Решение Майкла

Мы встретились на нейтральной территории. Это казалось лучшим решением. Мы удалились настолько далеко от города, насколько могли — в Палето Бэй. Мы оба отключили наши мобильные, как только прибыли на место. Мы решили, что немного времени на пляже без влияния Лос-Сантоса просто необходимо. Мы согласились поесть перед прибытием. Мы просто будем сидеть на пляже и все. Это будет наша последняя встреча в качестве хреновой пары. Мы сошлись на мысли, что, с одной стороны, если мы разойдемся, то больше не будем парой. С другой стороны, если мы останемся вместе, то наши отношения будут гораздо менее хреновыми. Я не знаю, что заставило меня надеть костюм и кожаные туфли в жаркий летний день, но я это сделал. Я приехал на место первым, и пока ждал ее, успел снять черный пиджак от костюма и отнести его в машину рядом с полотенцами, украденными мной из отеля, и решил остаться в голубой рубашке. Она появилась через несколько минут после того, как я снова сел. Она была одета более практично: большая бежевая мягкая шляпа, солнцезащитные очки, белое платье и вьетнамки. Это было сексуально.Стоп…что? Я не говорил этих слов про себя, или вслух, или обращаясь к ней, месяцами. Мы сидели на скамейке высотой пять футов от линии песка. — Майкл, — начала она, — что бы мы сейчас не решили, я согласна с этим. Но я не готова сдаваться. Я думаю, ты тоже. — А с чего ты взяла, что я не собираюсь этого делать? Я спросил, желая знать, как она вообще может допускать что-то, особенно касательно меня, ведь мы не вместе.  — Ты здесь, разве нет? Она спросила слегка жалобно.  — Я думаю, да. Иногда мне кажется, что это просто плохой сон. Я ущипнул себя, чтобы проверить, что не сплю. — И мне так кажется иногда, тогда я щипаю себя, чтобы удостовериться, что не сплю, — сказала она. Какого черта? Она побывала в моей голове? Она продолжила: — Я стала эскапистом — все время мечтаю, чтобы вернулось прошлое. Ну, знаешь, когда музыка была на кассетах, когда телек отключали по ночам. Она заставила меня вернуться в те дни, когда мы наслаждались обществом друг друга. — Я помню эти деньки. Я предался воспоминаниям. — Если бы ты сказала, что у меня будет телефон, который можно носить в кармане и который воспроизводит музыку и отсылает текстовые сообщения, я бы тебе не поверил. Я засмеялся, зная, что это было бы чистой правдой. Телефон был одной из тех вещей, которые изменились больше всего.  — Помнишь мою прическу? У меня была та ужасная химическая завивка. Я тогда любил ее прическу. Я больше всего горевал по поводу ее смены, но я любил ее. — У меня такая же была. — Нет, это была не завивка. Это был Чернобыль на твоей голове. Я засмеялся. Это было ужасно. Я сжег половину всех фотографий, где у меня была эта прическа.  — Ну, когда у нас появились дети, мы оба начали делать неправильный выбор. — Послушай, Аманда, мне жаль. — Что… — Я не знал о том, что с тобой сделал тот мужик. Я бы убил его и останки искали бы по всему штату. Я бы не повлиял на твое решение о ребенке, это твой выбор. Даже я испугался, услышав, насколько мрачно звучал мой голос. — Я… это не твоя вина, и не моя, и я могу поклясться, что это не вина ребенка. Я много потеряла, когда тот мужик сделал то, что сделал. Я потеряла мое чувство безопасности. Я потеряла себя. В некотором роде, я потеряла и тебя тоже. Я не хотела терять еще и ребенка. Поэтому каждую ночь я молилась, чтобы, когда ребенок появится, у тебя произошел тот «щелчок», который случается у отцов при виде их детей, особенно дочерей. У тебя было такое сентиментальное выражение лица, когда ты впервые ее взял на руки, и я была рада. Я была действительно счастлива.  — У меня была с ней связь. Она была моей маленькой девочкой. Она и до сих пор остается моей маленькой девочкой независимо от возраста. Нам обязательно надо с ней поговорить. — Я только что это сделала. И она совсем не злилась на тебя, Майкл. Она уже не злится и на меня. Она просто потеряна, — сказала Аманда. — Они оба потеряны, но и мы такими были. Лучше бы они были потерянными, но мы могли им помочь, чем-то, что было с нами. Им около двадцати. Большинство детей их возраста учатся в колледже и занимаются всякой ерундой. Я смотрел на нее, пока говорил, и она сняла очки и посмотрела мне в глаза. Я не помню, когда она в последний раз так делала. — Но я хочу, чтобы они разобрались со своей жизнью и убирались из моего дома, — сказала она. Мы рассмеялись от чистого сердца. Чайка, пролетевшая над нашей головой, тоже казалась хихикающей. Мы подняли головы, чтобы посмотреть на нее, на частично облачное небо, по которому она летела, затем вниз на волны, разбивающиеся о берег, потом друг на друга и расхохотались еще сильнее прежнего. Когда мы так смеялись в последний раз? Когда я был таким мягким? Я имею в виду, что я не был расстроен или еще что, я наслаждался моей женой впервые за долгие годы. Когда все стало таким милым между нами, и, если это все-таки было, то почему изменилось? Почему я позволил этому случиться? — А как мы собираемся их мотивировать, в самом деле? Беззаботные нотки исчезли из ее голоса. Она была серьезной, но надежда и энтузиазм не покинули ее. — Чем больше мы толкаем их сейчас, тем быстрее они уедут от нас. Когда они устанут от своей расточительной жизни, они уедут.  — Но что насчет Джима? — она задала вопрос, — он напивается до беспамятства и его придется откачивать когда-нибудь. Опять…он убьет себя к двадцати пяти. — Я думаю, что мы можем вмешаться, если будет необходимость. — Есть необходимость. На этом моменте мы провалились в неловкую тишину. Я ненавидел ее. Между нами не должно быть такой вещи, как неловкая тишина, только не после всех этих лет. Возможно, это была неловкая тишина, но я знаю, что насколько сильно мы хотели говорить, настолько сильно мы сдавали назад. Я не знаю, мог ли я чувствовать себя лучше в «комфортной» тишине, но я знал, что кто-то из нас что-то скажет. В любую минуту. Да… в любую минуту. Она заговорила: — Ты помнишь, как мы приводили сюда детей? — Да, мы вроде бы так делали. Я давно забыл наши счастливые дни с тех пор, как дети стали…ужасными. — Ага. Каждое четвертое июля мы сюда приходили и смотрели фейерверки. Мы выезжали в полдень и уже были здесь к трем тридцати. Дети оставались на пляже со мной, пока ты снимал комнату в отеле. Ну, ты помнишь тот отель, сейчас банк на его месте. Она указала на здание позади нас. — Да, теперь вспоминаю. Он назывался «Come Inn». Я всегда заботился о том, чтобы комната была на верхнем этаже и выходила окнами на север. У нее был вид на пляж и мы могли выходить на террасу. — Я помню первый год, когда мы сняли им комнату и остались одни. Я помню, как мы смотрели друг на друга. Она сказала: — Я до сих пор помню твое выражение лица. — Я вырубил свет, потому что он нам не был нужен для того, чем мы собирались заняться. — Это была славная ночка. Она мне улыбнулась. — Мы впервые за долгие годы СПАЛИ той ночью. Мы спали, и спали, и спали, и никто не мог нас остановить. Она дважды моргнула, словно возвращаясь в реальность. — Зачем мы вообще перестали сюда ездить? Я не помнил, поэтому не ответил. Это заставило меня осознать тот факт, что мы изменились. Если быть точнее, этот город изменил нас. Мы вклинились в эту суету, которая стала безнадежной в этом городе. Мы перестали заботиться друг о друге и стали заботиться только о себе. Для меня это значило, что я создал свою маленькую реальность на заднем дворе. Я и моя бутылка виски. Я думаю, что для нее это значило «централизацию на себе» и равнение на всех этих йогов. Мы оба потеряли себя и сейчас мы ворчали, почему у наших детей нет направления в жизни. Эта наша вина, но я считаю, что мы справлялись лучше наших родителей. Я надеюсь, они будут лучше нас. Я опять услышал ее голос: — Прости меня за измену. — Я… — она прервала меня. — Нет, я должна это сказать. Я знаю, это звучит по-детски и это так и есть. Мне довелось изучать измены мужчин и женщин по разным причинам. И те, и другие изменяют из-за чувства удовлетворения. Иногда это может быть местью. Я только знаю, что женщины изменяют больше из-за эмоциональных причин. Я это сделала, потому что нуждалась во внимании. Ты всегда был занят добыванием денег. Только Господь знает, что ты делал, но ты зарабатывал для нас. Я знаю, что ты любил и ценил меня, но тебя никогда не было рядом, чтобы сказать это. Поэтому я искала подтверждение этого у других мужчин. К тому времени, когда ты стал все время бывать рядом, это превратилось в привычку. В дурную привычку. Сейчас я понимаю, что они готовы были сказать все, что угодно, лишь бы добиться своего. Они так и делали, а я поддавалась все легче и легче каждый раз. Она смотрела вниз на песок. — Я… у нас у обоих есть эта…мы оба изменяли и мы даже сейчас это делаем. Чистый лист. Я приподнял ее подбородок и стер слезу со щеки. — И все это прошло. Типа того? Она казалась немного испуганной из-за данной перспективы.  — Типа того. С чистого листа. Почему бы нам не начать совершенно новую жизнь? — Что? Ее голос просветлел. — Я это имею в виду. Новый дом. Давай еще уберемся из города. Мы можем найти дом на холмах, как у Франклина или какое-нибудь местечко в Чумаше. Давай начнем новую жизнь в новом месте. — Опять? Это не был вопрос, полный насмешек и ненависти. Ей просто было любопытно. — Ну да, деньги не проблема. — Это… — Мы можем переехать в любое место, какое ты захочешь. Я был серьезен. Пусть этот город и люди в нем идут к черту. — Как насчет дома прямо здесь, в Палето Бэй? Я поднял руку и повел ею, словно показывая что-то новое и захватывающее, например новую машину в демонстрационном зале. — Что насчет склона горы Чилиад с видом на океан? — сказала она, повернув свою голову и взглянув на большие черные силуэты гор. — Просто скажи и мы сделаем это. Она не знала о той сумме денег, которую я унес из Центрального Хранилища и еще об одной, полученной от биржевой торговли, в которую Лестер втянул Франклина, а значит, и меня тоже. — Майкл, — я не помню, когда она произносила мое имя с такой любовью, — мне кажется, я в тебя снова влюбилась. Я хихикнул. — Посиделки здесь, на скамейке, с видом на океан, заставляют тебя влюбляться в меня. Как бы мне хотелось знать с самого начала, что это так просто.  — И с этого момента у нас все будет так просто, — сказала она, — я обещаю, что постараюсь не быть такой небрежной. — Я тоже. Вот почему я хочу нахер убраться из этого ада на Земле, который они называют Лос-Сантосом, и выглядывать из окна, где нет этого коричневого смога. — Почему бы нам не отдать детям дом, в котором мы живем? —спросила она. — Как думаешь, сколько у меня денег? — — посмеиваясь, в шутку спросил я. Она улыбнулась цинично, но от чистого сердца и приблизила эту улыбку к моему уху. — Приблизительно столько, сколько золота может вместить Центральное Хранилище. Она прошептала эти слова с невинностью маленькой девочки. — Я не знаю, о чем ты говоришь. Мне кажется, что проявились остатки моего янктонского акцента. Ее рот не двигался, но ее дыхание стало отрывистым. Я чувствовал, как она выдыхает мне в щеку. — Я уверена, что это так. Но когда я смотрела новости, — она стала тереть и поглаживать рукава моей рубашки, — я узнала эти большие, сильные руки одного из этих, этих преступников. Она сказала это с выражением, почти со вздохом на последнем слове. Это заставило немного дернуться мой член. — Ну, у меня есть семья, которую я должен кормить, — сказал я, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие. У меня совсем это не получалось. — Я уверена, ты отличный кормилец. В тебе есть некоторые качества, которых более чем достаточно. Она, конечно, не ошибалась, но я не помню, когда последний раз она обращалась ко мне с такой прямолинейностью и дерзостью. — О, я… Я оборвал себя на полуслове, когда почувствовал что-то странное. Я ощутил, как капля дождя упала на лоб. Подняв глаза вверх, я увидел, что безоблачное небо, приветствовавшее меня по прибытию сюда, превратилось в угрожающую серую массу, так и норовящую превратиться в ливень. Я ощутил еще одну каплю, в этот раз на руке. Потом еще одну… и еще одну. И через десять секунд полил такой дождь, что я едва различал собственную руку, протянутую перед лицом. Следующие несколько секунд превратились в сплошное мокрое пятно. Знаю, что я вроде схватил Аманду. Вроде мы совершили безумный рывок к моей машине. Она была промокшей насквозь. Вода стекала с ее носа, а мягкая шляпа прилипла к ее голове. Вроде бы я сказал ей снять платье. Кажется, она неловко его скинула. Она была почти голой и мое тело отреагировало естественным образом, хотя его покрывали слои мокрой одежды. Я снял столько одежды, сколько смог. Моя одежда исчезла вместе с эрекцией. Черт. Сейчас мы были полуголыми и дрожали от холода. Мы посмотрели друг на друга и прыснули со смеха. — Я надеюсь, ты не забыла поднять крышу на твоем кабриолете, — сказал я. — Я тоже на это надеюсь, — ответила она. Мы улыбнулись друг другу и опять расхохотались. — Ты хочешь поехать домой? — спросил я. — Да, давай вернемся в наш дом. В наш разрушенный, полный криков, дерьмовый, но все-таки дом. — Тогда отлично. Это был мой простой ответ. Мне больше не нужно было что-то говорить. Да мне больше и нечего сказать. Я наконец принял решение. Я сделал свой выбор. Было глупо с моей стороны спешить с выводами и я уверен, что стал причиной головной боли Франклина, Тревора, Лестера, Джимми и Трейси. И, в конце концов, я решил остаться с Амандой. Впервые за много лет я почувствовал, что она моя. Конечно, это стоило мне размышлений, слез, проклятий, но я принял решение. Я не жалел об этом, когда смотрел, как она засыпает без ничего, только с полотенцем, ее единственным источником комфорта, и с милой улыбкой на лице. Я улыбнулся и сфокусировался на дороге впереди. Я подумал: «Это не было какой-то работой, которую я должен был выполнить. Дело было в вопросе, любил ли я ее и это было жутко, когда я не смог ответить. Сейчас я знаю, что я ее люблю, безоговорочно люблю. И я буду стараться изо всех сил, чтобы у меня была более счастливая жена для более счастливой жизни. Я думаю, что заслужил это. Заслужил.