На край света.

Потянулись длинные, послерождественские вечера у камина. Корн, бесконечно довольный наличием гостей в доме, шумно развлекал их весёлыми историями. До того он был живым и умильным, что даже Элизабет – досель грустная и задумчивая – наконец рассмеялась. За это Доманский, едва начавший выходить из комнаты после болезни, был бесконечно благодарен другу. А Корн и не думал отмечать вслух, что только в присутствии Михаила девушка так ярко реагировала на его истории. К излому зимы на щёки Элизабет потихоньку стал возвращаться здоровый румянец, негромкая, с необычным говором её речь вновь полилась ручейком. Она всё ещё читала вечерами своему вечному спутнику, но Доманский ощущал, что время этих тихих вечеров на исходе. Он окреп, и пора было возвращаться в дом в Вене. Доманский на минуту остановился, прекращая собирать вещи. За окном – он видел – по белому, выпавшему в ночь снегу, гуляла Элизабет в своей новой меховой накидке. Она опиралась на руку что-то увлечённо рассказывающего Корна. И это их единение ранило и исцеляло одновременно. Пусть и не с ним, но живая и радостная… Он отвернулся от окна. - Пан Доманский,- Ежи, помогавший сборам, склонился перед ним, привычно пропуская предпоследнюю букву в фамилии.- Позвольте просьбу. Михаил посмотрел на него, стряхивая с себя остатки оцепенения: - Да, Ежи, слушаю. - У Вас ведь нет прислуги. Пан Доманский, возьмите меня к себе. Доманский нахмурился, пережидая неожиданную просьбу: - Чем вызвана эта просьба, Ежи? Разве у пана Черского плохо? - Хорошо, пан,- закивал камердинер.- Но в Вене у меня дочка – всё ближе. А она у меня одна… Только если не нужен я – Вы так и скажите! - Да почему,- он пожал плечом.- Панне мы камеристку нашли, а ты мне помогать будешь. Но учти, дом у меня гораздо меньше, чем у пана Черского. Он улыбнулся, лукаво глядя на камердинера. - Тем лучше, пан,- откликнулся тот. - Тогда нам лучше обсудить это с паном Черским. Сообщи ему, что я хочу с ним поговорить. - Сию секунду, пан. Камердинер спешно вышел, а Доманский обернулся к окну, провожая взглядом два знакомых силуэта… - Мишек! Эржибет! Ну, это не честно, в конце концов!- Корн всплеснул длинными худыми руками.- Вы так мало погостили! Элизабет подошла к нему и с нежной улыбкой коснулась его руки ладошкой, затянутой в голубую перчатку. - Вы и так много сделали для нас, Корнилий. Спасибо Вам. - Не для того ли нужны друзья, милая Эржибет,- он порывисто поцеловал её руку.- Мой дом – Ваш дом. Навсегда. Она улыбнулась: - Благодарю. Он помог ей сесть в повозку и обернулся к другу: - Мишек!- он сгрёб Доманского в объятия так, что тот сначала охнул от неожиданности. - Корн,- тот с чувством ответил на объятия.- Спасибо, друг. - Рад, что ты вспомнил обо мне!- Черский со смешком хлопнул его по плечу.- Приезжайте. Когда повозка отъехала от дома Черского, Элизабет глубоко вздохнула и прикрыла глаза. С недавних пор она больше не оборачивалась назад… *** Весна выдалась в этом году яркая и бурная. Как-то вмиг зазеленели листья на деревьях, небо стало выше и светлее, повеяло теплом… Элизабет никогда не любила завтракать в постели. Собравшись при помощи сонной Катарины, норовившей уснуть у каждой вертикальной поверхности, она спускалась в гостиную, где завтракала у маленького столика. За окном оживал город, и девушка улыбалась, ощущая жизнь каждой клеточкой своего тела и не уставая благодарить высшие силы за этот подарок... Доманский спускался чуть позже. Элизабет с радостью шла ему навстречу, оставив свой завтрак. Улыбаясь, она позволяла целовать её руки, не нарушая сонного оцепенения дома, негромко говорила какие-то милые глупости своему единственному другу и с удовольствием отмечала, что он рад её видеть… Завтракать они заканчивали уже вдвоём. Тихо делились друг с другом планами на день, смеялись над курьёзами дня минувшего… Вернувшись в Вену, Элизабет ощутила себя, как рыба в воде. Возобновила старые знакомства, завела новые, и вскоре весь город говорил о головокружительном романе богатого барона Штесса и прекрасной Софии. *** - Пан. Панна София вернулась,- Ежи замер на пороге кабинета. - Хорошо. Спасибо, Ежи,- Доманский закрыл папку с документами и вышел в гостиную, где Элизабет как раз снимала накидку. - Моя принцесса. Девушка обернулась и с радостной улыбкой подошла к нему: - Рада Вас видеть, пан Доманский. Он почтительно склонил голову: - Вы в хорошем настроении, Элизабет,- он отошёл, пропуская её в гостиную. Девушка улыбнулась и, сдёрнув с шеи богатое колье, сунула его в руки Катарины: - Продай его. Дарить МНЕ рубины! Какая безвкусица… Доманский неуловимо помрачнел, понимая, о каком поклоннике идёт речь, но последовал за ней. Элизабет медленно прошла в кабинет. Михаил направился за ней. - А ещё,- девушка провела рукой по папке с документами и рассмеялась.- Он предложил мне переехать в его особняк. Вообрази! Эта чванливость и заносчивость… ОН поставил МНЕ условие, что я перееду к нему без своего секретаря. Она фыркнула: - Секретаря! Какая глупость! Она подошла к Доманскому. - Ну, как я смогу не видеть каждый день Ваше хмурое лицо, друг мой? Она протянула руку, чтобы коснуться пальчиком его высокого лба, но Доманский перехватил её запястье и отвёл руку. Элизабет впервые видела его таким… *** Доманский перебирал письма, сидя за столом в кабинете. Брови его были нахмурены – он всё ещё переживал новую интрижку Элизабет. Даже то, что сейчас она сидела подле него, на диване, изучая очередной свиток, не заставляло его улыбнуться. Она вновь и вновь подвергала себя смертельной опасности. Едва вырвавшись из России, оправившись от воспаления и выкинув плод, она вновь принялась очаровывать, соблазнять, искушать… Не было нужды пояснять, что такой – блистательной, пышущей здоровьем и силой, - она притягивала ещё больше взглядов, да и его сердце радовалось, глядя на такую Елизавету. Но и тревожился он, понимая, что не только он смотрел в её сторону… Поджав губы, он ощутил, что она рассматривает его, и принялся вчитываться в письмо. Элизабет же в который раз смотрела на своего ближайшего друга. Много раз она замечала, как он, думая, что она не видит, скользил взглядом по её ножкам, непозволительно обнажённым щиколоткам, скрещенным на краю дивана. Она лежала, подложив под спину любимую думку, и не столько читала, сколько пыталась придумать, как наладить ей их отношения. Конечно, она могла просто подойти и обнять его. Тогда непримиримая складочка на его лбу тотчас разгладится… но это – совсем не то. Со многими она, не задумываясь, разрешила бы спор подобным образом. Но Михаил… Нет. Подняв взгляд на Доманского, она неожиданно застала его врасплох, и их взгляды встретились. Покачав головой, поляк отвёл взгляд, потом вновь посмотрел на неё. - Михаил, прекратите дуться,- она очаровательно улыбнулась. Доманский отложил перо и сцепил руки в замок: - Элизабет, Вы едва выжили после Ваших приключений в России. Я думал, это сделает Вас хоть каплю осторожней, но Вы вновь бросаетесь в объятия нового денежного мешка. - Что поделать,- она пожала плечами.- Я привыкла жить широко. Он опустил голову, и девушка вспорхнула с дивана. Зайдя за его кресло, она коснулась плеча друга: - Милый мой, это совсем не упрёк для Вас. Вы – мой якорь в этом море страстей. Я всегда знаю, что Вы мне поможете. Доманский обернулся, и боль в его глазах непривычно резанула Елизавету по сердцу. - Я помогу Вам, моя принцесса. Но это не значит, что нужно очертя голову бросаться в любую авантюру. Она ласково улыбнулась и, всё ещё касаясь его плеча, провела пальчиком по его щеке. Доманский перехватил её руку и поцеловал тонкую ладонь. - Я тебя поняла, мой храбрый защитник,- она не отняла своей руки, позволив ему его нежность чуть дольше. У самой сердце переворачивалось от его взгляда, но, чувствуя какую-то ответственность за храброго поляка, Елизавета стерпела. Стерпела не его нежность, а свой порыв коснуться ближе. Лишнее это, когда Доманский рядом. И когда барон Штесс почти на крючке…