На край света.

Только передав Элизабет слугам и доктору, Доманский смог, наконец, отдохнуть…Черский довёл друга до отведённой тому комнаты и обнял: - Отдыхай, Мишек. Оставшись один, Михаил сбросил опостылевшее пальто и, проведя рукой по волосам, прошёл к умывальному кувшину с водой… Проснулся он под вечер. Ставшими какими-то чужими руками приведя себя в порядок, прошёлся ладонями по расшитому камзолу, который одолжил ему хозяин дома, и замер у окна, поправляя манжеты. Доманский не был франтом, но любил чувствовать себя готовым к любой встрече. Даже к встрече с коронованными особами… - Мишек!- Черский резко, словно выстрелившая пружина, поднялся со своего места за столом и, подойдя к другу, обнял его. В этом был весь он, Корнилий Черский, - резкий, быстрый, худой, как жердь, он, тем не менее, любивший занимать в пространстве как можно больше места. Одеваясь довольно просто, но со вкусом, он мог дать фору на балах любому столичному моднику. - Садись… Смотри, мои прежние одежды всё ещё тебе впору. Доманский слабо усмехнулся, опускаясь в кресло. Тело продолжало протестовать против быстрых перемещений в пространстве. - Ну, рассказывай,- чуть раскосые глаза Корна жадно смотрели на друга. Если бы Доманский не знал его с детства, то чрезмерное внимание хозяина дома произвело бы на него отталкивающее впечатление. - Сначала ты, Корн. Что с ней? И глядя, как выражение лица Черского с заинтересованного меняется на обеспокоенное, он ощутил, как его бросило в жар: - Корн? - Это ведь не твой ребёнок… был? Доманский надолго замолчал, замерев в тяжёлом раздумье. - Мишек?- Черский заглянул ему в глаза. - Нет. Не мой,- тихо ответил он.- Как она? - Жива. Устала сильно и спит сейчас. Незачем тебе туда ходить. Он упрямо покачал головой и поднялся: - Я схожу. - Помилуй, Мишек! Доктор только ушёл! - Тем лучше… В спальне было тихо. В сумраке белым пятном выделялась постель, где лежала обессиленная девушка. Вид Элизабет - ещё более утомлённый, чем был в дороге - пугал. Она откинулась на подушки, неподвижно глядя в одну точку. На столе лежали документы на её новое имя и стояли несколько склянок с микстурами. - Элизабет…- Доманский присел на стул у её кровати. - Оставь меня,- прошептала она.- Зачем он такой жестокий… Слеза вновь скатилась из-под её ресниц. Доманский опустил голову. Почти никогда он не видел свою возлюбленную такой… раздавленной. И это ранило его. - Зачем я была такая глупая,- она обернулась к Доманскому, и тот увидел её покрасневшие от слёз и болезни глаза.- Зачем поверила? Ведь ты же предупреждал меня! - Будь я умнее,- Доманский взял её за руку и, поглаживая бледные пальцы, грустно улыбнулся.- Я бы не предупреждал. Будь я умнее – увёз бы силой. Элизабет слабо улыбнулась в ответ: - Не обманывай себя. Тебе бы не дали этого сделать… И я бы тебя возненавидела. - Пусть так,- он прижался губами к тыльной стороне её ладони.- Но это спасло бы тебя от разбитого сердца. Девушка, убрав руку из его пальцев, прижалась ладошкой к щеке Доманского. Он с улыбкой посмотрел на Элизабет. - Только ты мне преданный друг,- вздохнула она, скользнув рукой на одеяло. Мужчина с трудом подавил порыв снова коснуться её пальчиков: - Сейчас не нужно об этом думать. Отдыхай, моя принцесса. А я займусь насущными делами. Поднявшись, Доманский поклонился и оставил девушку одну, а Элизабет, прикусив губу от отчаяния, осталась наедине с раздумьями о том, сколько пройдёт времени перед тем, как и он её предаст. - Мишек, я, чёрт побери, не пущу тебя никуда! Доманский кивнул, продолжая собираться. - Вы приехали только вчера! Ты выспаться толком не смог – и едешь! Не смей и думать об этом. Гость задумчиво кивнул ещё раз, взял небольшой пакет с документами и, проходя мимо Черского, хлопнул того по плечу: - Спасибо, что согласился присмотреть за ней, Корн. Меня не будет, наверное, около пяти дней. - Пяти дней?- Корн упёр руки в бока.- Ты точно помешался с ней! Доманский тяжёлым взглядом посмотрел в серо-зелёные глаза Черского. - Спасибо, Корн… Элизабет пришла в себя спустя пару дней. Доктор разрешил ей вставать, камеристка подавала ей один и тот же туалет – единственное платье, которое у неё было. Но девушка не жаловалась. Те три дня, что прошли от разрешения вставать, она спускалась в гостиную, чтобы посидеть у камина в ожидании доктора. И к ней выходил Корн. Садясь рядом, он развлекал её историями, рассказами о глупых похождениях, но девушка лишь слабо улыбалась и куталась в накидку. В глазах её поселилась тревога, и она часто поглядывала в окно на подъезднУю дорожку… И спустя чуть больше недели после отъезда, ночью, наконец, вернулся Доманский… Корн встрепенулся от стука в дверь. - Что?- хрипло откликнулся он. - Пан, пан Доманский вернулся. - Господи, иду. Он едва затянул пояс халата, как выбежал из комнаты и устремился вниз. В гостиной Доманский снимал перчатки и плащ. Треуголка лежала на столе – влажная и потяжелевшая от стаявшего снега. - Наконец-то!- Черский порывисто обнял друга.- Ты мне должен, друг мой, за все мои нервы… Господи, да ты весь горишь… - Как она?- карие глаза блеснули беспокойством. Или, чёрт побери, это был предвестник жара. - Хорошо. Всё хорошо с твоей принцессой. Мы общаемся, беседуем. Хотя, она довольна сдержана. Спускается сюда пару раз в день, сидит у огня, потом берёт книгу и поднимается к себе. Доманский удовлетворённо кивнул: - Корн, мне действительно нужно прилечь. Я не спал почти двое суток… Мы тревожим тебя последний день. Завтра мы уезжаем. - Эй, вы совсем меня не тревожите! Доманский хлопнул его по плечу: - Спасибо, друг. За всё. Я вечный твой должник. Корн подавил возмущение и, покачав головой, кивнул ему: - А теперь – шагай-ка ты спать, друг мой… Он не спустился к завтраку. Элизабет, услышав о прибытии верного друга, пришла в нервное возбуждение и взволнованно металась по гостиной. Черский загадочно улыбался в свои жидкие усы и следил за её передвижениями. Но когда камердинер, посланный разбудить заспавшегося гостя, сообщил Корну, что пан чувствует себя плохо, хозяин дома, не задумываясь, отправил за доктором, а сам поднялся наверх, взглядом останавливая бросившуюся за ним Элизабет. - Не сейчас, панна. Прошу Вас… Шум в ушах возвращал к реальности. Занемевшие руки пару раз сжались в кулаки и разжались. В тело возвращалась жизнь. - Михаил,- рядом раздался узнаваемый шорох одежд, и на лоб легла прохладная мокрая ткань.- Слава Богу, ты проснулся. - Элизабет,- он с трудом открыл глаза. Девушка, сидевшая у кровати на стуле, и впрямь оказалась его обожаемой принцессой. - Ты не приходил в себя два дня, и мы уже начали волноваться. Доктор сказал нам ждать, но… Доманский сощурился, пытаясь разглядеть Элизабет. Но, кроме чрезмерной бледности, с ней, похоже, всё было хорошо. Улыбаясь этому факту, он ощутил, как снова проваливается в забытье, совсем не слыша её взволнованной речи. И последнее, что он ощутил перед блаженной тьмой, была тонкая, холодная ручка Элизабет на его руке. Второй раз он проснулся глубокой ночью. Тишина и темнота вокруг действовали благотворно, и слабый рассвет, пришедший на смену тёмной ночи, не режа ещё воспалённых глаз, осветил комнату… Усевшись в постели, он протянул руку к сосуду с водой, на краю которого лежала ткань, смочил её и увлажнил свою пылающую кожу. Температура явно пошла на спад, но всё ещё оставалась высокой… Истощив этими простыми движениями запас своих сил, поляк опустился на подушку, откидывая с лица волосы. Перебирая в голове события своей поездки, он с удовлетворением отметил, что помнит все мелочи. И то, что неплохо бы сориентироваться во времени. В третий раз, когда Доманский открыл глаза, Элизабет снова сидела рядом с ним. На коленях её лежала книга, но девушка не смотрела на неё. Подперев щёку кулачком, она задумчиво что-то рассматривала за окном. Тонкий профиль её был так красив и изящен, а в глазах таилось столько печали, что сердце преданного поляка забилось сильнее. Элизабет вздохнула и медленно повернула голову. Взгляд её глаз прояснился, она улыбнулась. - Доброе утро. - Доброе, моя принцесса. - Как ты себя чувствуешь? - Уже гораздо лучше,- он ощутил приятную дрожь, когда она, склонившись, коснулась рукой его лба. Элизабет улыбнулась: - Я очень рада. Надо бы сказать Корнилию – он очень волнуется. - Не сомневаюсь,- тяжело ответил поляк.- А как?.. Она мягко склонила голову на бок: - Всё хорошо, друг мой. Скоро придёт доктор, а пока я крикну Ежи, и он тебе поможет. - Благодарю, Элизабет,- он с благодарностью посмотрел на девушку. Она замерла на мгновение, а потом, нежно улыбаясь, сказала: - Это я должна быть благодарна. Если бы не ты – лежать бы мне в земле. А нынче дышу, живу, с тобой разговариваю – не за это ли благодарить Бога и его помощников на земле. - Ты слишком добра, моя принцесса…- прошептал он уходящей вслед девушке. Вскоре обострившиеся ощущения дали ему понять, что дверь в комнату открылась, и вошёл седоватый камердинер с подносом в руках: - Пан Доманский, доброе утро,- чуть заметно поклонился он, привычно «проглатывая» предпоследнюю букву фамилии.- Рад, что Вы проснулись. Время завтрака. Он оставил поднос на столике, забирая тарелку с водой, бережно помог Доманскому умыться, затем сменить рубашку и причесаться. Положил больше подушек, чтобы вверенный ему больной смог поесть. И едва Ежи подал завтрак, в комнату почти ворвался Корн. Широко раскинув руки, он потребовал себе завтрак и, усевшись на то же место, где сидела Элизабет, принялся рассказывать новости…