На край света.

В дороге их ужасно растрясло. Страшно кашляющая Элизабет начала бредить, так и не проснувшись. Плакала об Орлове, просила пить, то мёрзла, то – наоборот – раскутывалась, уходя от прикосновения ледяных рук Доманского, которые тот тщетно пытался согреть своим дыханием. Их возницы словно совсем не мёрзли и, не останавливаясь, гнали лошадей вперёд. На одной из остановок для отдыха лошадей Доманский осторожно попросил возниц остановиться у какого-нибудь трактира, но всё, чего он добился – это возможность набить флягу снегом. После его зло окликнул один из возниц и, когда поляк забрался в карету, походя хлестнул его коротким хлыстом, который держал сложенным в руке. Неловко развернувшись, Доманский прошипел, заслоняя лицо и чудом спасая глаз. Хлыст прошёлся в сантиметре от века, рассекая бровь. - Не вылезай, пока не доедем,- возница бросил ему свёрток с едой, с силой захлопнул дверь кареты и, заперев её, вскочил на облучок. В движущейся карете поляк немного отогрел задеревеневшие на холоде руки, унял кровь, а потом, глядя на притихшую Элизабет, тихо сказал: - Прости меня, милая принцесса. И, притянув её к себе, усадил на колени. Укрыв их обоих своим пальто, он положил свёрнутый платок на плечо, и Лиза утомлённо склонила на него голову, снова проваливаясь в беспамятство. Покормить девушку не получилось. Доманский в отчаянии прижал её к себе, пытаясь согреть и надеясь, что после она не вспомнит этой его вольности. Проклятый Петербург оставался всё дальше… Границу они пересекли затемно. Остановившись у придорожного трактира, возницы долго переговаривались, а потом один ушёл в трактир, а второй открыл дверь: - Живы? Второй возница был старше и чем-то напоминал Черского – друга детства. Сперва Доманскому даже стало не по себе, а потом он решил – это знак. Собрав силы, поляк кивнул: - Да. Спасибо Вам. - Выходите. Куда бы ни лежал ваш путь – вы уже в Польше. Вот трактир, о котором вы просили, а нам пора дальше. Доманский осторожно поднял Елизавету на руки, отходя от кареты, и медленно пошёл с ней в сторону жилья, надеясь, что им смогут дать приют… В общей зале было тепло. Доманский из последних сил внёс на руках свою спутницу. Увидев замершего за стойкой хозяина и его помощницу неподалёку, он прохрипел: - Прошу Вас. Панне нужна помощь. Помощница – юная девушка – глянула на хозяина трактира и кивнула: - Идите за мной. Наверху она открыла комнату, и Доманский уложил Элизабет на кровать. - Ступайте вниз, пан,- девушка вывела его за дверь.- Отдохните, а я позабочусь о ней. Мужчина кивнул и, тяжело спустившись вниз, подошёл к стойке. - Вечер добрый, пан,- он тяжело склонил голову, оставляя на стойке четверть содержимого своего кошелька.- Этого должно хватить за комнату. - Хватит. Добре,- хозяин смёл монеты в карман.- И за комнату, и за ужин. Садитесь, я подам. Доманский осторожно опустился на скамью в затемнённом углу. Хозяин принёс ужин и, откланявшись, вернулся на своё место, а гость, поев, ощущая не вкус, а лишь зуд в медленно отходящих от холода конечностях, опрокинул в себя стакан деревенского вина и, отодвинув посуду, уронил голову на скрещенные на столе руки. Наконец-то не трясло. И было тепло… Он почти уже уснул, когда хозяин потормошил его за плечо. В руках его было что-то тканное. - Вы бы, пан, умылись да поднялись к себе. Маришка уже вышла. С панной всё хорошо. - Спасибо, - Доманский зажмурился, просыпаясь.- Иду… По привычке размял затёкшие кисти рук, поднялся на ноги. - Держите,- хозяин оставил в его руках ту желтоватую ткань, что принёс – это оказалась довольно старая рубашка, впрочем, подходящая по размеру, и полотенце.- Там, за занавеской, бочка воды – умойтесь да ступайте наверх. Входную дверь я уже запер. Наверху сильно не шумите. - Спасибо Вам, пан. Освежившись с дороги – он по-прежнему был уверен, что от него пахнет, но большего он сделать не мог – мужчина поднялся в комнату. Элизабет спала, закутавшись в одеяло. Через комнату шла каминная труба, и от неё веяло жаром. На столе стояли остатки похлёбки и тарелка с холодной водой, в которой плавала какая-то тряпица. Доманский попытался разглядеть лицо Элизабет, но едва он поднёс свечу, девушка беспокойно завозилась. Поспешно затушив огонёк, поляк наощупь добрался до каминной трубы и сел на пол, привалившись к ней плечом, отогревая, так и не отошедшие от леденящего холода, мышцы. Но сон не шёл. В голову лезли тяжёлые мысли о том, как им добраться хотя бы до Варшавы. О Лодзи мечтать не приходилось, но из Варшавы будет легче дать знать Черскому о том, что им нужна помощь. Сон сморил его только под утро, когда бледные намёки на зимний рассвет расцветили хмурое небо, но через пару часов разбудило фырканье лошадей на дворе. Утомлённо проведя рукой по лицу, Доманский поднялся, посмотрел ещё раз на спящую девушку и спустился вниз, чтобы спросить у хозяина умыться. Приведя себя в порядок, он вышел в зал, куда начали спускаться на завтрак постояльцы, и с удивлением увидел тех двоих, что везли их из Петербурга. Кивнув хозяину за стойкой, Доманский подошёл к возницам: - Господа. Доброе утро. Младший из тех двоих косо посмотрел на него и, что-то проворчав, уткнулся в кружку. Старший повёл себя дружелюбнее: - Садитесь, господин, к нам. Доманский воспользовался приглашением и заинтересованно посмотрел на них: - Вы уже в обратный путь? - Нет,- более дружелюбный возница махнул рукой хозяину, и тот стал собирать завтрак.- Мы думали к обеду добраться до Лодзи, но дорогу завалило после урагана. Пришлось возвращаться и будить хозяина, чтобы он открыл нам двери. Теперь поедем через Варшаву – говорят, остальные дороги в ещё более ужасном состоянии. - Господа,- Доманский сцепил пальцы в замок.- Могли бы вы взять нас с собой до Варшавы? Младший презрительно фыркнул и прохрипел простуженным горлом: - Чай не извозчики. - Хотите в Варшаву?- нахмурился старший. - Нет,- поляк с улыбкой покачал головой.- До Лодзи даже не помышляю – Ваш спутник всё равно не станет терпеть нас так долго. Хотя бы до Варшавы. - Да спросили его,- усмехнулся старший.- А что в Лодзи? - Если мой друг сможет принять нас, то немного передохнём и двинемся дальше. - Ну что ж,- возница усмехнулся.- Наша удобнейшая карета к вашим услугам. Поляк улыбнулся в ответ, понимая его иронию. Когда Доманский вернулся в комнату, ведя за собой вчерашнюю помощницу хозяина, Элизабет уже не спала. - Михаил,- тихо позвала она, протягивая руку. - Ох, слава Богу,- он стремительно подошёл к ней и, упав на колени перед кроватью, поцеловал тонкую, худую ручку девушки.- Вы очнулись. - Где мы? И… что со мной?- тихий, слабый её голосок был настоящей музыкой для ушей влюблённого поляка. - Мы в нескольких часах от Варшавы,- не убирая её изящную ручку от своего лица, прошептал он.- Наши спутники согласились довезти нас до Варшавы. Оттуда мы переправимся в Лодзь к Черскому, где сможем отдохнуть. - Отдохнуть… Я думала, что мы в Петербурге… О, Господи, Петербург… Алёша… Она вновь негромко и горько заплакала. - Элизабет,- Доманский нежно сжал её пальчики.- Элизабет, прошу Вас, не плачьте. Екатерина даровала нам свободу в обмен на то, что мы никогда не появимся в России, а Орлов… - Молчи,- прохрипела она.- Я ни слова не хочу слышать о нём больше. Доманский обрадовано кивнул, вновь целуя её руку: - Это – Маришка,- он отстранился, указывая на девушку за своей спиной.- Она поможет умыться и одеться, а после – нам нужно отправляться. Элизабет утомлённо прикрыла глаза, и из-под её пушистых ресниц скатилась слезинка. Из комнаты Элизабет вышла, поддерживаемая Маришкой, облачённая в бедное, но чистое платье сострадательной девушки. Доманский помог своей спутнице спуститься по лестнице. Девушку лихорадило, под её горячей ладонью ладонь Доманского ощущалась ледяной. Поляк обеспокоено посмотрел на Элизабет и усадил её за стол. - Завтрак!- махнул он рукой хозяину гостиницы, но Элизабет перехватила его запястье и покачала головой: - Не надо. Только попить. - Хорошо. Маришка принесла горячее вино и подала девушке. Элизабет выпила всё до капли и слабо улыбнулась: - Вот теперь я готова к дороге. До кареты она дошла сама. Мороз обозначил серебром парок изо рта, сковал грязь под ногами, приближая смену года. Доманский придержал перед Элизабет дверь и подал руку. Выстуженная, почти нисколько не прогретая, карета вмиг выледенила тонкое женское тело. Доманский с Маришкой утеплили её, как могли, и поляк, усевшись рядом, кивком поблагодарил девушку, что помогала им. Маришка торопливо перекрестила их и, присев в неумелом реверансе, закрыла дверь. Карета двинулась в путь… Лопнувшее в Варшаве колесо Элизабет расценила, как подарок судьбы, чтобы почтовый всадник смог обогнать их и домчаться до Черского. Прижавшись к своему спутнику, она улыбалась этому, тихо говорила о чём-то, иногда перемежая рассказы горячечным бредом. Доманский слушал её, радовался осознанным фразам, зорко следил за ней, когда Элизабет бредила, и был крайне рад тому, что тонкие её руки оставались тёплыми. Изредка касаясь их губами, он начинал верить, что они не замёрзнут по дороге окончательно и доберутся, наконец, до тепла дружеского дома. Когда колесо починили, и карета уже не так резво направилась в сторону Лодзи, дорогу через несколько часов им перегородил человек. - Стоооой!- крикнул он, останавливая чёрную тюремную карету. Из алой повозки, стоявшей неподалёку, у кромки деревьев, уже спешил долговязый, худой поляк. Доманский открыл дверцу кареты и, устало улыбнувшись, указал девушке: - Взгляни, мы добрались. Элизабет слабо кивнула, укладывая потяжелевшую от жара голову на плечо спутника. Доманский, ощутив прилив нежности к своей принцессе, вышел из кареты и, подняв девушку на руки, улыбаясь от того, как она обняла его за шею горячими от жара руками, и понёс к другу. - Михаил! Боже, Эржибет!- Черский – тот долговязый поляк - всплеснул руками.- А ну-ка в повозку! Доманский усадил свою драгоценную ношу в повозку друга, и тот вмиг накинул на девушку свой плащ, а потом поцеловал изящную ручку гостьи и обнял друга: - Вот уж не чаял увидеться… До нас тут такие слухи доходят… - Всё потом, Корн,- осадил его Доманский и вернулся к тюремной карете. - В добрый путь, панове,- он поклонился своим бывшим спутникам.- Удачи. Старший возница махнул рукой: - С Богом! И карета унеслась дальше по ухабистой дороге. - Мишек!- Черский махнул рукой.- Едем скорее!