Кошки-мышки

      Отдых для любой кошки ― обычное состояние: где приспичило ― там упала-задрыхла, что задумалось ― пошла-стащила-съела, с кем захотелось ― нашла-задолбала-отвела душу. Кошки не обременены ни заботами, ни обязательствами, а потому дни и года тянутся для них сладким сиропом, в который лишь изредка кто-то да мокнет ложкой дегтя. Под подобным Йоруичи подразумевает сражения, хоть, впрочем, они не в тягость ей особо, отвлекают разве что. Куда же лучшее разнообразие привносят в праздный жизненный уклад странствования. Кошка-путешественница любит это дело, она собаку на них съела.       Бирюзовый океан. Золотой песок. Бездонно-голубое небо стелется до горизонта, а по центру горит огромной солнечной бляхой. Братия из Магазинчика сладостей нашла сие чудесное место много лет назад, и ныне Йоруичи снова здесь. Она потягивает через трубочку молочный шейк, развалившись сытой кошкой на шезлонге, и радуется, что большой зонт обеспечивает ей сочный апельсиновый тенек благодаря своему яркому цвету.       ― Бья-ку-я-а-а-а, ― намеренно растягивают по слогам имя спутника в нынешней заморской поездке, словно копируя тех заботливых мамаш, кто кудахтал над чадами. ― Малыш Бьякуя, возвращайся под зонтик, а то голову солнышком напечё-о-о-о-от и будет бо-бо!       В ответ Йоруичи ловит полный презрения взгляд серых колких очей. Несмотря на тот факт, что здесь, на пляже, в укромном местечке меж объемных валунов, они с Бьякуей совершенно одни, он все равно нервно реагировал на ее громкие выкрики, а она так и не смогла доказать ему, что остальным отдыхающим до них нет никакого дела.       ― Вот же ж… упрямец! ― хмыкает с усмешкой «кошка» и вынужденно плетется к кромке моря, куда ее и не затащишь. ― Я серьезно, между прочим, ― скрещивает она руки на груди. ― Солнце в полдень сжигает дотла, а у тебя кожа белая. Сгоришь ― не жалуйся потом.       ― Весьма благодарен за столь ценную «заботу», ― ерничает Бьякуя, ― но я не привык бросать дело на полпути: закончу ― приду.       Йоруичи закатывает глаза: создание из песка жутких монстров, похожих не то на картошку, не то на собачьи каки, ― столь важное занятие для него?       ― Ты… ― цокает «кошка», раздувая ноздри. ― Мы вообще-то отдыхать приехали.       Бьякуя молчит: не то играет в партизана, не то обдумывает ответ по-остроумней ― он вообще любит казаться умнее ее. Правильное ударение на слове «казаться».       ― Это и есть отдых. Достаточно того, что я позволил себя вытащить в Генсей.       ― На один день? О боги, у тебя, поди, сердце кровью обливалось, когда оставлял Готэй на стооолько, незаменимый ты наш?! ― Язвительная Йоруичи хватает Бьякую за запястье и обжигает раздраженным взором: ― Отдыхать означает лежать пузиком кверху, попивать коктейли и болтать о всякой чепухе. Мне что, силой заставить тебя угомониться и кинуть кости на лежак?       Кучики морщится так, будто ему три лимона в глотку запихнули. Ну, чисто ребенок, хоть вечно кричит о себе, что давно вырос. И раз перед ней и впрямь мужчина, то Йоруичи включает свое женское обаяние на максимум, подступается ближе, заглядывает в глаза, не скрывая в них эмоций, которые испытывает к этому напыщенному синигами, и просит ну очень по-хорошему.       ― Ты можешь просто рас-сла-бить-ся? ― переливается ее голос в районе его губ. ― Ты же умеешь, я знаю, ― лукаво подмигивает Йоруичи и увлекает-таки Бьякую за собой, пряча их обоих от полуденного солнца под зонт.       Кучики пыхтит, недовольный, что пошел на уступки, и, застыв каменной скульптурой на шезлонге, сосредоточивает немигающий, не думающий даже расслабляться, взгляд на горизонте.       ― Ты б намазался антизагарным кремом, ― Йоруичи распирает смех от созерцания мумии здесь, а не в музее, но она реально обеспокоена. ― Что ты и впрямь как маленький?       ― Я не собираюсь использовать на себе какие-либо средства из Мира живых.       ― Ну да, а то вдруг твой гигай стянется, и тогда в вашей семье станет уже две мелких Кучики, ха-ха! Ладно, поэкспериментируй тогда на мне, я не против. ― Повернувшись на живот, Йоруичи мельтешит тюбиком с кремом перед лицом Бьякуи: ― Уверена, меня тебе не жалко.       Она совершенно не обижается, когда замечает дрожь в уголках его губ: пакостить Бьякуя по-прежнему любит, просто, встав во главе клана и отряда, возможностей для этого у него поубавилось. Только с ней он и мог не таиться, хоть и сам отрицал это, но умудренную жизнью кошку не провести: она знала его как облупленного и при этом всегда добивалась своего.       Вот и сейчас, оказавшись щедро намазанной со спины не вызывающим доверия кремом, Йоруичи резко переворачивается, подставляясь Бьякуе соблазнительным передом, и, пользуясь его минутной растерянностью, хватает его за плечи, притягивая лицом к своей пышной груди.       ― Тише ты! И не рыпайся даже. Все равно меня не одолеешь. ― Она удерживает не менее изящного капитана без труда: их легкость шла в плюс обоим в сюнпо, но осилить хохо в совершенстве тот так и не смог. ― Брось сопротивляться, дубина, я же знаю, тебе нравится так лежать, так в чем же дело? ― шепчет сильная маленькая женщина ему на ухо, ероша дыханием распушившиеся от морской воды волосы, и мурлычет тут же убаюкивающие песенки.       Бьякуя сдается спустя несколько минут, и Йоруичи думает, не задохнулся ли он, вжатый носом в ложбинку ее бюста? Однако снизу раздается слишком явное чужое сопение и под купальником у Йоруичи собираются капельки конденсата от оттаявшего Бьякуи. Ну, или просто разморенного солнцем поскорее ее навязанных объятий.       ― Отдохни, ― «кошка» с удовольствием отмечает его крепко сомкнутые глаза: аристократ не приспособлен ни к таким поездкам, ни к такой погоде, ни к стольким эмоциям. Зато засыпать вот так, принимая драную кошку за мягкую подушку, ему не в новинку. ― Спи, ― Йоруичи успокаивающе гладит по голове капитана, что впервые за последние пятьдесят лет выбрался в отпуск, ― спи-спи, наш ты незаменимый, такой преданный душой и телом Готэю…       Давно освободившаяся от бремени службы беглянка расцветает коварной улыбкой, едва слишком правильного Кучики сковывает крепкий сон. Кошки ― существа свободолюбивые, ревнивые, мстительные, и в крови Шихоин струится не просто капризность принцессы, но и непомерное чувство жадности, как у настоящей хищницы.       ― Не-по-ря-док, ― лепечет она и тянется за упавшим на песок тюбиком. Откупорив пробку, крайне осторожно, дабы не разбудить Бьякую, Йоруичи начинает выводить на его лопатках тоненькой струйкой крема иероглиф за иероглифом.       Опытная путешественница знает: пройдет всего какой-то час, и тень от зонтика начнет смещаться в противоположную сторону, понемногу открывая солнцу доступ к незащищенной белоснежной коже холеного аристократа. А ведь его предупреждали и насчет безжалостного солнца, и насчет запретных здесь разговоров о работе… Отдых ― это ведь удовольствие. И лично Йоруичи с превеликим удовольствием устраивается поудобней на шезлонге, чтобы вздремнуть часок-другой в обнимку с любимой мышкой. Она только ее, не Готэя и не клана. Об этом совсем скоро будет твердить на обожженной спине не загоревшая под кремом надпись: «Собственность чертовой кошки».