Сероглазый король

— Убирайся! — сквозь туманящую завесу слез она видит его удивленный взгляд. Что, Малфой, не ожидал, что всегда собранная и правильная Грейнджер будет плакать? Только не стоит радоваться — это не из-за тебя, ублюдок. Хотя… и из-за тебя тоже. А он, кажется, совсем не испытывает радости. В серых холодных глазах мелькает что-то, похожее на… сочувствие? Нет, это же бред просто. Сочувствие — от Малфоя! Не смешно. — Ты чего, Грейнджер? Шаг вперёд и усмешка — только какая-то не привычная, насмешливо-злобная, а скорее, растерянная. — Убирайся отсюда! Её крик разлетается на весь коридор. Возможно, слышно даже в зале — ну и что? Вот так бывает — даже у примерной-заучки-умницы-красавицы-образцовой-матери-работницы-супруги-Грейнджер может случиться истерика. А слезы, кажется, действительно переходят в самую настоящую истерику, усилившимся потоком скользя по лицу. — Грейнджер, я, конечно, знал, что ты… немного того, но чтобы так — не догадывался. Этот самовлюбленный идиот по-прежнему считает, что именно он довел её до слёз. Правильно думает — но только наполовину. А еще он как-то по-дурацки пытается оправдываться — о Мерлин, помнится, он еще Рона упрекал в неумении высказывать ясно свои мысли. Да Рон даже в шоковом состоянии по сравнению с ним — образец красноречия! — Малфой, — она выдыхает, сжимая и разжимая пальцы рук, чтобы сдержаться от нахлынувшего желания неслабо приложить его каким-нибудь заклятием. — Давай ты просто уйдешь подобру-поздорову. Он криво ухмыльнулся, набирая воздуха для ответа ей, а потом… Потом всё произошло, словно в Омуте Памяти, испорченном заклятием скорости. Яркая вспышка в конце коридора, резкий бросок Малфоя, оказавшегося перед ней. Сильный удар в него и запоздалое щитовое заклятие, которое он применил лишь мгновением позже необходимого. Темный силуэт в конце коридора растворяется в темноте, исчезая за поворотом, а она бросается к едва стоящему на ногах Малфою. — Позови кого-нибудь, — хрипло произносит он, опираясь на её руку. В этом нет необходимости — она видит, как Гарри и Рон уже спешат к ним оттуда, где несколько секунд назад скрылся напавший. Гарри осеняет какая-то догадка и он бегом спешит обратно, едва не сбивая школьную медсестру, неизменную мадам Помфри, мчащуюся к ним. Шум, голоса — она не разбирает, кто и о чем говорит — слова не пробиваются сквозь густую пелену тумана, глушащего все звуки. Только пока она вместе с мадам Помфри аккуратно поддерживает Малфоя, спускаясь к больничному крылу, чувствует, как её рука уже полностью мокрая от его крови, пропитавшей всю левую сторону рубашки. Черная ткань с примесью атласа — пятна не видно, он и сам прекрасно держится, только немного побледнев. — Мистеру Малфою необходим полный покой, — твердый голос медсестры четко прорисовывается в сознании на фоне постороннего шума. — Он вовремя применил контрзаклятие. Если бы не оно — шансов не осталось бы. Дверь больничного крыла закрывается перед ней — мадам Помфри не терпит посторонних во время лечебных процедур. А она так и остается стоять в коридоре, глядя на окровавленную руку. Его кровь… Самая чистая, самая аристократически голубая… А она красная… Даже не просто красная — а огненно-алая. У ледяного холодного Малфоя — кровь цвета огня… Новой волне надвигающейся истерики не дает разгуляться вовремя подбежавший Рон. Он что-то твердит про Лаванду, которая, видимо, на почве давней любви и ревности решила отомстить Гермионе. Он заботливо усаживает её на одну из скамеек, так удобно расставленных в коридорах школы, бережно стирает платком кровь с её руки, успокаивает, обнимает, гладит по растрепанным волосам, целует все еще влажные от слёз щеки с темными разводами потекшей туши для ресниц. А она, почти ничего не соображая, смотрит в одну точку, с трудом осознавая, что все происходящее — не сон. И дело не в глупости Лаванды с её отчаянным нападением. Все гораздо хуже. Несколько минут назад Драко Малфой, её школьный враг и давний недруг, спас ей жизнь, закрыв собой, а заодно и полностью разбив её привычный мир, рухнувший прямо под ноги мертвыми руинами. Прежнего уже не будет.

***

— Грейнджер, я же лопну, чёрт возьми! — деланно возмущается Малфой, осматривая принесенные ей вкусности в качестве гостинца, и теперь громоздящиеся на небольшой больничной тумбочке. — Ну и хорошо, Малфой, — смеется она. — А если не лопнешь, то хоть таким бледным и худым перестанешь быть. Он фыркает, садясь на кровати и разворачивая одну из «шоколадных лягушек», лежащих рядом. Ну ладно, допустим с эпитетами она погорячилась: аристократическая бледность — это родовой «конёк» Малфоев, да и фигура у него очень даже ничего, особенно сейчас, в расстегнутой рубашке, из-под которой виднеется белая полоса больничного пластыря, очень даже… — Любуешься? — самодовольно ухмыляется бывший слизеринец, небрежным жестом водружая обертку от «лягушки» на край тумбочки. — С чего бы это! — теперь её очередь фыркать — и откуда в нем эта способность подмечать её взгляд в самые неловкие моменты. Он сверкает задорными огоньками в глубине глаз цвета серого льда, ухмыляется, но ничего не говорит, вдруг внимательнейшим образом начав изучать содержимое карточки от «лягушки». Это неправильно? Да, без сомнения. Это странно? Более чем. Но она все равно вот уже четвертый день подолгу просиживает здесь возле него, в знакомом до боли больничном крыле Хогвартса. Он решил обо всем умолчать, не ставить в известность о произошедшем жену, сообщив, что уехал на какую-то важную конференцию. «Ей и Скорпи знать обо всем не пойдет на пользу», — короткая фраза, в которой Гермиона почему-то увидела не заносчивого Малфоя, а самоотверженного и заботливого Гарри. Тот точно так же пару недель скрывался под прикрытием Рона от Джинни, дабы та не узнала, что в него попало крайне неприятное темномагическое заклятие. А тут вдруг — то же самое, но кто! — Малфой. За эти четыре дня, проведенные здесь она, к своему глубочайшему удивлению, открыла для себя, что оказывается, Драко Малфой — тоже человек. Живой, настоящий, со своими слабостями и сильными сторонами. Она едва не свалилась в обморок, когда на следущий же день после нападения, вернулась в пустующий Хогвартс, распустивший своих учеников на летние каникулы, и увидела Малфоя без сознания на одной из больничных кроватей. Мертвенно бледный, с темными тенями под глазами, с перевязкой на груди, на которой чуть заметно виднелось красноватое пятнышко слева, у самого сердца. Он был таким… беззащитным и открытым, словно заболевший маленький ребенок. В тот момент в ней что-то дрогнуло. С завершения ими школы прошло целых пять лет — глупо было бы дуться на человека за какие-то межфакультетские распри, оставшиеся далеко в прошлом. А потом — ещё три дня, за которые его самочувствие значительно улучшилось, полностью преобразив и вернув прежнюю самоуверенность. Он отпустил парочку насмешек относительно её неизобретательных гостинцев — ну, а что поделать, если она приносила лишь купленное в магазинах, а в их доме по части кулинарии был исключительно Рон? — потом недовольно морщился, рассказывая ей о своей тяжелой участи «смертельно больного», чем изрядно повеселил и полностью устранил чувство неловкости, поначалу возникшее между ними. С ним было…. интересно. Она и сама не сразу заметила, как упали, исчезая, какие-то тяжелые оковы, мешающие в прошлом нормально общаться — теперь не было ни высокомерия, ни презрения с его стороны. Более того — сейчас, общаясь с ним всего третий день подряд ей казалось, что они давно знакомы друг с другом, словно это был тот же Гарри, прекрасно знавший и понимавший её. Человек, о котором она раньше знала лишь из газет, где сообщалось, что успешно спонсирует многие творческие проекты, уже сейчас занимая место в пятерке самых влиятельных людей Магической Британии (с его малфоевским чутьем он безошибочно угадывал прибыльные программы — что, скорее всего, и помогло его семейству удержаться «на плаву» во время послевоенных судебных разбирательств и сильного финансового удара) — он становился для неё кем-то, вроде… друга. Это было очень неправильно. И странно. И всё же, это было. — Грейнджер, что у вас с Уизли? — его голос неожиданно резко обрушивается на цепочку мыслей, полностью разрушая её. — Что? — не понимает она. — Проблемы? — вопросительно вскидывает он бровь и тут же объясняет. — Ну, я просто не думаю, чтобы ты только из-за меня тогда так разревелась. — Нет, все в порядке, — быстрый ответ. Слишком быстрый, даже подозрительно поспешный. И он это сразу же замечает, прищуриваясь и пронизывая её серым льдом глаз. Некстати вспоминается детская сказка о Снежной Королеве, которая заморозила сердце мальчика Кая осколками ледяного зеркала. У Малфоя в глазах — такие же осколки, только они проникают куда-то глубже сердца, тщательно обыскивая все внутри. Это вам не доверчивый простодушный Рон, никогда не обращающий внимания на мелочи. — Значит, проблемы, — делает вывод он, задумчиво разворачивая очередную «лягушку» («Чёртов сладкоежка!»), и тут же начинает размышлять вслух. — Ну, я понимаю, Грейнджер, вы вместе уже пять лет — неудивительно, что есть какая-то пресыщенность, охлаждение… Но проблемы-то кроются гораздо глубже, в нас самих. — Малфой, все в порядке, — повторяет она, словно попугай, заученную фразу, слыша, что голос почти пропал от потрясения («Неужели он читает мысли?!»). — Грейнджер, у тебя в тот вечер все на лице написано было, — улыбается он, играя озорными искорками в глазах. — Но, знаешь, я считаю, что неразрешимая проблема только одна — смерть. Все остальное — в наших руках. — Малфой… — слабо возражает она, уже с трудом понимая смысл его слов. — Я даже знаю, как помочь тебе, Грейнджер, — заговорщицки подмигивает он, совершенно игнорируя её вялые протесты. — Считай, что сердце твоего обожаемого Рональда уже у тебя в кармане!