше нет смысла продолжать — ты и так все знаешь. Она кивает, опустив глаза в песок и медленно рисуя на нем пальцами причудливые круги и узоры. Странно, это ведь так естественно — все когда-нибудь кончается — а она никогда не задумывалась о том, что их встречи не будут длиться вечно. Но ведь это все ничего не значило, их ведь и друзьями не назовешь. Тогда почему в душе так тяжело?.. — Знаешь, Грейнджер, — он по-прежнему невидяще смотрит на горизонт, — тебе никогда не казалось, что ты — одна в целом мире? Она чуть вздрагивает, вглядываясь в этот тонкий правильный профиль, в его волшебную одурманивающую красоту, подернутую дымкой серой горечи. — Не знаю, — тихо отвечает она, — всегда ведь кто-то рядом. Он невесело усмехается: — Ну да, — соглашается и опускает ресницы, бросающие темные тени глазами. — С тобой всегда есть кто-то рядом. А я… сейчас понял, что сам загнал себя в тупик. За какие-то две недели. — Что? — она моргает, не совсем уловив смысл его слов. — Неважно, — отмахивается он и поднимается с песка, галантно подавая ей руку. — Давай приступим к занятию. Чтобы все скорее кончилось. Чарующая чувственная мелодия, льющаяся из ниоткуда. Особенная магия — а может, так звучит её сердце?.. Легкие переливы, отчаяние аккордов, нежная мягкая ритмичность с мерцающими отзвуками затаенной страсти. Она почти касается кромки волн, не замечая ничего, кроме серого льда, наполненного глухим отчаянием, наполненного тем, что чувствует она. Это ведь невозможно, да? Словно две птицы, они на мгновение разлетаются в стороны, кажется — мгновение — и его рука выпустит её дрожащие пальцы. Но нет — они уже рядом, глаза-в-глаза. А она так ясно чувствует, как бьётся его сердце под тонкой тканью белоснежной рубашки. Серый лед. Наверное, именно за таким льдом ушел мальчик Кай, забыв обо всем на свете. Он улыбается одними уголками губ, притягивает её к себе и снова отпускает в ритме их прощального танца. Последний раз, последний взгляд, последнее прикосновение к его плечу… И это действительно, по-настоящему неправильно. А Кай ушел за взглядом сероглазой Снежной Королевы… За этим серым льдом — таким… горячим, сверкающим в бликах прощальных лучей. Он уже давно не напоминает ей, чтобы она отпустила на волю все свои чувства. Но как быть, если даже танца мало, чтобы высказать все. Она отходит на шаг, изящно оборачиваясь к кровавым бликам заката, чувствуя, как медленно растворяется прикосновение его руки, опуская её. Мелодия затихает — медленно, грустно, отчаянно. Нет! У неё будет собственный танец — танец заката — вне правил и законов! Шаг навстречу — к нему — распахнутым сердцем на острые осколки серого льда. Шаг навстречу — в то же самое мгновение, когда и он сам, вопреки музыке, привлекает её к себе. Вопреки всему. И серый лёд его глаз плавится, опьяняя и затуманивая разум. Лишь поцелуи — как алый пожар в небесах, лишь прикосновения — как обжигающее дыхание ветра, лишь безумие музыки двух сердец, словно песок и море, сливающихся в едином танце. Их неповторимом танце заката…