Лепестки из прошлого

      Август для Джеймса промчался как одно мгновение. Погруженный в собственные заботы, он и не успел оглянуться, как до начала последнего года в Хогвартсе осталось всего несколько дней. Он неизменно отправлял Лили ежедневные письма, каждую неделю виделся с Сириусом, поддерживал связь с Питером и Римусом, и только когда однажды утром во время завтрака сова принесла знакомый конверт с гербом Хогвартса, Сохатый неожиданно осознал, что каникулы практически закончились, и на горизонте отчетливо проявилась перспектива знакомой суеты сборов. Впрочем, для последнего года в школе ему требовалось уже не так много вещей, поскольку большая часть уже имелась на руках и сохранила вполне респектабельный вид. Исключение составляли лишь две глобальные вещи: школьная форма, из которой Сохатый, вновь резко подскочивший на добрых три дюйма, благополучно вырос, и метла, чья предшественница безнадежно окончила свое существование на последнем матче за кубок по квиддичу. Как ни прискорбно, но прошлая модель прослужила Джеймсу всего год, и хотя со своими метлами он всегда был на редкость осторожен и неестественно для себя аккуратен, по факту это была уже третья метла за все время членства в сборной Гриффиндора. И факт этот, подмеченный за уютным семейным ужином, чрезвычайно опечалил миссис Поттер — покупка гоночной метлы не казалась ей чем-то слишком уж обременяющим, но подобные «несчастные случаи на матче» только лишь прибавляли излишних переживаний в и без того переполненную копилку материнского беспокойства. Мистер Поттер же подошел к не самому радужному известию о гибели прошлого подарка со всей отцовской ответственностью и пониманием, так что вскоре Джеймс, полностью готовый к отъезду в Хогвартс, верный своим вкусам и убеждениям, стал счастливым обладателем очередной последней модели «Нимбуса».       В суете сборов громом среди ясного неба стала весть от Лунатика, сообщившего об отъезде Рэйчел Уоллис в Америку. Достигла Джеймса она с опозданием, и когда в руки его наконец попал лист пергамента, исписанный аккуратным каллиграфическим почерком друга, семья девушки уже успела достигнуть противоположных берегов Атлантики. Сердце юноши сжалось в дурном предчувствии и ожидании последствий, грозивших ударить по Римусу сильнее, чем когда-либо, но, с какой бы скрупулезностью Сохатый ни всматривался в каждую строку, стремясь отыскать в них отражение его состояния, письмо было привычно открытым и эмоционально сдержанным — Лунатик не стал вдаваться в подробности, не рассказывал о тех последних днях, что он провел вместе со своей теперь уже окончательно бывшей девушкой, акцентируя лишь на том, что Рэйчел приняли в Ильверморни и получать диплом волшебницы ей предстоит уже там. Но, отчетливо помня, какое удрученное, пропитанное горечью состояние накрыло их друга с головой при первом разрыве с Уоллис, Поттер опасался повторения, возросшего в десятикратном размере. Именно по этой причине ответ его получился таким неровным, возбужденно кричащим и преисполненным беспокойства. И он смутно подозревал, что Бродяга и Хвост, пусть и не повторяя его специфической стилистики, в общем содержании выразят ровно идентичную реакцию. В постскриптуме Джеймс без обиняков предложил Римусу собственную компанию в качестве поддержки, но в следующем письме тот вежливо отказался, мягко намекнув, что на данный момент ему хотелось бы побыть наедине с самим собой, и заверив, что все будет в порядке «к прибытию на платформу 9 и 3\4», и Сохатому, пусть и нехотя, все же пришлось отступить.       В остальном же возвращение в Хогвартс влекло за собой лишь приятное, пропитанное веянием авантюризма предчувствие, какое обычно вызывает у болельщиков и более того у игроков финальный матч за кубок чемпионов. И когда вечером предпоследнего дня лета все трое Поттеров мирно ужинали за семейным столом, Джеймс как раз заканчивал обсуждение с родителями планов по поводу отъезда. Поскольку он считал своей персональной миссией проследить за благополучным прибытием господина Бродяги, опьяненного собственной молодостью и полной свободной, в пункт назначения «станция Хогсмид», ими всеми было решено встретиться тридцать первого августа в Лондоне и, переночевав в «Дырявом котле», ранним утром вместе направиться к вокзалу Кингс-Кросс. И хотя все давно уже было оговорено и предрешено, миссис Поттер не могла не предпринять последнюю попытку коррективы:       — Джейми, дорогой, может, было бы лучше, чтобы я проводила вас? Все-таки это ваше последнее путешествие в Хогвартс… — мягко возразила она за ужином, но чуть хрипловатый голос мистера Поттера остановил ее:       — Пусть будет как решили они сами, Дори. Они вполне взрослые люди, которые способны справиться с этим сами, и, можешь не поверить, меньше всего хотят теперь показываться на глаза приятелям и приятельницам под ручку со стареющими родителями, — кривоватая, точь-в-точь как у сына, ухмылка на миг показалась в аккуратно подстриженной бородке, Джеймс перевел взгляд на отца, и точно такие же карие глаза заговорщицки подмигнули из-за стекол узких очков в металлической оправе. Однако миг спустя Чарльз вдруг зашелся в приступе сухого кашля. Нескончаемый, давящий, он безжалостно раздирал его легкие, не давая вдохнуть, и, зажав крепкой ладонью рот и нос, мистер Поттер поспешно поднялся из-за стола, даже не слыша взволнованных, почти испуганных возгласов сына и жены, покидая столовую и исчезая где-то в глубине полутемной пустой кухни. Джеймс резко метнул взгляд в сторону матери, но та немедленно отвела глаза, сцепив тонкие руки на коленях и неподвижно обернувшись вслед мужу.       — Мама, что это… — неуверенный вопрос сорвался было с губ Джеймса, но тут же повис в воздухе, так и не законченным и не отвеченным. Он никак не мог дать себе отчет о том, что только что произошло, и неизвестность пугала его еще хуже, чем холодящий душу нечаянный приступ, дополняя тревожный, мрачный пазл, что постепенно складывался в его голове едва ли не с самого начала летних каникул. По крайней мере, с последней затяжной простуды, неожиданно подхваченной отцом в самый разгар жарких дней. Тот настойчиво призывал ни о чем не беспокоиться, да поначалу, надо признать, все еще тянуло на сущий пустяк. Но если мистеру Поттеру и становилось легче, то лишь на несколько дней, а спустя некоторое время после возвращения из дома Сириуса Джеймс отметил в нем некоторые перемены. Не особенно кардинальные и не самые утешающие перемены. Покрасневшие глаза и распухший алый нос исчезли, но лицо как будто вдруг осунулось, похудело, и особенно в вечернее время в глаза порой бросался его бледный с желтизной оттенок. Отец продолжал уверять сына, что с ним все в полном порядке, а то, что тот видит — лишь последствия затянувшейся простуды, но Джеймс упрямо вынашивал беспокоящие мысли, в который раз порываясь посоветовать ему наконец обратиться в Мунго. Не нужно быть целителем, чтобы понять: даже для затяжной простуды недомогание продолжалось слишком уж долго. И то, что произошло теперь за ужином, лишь в очередной раз чиркнуло спичкой над пропитанной керосином стопкой пергамента давешних тревог.       Едва приступ кашля наконец отпустил его, мистер Поттер как всегда твердой походкой вернулся на свое место во главе стола, извинившись, и как прежде непринужденно продолжил трапезу. Миссис Поттер же больше не могла проглотить ни кусочка, по-прежнему держа сцепленные руки на коленях и то и дело поднимая на мужа полные немого испуга глаза. Джеймс, сидя по левую руку от отца, не сводил с него взгляда, отчаянно стремясь поймать знакомые с детства, точно такие же теплые карие глаза и найти в них ответ на все свои вопросы и хотя бы временное облегчение. Но даже когда они наконец встретились, Поттер-старший ничем не выдал своих мыслей, лишь ободряюще улыбнувшись единственному сыну. А в душе Джеймса из зародившегося было семени вдруг начало упорно проклевываться желание отложить свой отъезд.

***

      Ощущение это вернулось с новой силой и утром, в десятом часу, когда полностью собранный и готовый к выходу Джеймс уже стоял в прихожей родного дома, зашнуровывая кеды и проверяя содержимое рюкзака. Родители замерли в дверном проеме, ведущем в гостиную: миссис Поттер, озабоченная и чуть печальная, прислонилась к плечу мужа, а мистер Поттер, как всегда собранный и серьезный при расставании, пусть и не выглядел нездоровым, почему-то казался таким уставшим, точно какие-то тяжелые мысли не давали ему уснуть на протяжении последних нескольких ночей. Обнимая сына на прощание, мать, как и всегда, невольно пустила слезу, ласково гладя по непокорным волосам, и Джеймс, уже значительно превышавший ее в росте, на пару секунд склонился к ней, зарываясь лицом в мягкое, так знакомо пахнущее любовью, уютом и домом плечо, прикрывая глаза и дыша полной грудью. Как и всегда, он ободряюще улыбнулся ей, призвав не волноваться и не плакать. Как всегда, пообещал быть осторожным, обязательно писать и стараться не искать себе неприятностей. Как всегда, обменялся крепким рукопожатием и коротким, мужским объятием с отцом, дав слово приглядывать за собой и за своими друзьями. Но когда, катя тяжеленный чемодан по мощеной дорожке, ведущей сквозь лужайку к кованой калитке, парень оглянулся на порог, встречаясь взглядом с вышедшими вместе с ним на улицу родителями — вдруг на миг вновь почувствовал слепое, подсознательное желание немедленно повернуть назад, броситься к ним и задержаться здесь дольше. Словно какая-то неведомая сила, еще не осознанное предчувствие упорно тянуло его обратно, чего не случалось никогда прежде. Ноги его почти замерли было на месте, однако Джеймс, отчаянно тряхнув головой, чтобы утопить глубоко в себе эту накатывающую волнами тревогу, напоследок помахал родителям и в следующий миг скрылся за изгородью, коротко скрипнув калиткой.       Отгоняя поток беспокойных мыслей, парень в скором времени вышел к главной площади городка, молчаливой и совершенно пустой в столь ранний час — только в окнах ближайшей овощной лавки и рядом стоящих магазинов виднелось рутинное движение. И все же, пройдя немного дальше, в направлении тенистого сквера, Джеймс быстро оглянулся по сторонам, и лишь убедившись, что поблизости не видно ни души, выхватил из-за пояса под футболкой волшебную палочку и коротко взмахнул. Ждать долго не пришлось — пять минут спустя грохочущий, на первый взгляд такой неповоротливый невидимый для маглов «Ночной рыцарь» материализовался точно прямо из воздуха, замерев перед Сохатым и приветственно сверкая фиолетовыми боками в утренних лучах солнца. Вместе с кондуктором затащив в салон чемодан и заплатив за билет, он назвал нужный адрес, а затем с приятным чувством облегчения взобрался на третий этаж, облюбовал одно из многочисленных свободных кресел и сел, прислонившись к оконному стеклу. А «Ночной рыцарь» тем временем уже сорвался с места и мчал по улочкам и окольным дорогам, оставив Годрикову Впадину далеко позади.       Многие волшебники и волшебницы с трудом переносили тряску и бешеную скорость непредсказуемого автобуса, предпочитая скорее иные способы передвижения, но Джеймсу отчего-то нравилось путешествовать в этом «кошмаре на колесах». Лихие повороты, уход от столкновений со стенами домов и прочих строений, резкое торможение нисколько не напрягали его психику и вестибулярный аппарат, а когда взгляд его с трудом успевал цепляться за стремительно проносящиеся мимо предметы и пейзажи, в крови всплеском адреналина начинал бушевать дух авантюризма. Он отлично знал, что, при всей неровности траектории движения, волшебный автобус был неуязвим по части аварий, но даже если бы такая опасность и существовала, он воспользовался бы этим видом транспорта, возможно, даже, с еще более захватывающим ощущением. Только бредя по тонкому лезвию ножа над широкой бездной угрозы и неизвестности, начинаешь сполна чувствовать эйфорию и пьянящую свободу жизни. Это не говоря уже о том, сколько времени был способен сэкономить «Рыцарь» в пути. Словом, лучшего способа, чтобы добраться до «Дырявого котла», на данный момент у Джеймса попросту не имелось.

***

      Долгожданное прибытие в «Дырявый котел» и встреча с Сириусом принесли с собой сразу несколько новостей: во-первых, Джеймс узнал, что его лучший друг поселился в комнате 12 и на момент его приезда еще преспокойно дрых наверху, пока Сохатый не соизволил войти в его спальню и бесцеремонно стряхнуть прямо с кровати, а во-вторых — куда более ошеломляюще, нежели его заспанный вид в одних пижамных штанах — Бродяга за последние пару недель успел обзавестись самой настоящей татуировкой. Странные, причудливые и слегка завораживающие черные символы оплетали верхнюю часть его спины, от левого плеча и до самых позвонков, и в первое мгновение, с ухмылкой пожав знакомую руку и хлопнув по плечу как раз в тот момент, когда Сириус отвернулся в поисках футболки и джинсов, Джеймс, поймав взглядом это нововведение, почувствовал плещущую силу смешанных чувств легкого испуга и восхищения. И едва ли не до самого обеда он периодически продолжал засыпать Сириуса вопросами, главный смысл которых сводился примерно к следующему: как давно Бродяга решился приукрасить собственное тело, как вообще происходит весь этот причудливый процесс, где ему набивали татуировку и что она означает.       — Сохатый, мантикора тебя раздери, да я и не помню всего! — не выдержав, в конце концов выпалил Сириус. Они сидели за столиком в кафе-мороженом Флориана Фортескью, ударив по большой порции восхитительного пломбира с орешками, и глядели на суетящихся в Косом Переулке людей, высматривая в толпе Питера, с которым договорились встретиться здесь. Завтра начинался их последний год в Хогвартсе, а посему уже через два-три часа должно было состояться воссоединение всей четверки Мародеров.       — С бодуна или накидался для храбрости? — со знанием дела спросил Джеймс, ухмыльнувшись и бросив на друга ироничный взгляд. Сириус в ответ лишь самоуверенно хмыкнул:       — Не с бодуна и не для храбрости, Сохатый. Я и в самом деле был почти пьян, но такое желание впервые посетило меня еще в прошлом году, старина. А пара стаканов бурбона наконец побудили к действию.       Беспечно фыркнув и тряхнув головой в стиле «с тобой все ясно, Блэк», Джеймс откинулся на спинку плетеного кресла, вытянув длинные ноги и на пару минут задержав взгляд на собственных кедах, думая, что ему не помешало бы протереть их от дорожной пыли. А Сириус с таким же расслабленным видом достал из кармана джинсов пачку сигарет и любимую зажигалку. Он и в самом деле нисколько не покривил душой, однако не уточнил небольшую деталь: в тот вечер, когда его наконец занесло к мастеру-татуировщику, он как раз провожал Вэнс домой после трехдневного уик-энда, и именно она была первой, кто смог оценить работу на его теле. Правда, ей пришлось прождать его больше часа, но даже она, не особенно одобрявшая авантюрную идею, в конце концов признала, что оно, в сущности, того стоило. Раскурив сигарету, Бродяга невольно окунулся было в недавние воспоминания о прохладном вечере, как вдруг резкий, радостный возглас Сохатого выдернул его в реальность:       — Питер! Пит! Хвост! — Джеймс вскочил на ноги, помахав рукой знакомой невысокой фигуре в толпе, и Питер Петтигрю с засветившимся счастьем лицом двинулся навстречу к ним, весьма проворно прокладывая себе дорогу локтями. Поттер с готовностью первым подскочил к нему, крепко пожимая руку и обнимая, похлопав по плечу. — Здорово, чувак!       — Парни, как же я чертовски рад вас видеть! — широко улыбаясь, Питер высвободился от Джеймса и тут же направился к Сириусу, встретившему его приветливой ухмылкой и теплым блеском в серых глазах. — Я чуть со скуки не скопытился нахрен за несколько недель!       — Тогда можешь спокойно выдохнуть, парень. Теперь ты свободен — аллилуйя! — заверил его Бродяга, разжимая братские объятия и жестом приглашая присоединиться к ним с Джеймсом. Питер, проделавший уже немалый путь от самого дома, с чувством невероятного облегчения опустился в плетеное кресло, сбросив с плеч тяжелый рюкзак. Огляделся по сторонам, задержался глазами на той стороне мощеной улицы и спросил, словно отметив отсутствие одной части пазла:       — А Лунатик где? Я уже остановился в «Дырявом котле» и занял комнату, но с ним там не пересекся, — он потянулся к бутылочке с давно нагревшейся водой, сделал пару глотков и после недолгого молчания продолжил совсем другим, зажатым, каким-то опасливым голосом, даже склонившись чуть вперед над столиком, точно опасаясь чужих ушей: — Вы ведь тоже знаете… Ну, про Рэйчел? После того, как он написал мне о том, что она уезжает, мы почти не связывались.       — Со мной так же, — кивнул Джеймс, поправив на переносице очки и мигом переходя на серьезный, обеспокоенный тон. — Когда я спросил, не хочет ли он, чтобы я приехал, Лунатик призвал меня не сходить с ума. И еще пообещал, что не собирается сводить счеты с жизнью. Если судить по письмам, он вел себя как обычно, но только с самого начала чуял мой зад — ему было настолько хреново, что он сам даже того не подозревал.       — Иди ты, Сохатый? — с ироничным смешком неожиданно перебил его Сириус, затушив сигарету о подошву кеда. — Да твой зад ничего не чует до последнего мгновения перед тем, как получить пинка!       — Между прочим, почувствительнее некоторых! — не остался в долгу Джеймс, нахмурив черные брови и метнув в лучшего друга полный укоризны взгляд. Питер на мимолетные подначки между этими двоими не отреагировал — суть проблемы волновала его куда больше, чем вопрос о степени чувствительности зада. И в отличие от своих друзей, так же искусно скрывать беспокойство за коллекцией необходимо спокойных и почти беспечных эмоций он определенно не умел. На простом, ничем особенно не примечательном юношеском лице с водянисто-голубыми глазами читались растерянность и тревога. Питер слишком отчетливо помнил, в каком настроении пребывал Лунатик последний месяц их шестого курса, сразу после своего разрыва с Рэйчел Уоллис. Какая-то бледная тень его привычного передвигалась вместе с ними по замку, монотонно совершая те же действия, что и подавляющая часть других учеников. Тень, лишь изредка, на долю секунды в компании друзей натягивающая на лицо неестественную, непохожую на его собственную улыбку. От одних только этих воспоминаний веяло холодом, страхом, и меньше всего Питеру хотелось их повторения. Словно когда кто-то из Мародеров выбивался из колеи, отрешаясь, уходя в себя, он вдруг переставал чувствовать себя в безопасности, а панические нотки спешно закрадывались в его сознание.       И, надо признать, оснований для паники за минувшие месяцы лета стремительно прибавлялось и прибавлялось. Может быть, у Питера слишком уж разыгралось воображение, но даже сейчас, пока они втроем сидели под зонтиком кафе-мороженого, люди, снующие в разных направлениях по Косому Переулку, казались ему едва ли не запуганными и напряженными до предела. И чтобы понять их, было достаточно только припомнить пару-тройку кричащих новостных заголовков «Ежедневного пророка»: исчезновения людей и целых семей, нераскрытое полицией маглов убийство молодого мужчины, найденного глубокой ночью в узком, совершенно пустынном закоулке, обрушение стены переполненного магазина прямо в разгар буднего дня — уже этого хватило, чтобы все магическое сообщество Британии содрогнулось в нарастающем ужасе. Колонки имен погибших и пропавших без вести в «Пророке» превратились в перманентную черную таблицу на первой странице, леденящие кровь слухи расползались по стране, опережая корреспондентов, а окутанное пугающей тьмой неизвестности выражение «Пожиратели смерти» свистящим шепотом передавалось из уст в уста. В сознании волшебников и волшебниц с их именем неразрывно связывались все эти необъяснимые исчезновения, чудовищные убийства, трагические происшествия — абсолютно все, вплоть до крупного наводнения, столь неестественного для юга страны в самом разгаре июля. Обезоруженные, окруженные незримо раскинувшейся угрозой смерти, некоторые пытались бежать прочь, покидая родные города, направляясь как можно дальше от этого надломившегося мира. И компании друзей еще предстояло узнать, что Рэйчел Уоллис станет не единственной и далеко не последней студенткой, так и не вернувшейся в Хогвартс и навсегда оставившей его тысячелетние стены.       С Римусом трое остальных Мародеров встретились около полудня в баре на первом этаже «Дырявого котла», и хотя каждый из них с разной степенью осторожности старательно искал малейшие признаки, способные выдать его истинное душевное состояние, опасения их не подтвердились. Лунатик держался уверенно, спокойно и довольно бодро, совсем как прежде перед началом учебного года, улыбался и добродушно язвил в своей ироничной манере, но нисколько не изменился — разве что вытянулся еще на один дюйм, да волосы его отрасли чуть длиннее обычного, и у парней закралось смутное подозрение, что он пропустил свой предотъездный поход к парикмахеру. И пусть полного облегчения никто испытать так и не смог, неприятный камень на душе слегка полегчал. Римус пропал из поля зрения на добрых полмесяца, но теперь, когда он вновь оказался вместе с ними, и Сириус, и Питер, и даже Джеймс сумели сдержать щекотливые вопросы при себе, за что парень был им несказанно благодарен. Хотя отчасти спокойствие его являлось скорее иллюзией, она была достаточно реальна для того, чтобы со временем окончательно заглушить потонувшую в глубине сердца тоску.

***

      Утро первого сентября выдалось на удивление сухим и солнечным. Золотые лучи пронизывали прозрачное небо, но не испепеляли невыносимой жарой, а здание огромного вокзала дарило расслабляющую прохладу. Регулус Блэк двигался по переполненной платформе 9 и 3\4, как всегда шумной и суетливой, один на один с чемоданом на скрипучей тележке. В этом году мадам Вальбурга не сопровождала его, и он мысленно был с ней полностью согласен. В поезде ему предстояло встретиться со своими старшими товарищами, а пока юноша направлялся к вагону, намереваясь отыскать их купе или, по крайней мере, свободное место подальше от малышни и прочих нежелательных личностей. Как всегда сосредоточенный на собственных мыслях, он не смотрел по сторонам и не обращал никакого внимания на толпы людей вокруг, пока едва ли не в шаге от него вдруг не раздался удивленно-радостный, пронзительный девичий оклик:       — Блэк! Эй, Блэк! Привет!       И прежде, чем Регулус успел изумленно обернуться, даже не представляя, какой это особе понадобилось с ним здороваться, мимо стремительно промчалась стройная девушка в пестрой узкой юбочке и легкой белой блузке. Золотистые кудряшки ослепительно блеснули на солнце, разлетаясь пышной копной за ее спиной, а звонкий смех, казалось, раскатами отразился от стен платформы. Она бежала мимо, уже успев освободиться от своих вещей, бежала, цокая каблучками, через толпу, и Регулус тут же узнал ее — это была Марлин МакКиннон, однокурсница его старшего брата. И это именно к нему — запоздало понял Рег — так спешила она сквозь суетящиеся скопления студентов и именно его звала. Очевидно, Сириус стоял где-то там, далеко впереди, и очень скоро он в том убедился: достигнув цели, Марлин МакКиннон заключила в объятия до боли знакомую высокую черноволосую фигуру, громко приветствуя Сириуса теперь уже по имени, а заметив за спиной остальных его дружков, немедленно переключилась и на них. Регулус же, не отдавая себе отчета, замер на месте, не в силах пошевелиться и не спуская с нее пораженного взгляда. Серые глаза искрились смесью удивления, недоумения и чего-то еще, что никогда прежде не посещало их. Кровь мгновенно схлынула с лица, где-то глубоко в груди все исступленно сжалось, точно из легких вдруг разом выбили весь воздух, затем сердце дважды рвано стукнуло, возвращая его к жизни, и на худощавых скулах тускло проступили алые пятна. Ноги сделались ватными, а миг спустя он поймал себя на мысли, что уже шагнул в том самом направлении.       МакКиннон… Марлин МакКиннон. Регулус знал ее, юную волшебницу из чистокровной семьи, чей отец работал в Министерстве. Эта семья принадлежала к совсем иному кругу людей, нежели его собственная, и ее отнюдь не жаловали, но все же он не мог о ней не слышать. Да и сама Марлин пользовалась популярностью в школе — ей даже приписывали когда-то отношения с его братом, но Регулус, которому почему-то не припоминалось подобного, сомневался, что слухи эти были правдивы. Даже сейчас, при столь радостной встрече девушка обняла его так же, как и всех остальных, непринужденно и дружески. А кроме того, кажется, МакКиннон встречалась с тем здоровым когтевранцем, Дирборном, который в прошлом году окончил Хогвартс — разве нет? Она вроде бы даже…       Смех, звонкий девчоночий смех и пронзительный голос эхом отдавались в ушах, все нарастая и нарастая, окутывая сознание терпким туманом. Мимо взгляда раз за разом проносилась стремительная фигурка, и слепящее золото кудрями взметалось в прозрачный воздух, блистая в солнечных лучах. Казалось, пространство пришло в усыпляющее медленное движение, выдернув из реальности худощавого черноволосого пятнадцатилетнего паренька, на мгновение забывшего о сосредоточенной собранности, положенной наследнику древнего чистокровного рода. Но в конце концов, она, вероятно, почувствовала чужой пристальный взгляд на своей спине и неосознанно обернулась, точно кто-то вдруг шепнул ей на ухо прямо из-за плеча. Регулус, надежно сокрытый толпившимися учениками, едва ли был так же легко доступен ее глазам, но эта ответная реакция вдруг вернула его на землю, дав опору в безостановочном пьяном кружении. Почувствовав, как в глубь живота хлынула глыба обжигающего льда, Рег отчаянно тряхнул головой, силясь сбросить с себя липкое, тягучее наваждение, и прежде, чем быть обнаруженным, натужно затолкал свой чемодан в распахнутую дверцу вагона и тут же вскочил следом за ним, поспешно покидая переполненную платформу.

***

      — Эй, Марлс? Ты кого ищешь? — со смешком окликнул ее на сей раз Сириус. Первым Марлин заметила именно его, и только подскочив ближе, поняла, что подле него стоят и остальные трое Мародеров, радостные и воодушевленные предстоящим возвращением в Хогвартс. Никого из девчонок пока поблизости не наблюдалось, но, судя по времени, ждать оставалось недолго. Сириус прищелкнул пальцами у ее уха, и девушка обернулась, добродушно фыркнув и бесцеремонно шлепнув его по ладони. — Потеряла своего Дирборна?       — У моего Дирборна сегодня первый день стажировки, так что проводить меня он не в состоянии, — без обиняков заявила она, вернув однокурснику нагловатую ухмылку с процентами и еще раз оглянувшись назад. — Мне просто показалось, что… — улыбка слетела с ее лица, и пару секунд девушка напряженно всматривалась в толпу, словно стараясь найти кого-то, но кого — решительно не знала. Однако только что у нее сложилось стойкое ощущение, что кто-то пристально наблюдал за ней, прямо-таки таращился в спину. Еще раз оглядев множество учеников на перроне и никого конкретно не приметив, она вновь обернулась, и погасшая было улыбка немедленно загорелась на губах: — Да не важно. Ну давайте, колитесь, парни! Как провели остаток каникул?       Не успели, однако, четверо закадычных друзей поведать пару-тройку фраз, как на горизонте тут же нарисовались Алиса и Эммелина, улыбающиеся, посвежевшие и отдохнувшие. На круглом милом личике Ревелл играл пунцовый румянец, не оставляя сомнений в том, что парой мгновений раньше она прощалась с Фрэнком Долгопупсом. Эммелина обвела всех присутствующих теплым взглядом, а когда остановилась на Сириусе, карие глаза ее влажно заблестели. Бродяга в ответ дернул уголком рта вверх, в остальном ничем себя не выдавая. И как только приветственные возгласы смолкли, немедленно проследовал полный настойчивого нетерпения вопрос Джеймса к девушкам:       — Девчонки, а где Лили? Пора бы ей уже появиться…       — Да появится она, не паникуй так, капитан! — усмехнулась Эммелина, глянув на наручные часы. — До отправления восемь минут. Никуда наша Лили от тебя не денется.       — Еще бы она делась, — неосознанно буркнул Джеймс, привстав на носочки и оглядывая платформу поверх сотен голов. Строго говоря, он мог бы этого и не делать, потому как одного взгляда на худую, атлетически сложенную фигуру парня хватало, чтобы заметить — Сохатый вновь вытянулся за лето. Ростом они с Сириусом теперь практически не уступали Римусу, и факт этот, несомненно, прибавил баллов в их личные копилки самоуверенности и к внешней привлекательности в довесок.       — Кстати, а Лили, между прочим, будет, что вам всем рассказать, — лукаво прищурившись, поведала вдруг Алиса, и шесть заинтригованных взглядов остановились на ее лице. Ей и самой было о чем рассказать, но девушка мудро рассудила, что таким новостям необходимо найти действительно подходящее время. Разряжая повисшее в воздухе удивление, Сириус повернулся к Джеймсу и с убийственно серьезным выражением лица спросил:       — Сохатый, а ты, в таком случае, нам случайно ничего рассказать не хочешь? Или для тебя тоже будет новостью? — в голосе его прозвучало театральное изумление пополам со страхом, но когда Джеймс, сменившись в лице, ошарашенно уставился на лучшего друга, с изумлением осознав, к чему тот клонит, губы его дрогнули в сдерживаемой ухмылке.       — В см… — черные брови взлетели вверх над квадратными очками, а затем с той же поразительной скоростью нахмурились, сходясь на переносице. — Что? Иди ты нахер, Бродяга!       Гриффиндорцы заливисто расхохотались, заставляя студентов поблизости невольно оборачиваться на звуки безудержного веселья, едва не сгибаясь пополам и в перерывах между погоней за новой порцией воздуха вставляя пару слов. Разноголосый смех продолжался несколько минут, и только когда постепенно начал сходить на нет, вся собравшаяся компания наконец услышала полный шутливого осуждения оклик:       — Эй, вы вообще собираетесь возвращаться в школу? — в паре шагов от них, успев разделаться со своим багажом и взявшись за поручень у открытой двери вагона, стояла, сияя солнечной улыбкой, долгожданная Лили Эванс. Утреннее солнце горячо играло в медно-рыжих волосах, зеленые глаза искрились приветливым светом, а холодный ветер, подхватывающий клубы голубоватого дыма, вырывающиеся над Хогвартс-экспрессом, трепал легкое светлое платьице и полы джинсовки. Чувствуя, как сладко екает глубоко в груди и растягиваются в мягкой улыбке губы, Джеймс первым сорвался с места и в два шага оказался возле любимой девушки. Не помня себя от нахлынувшей волны безотчетного счастья, не замечая подоспевших за спиной друзей и десятки других, пробирающихся к вагону, Сохатый склонился к ней, на долгое, обжигающее мгновение касаясь мягких, горячих губ. Лили отпустила поручень, обвивая обе руки вокруг подтянутого торса и с наслаждением вдыхая такой родной, искренне любимый запах, улыбнулась сквозь поцелуй и оторвалась наконец, заглядывая во влажно блестящие глаза. — Привет, Джеймс!       — Я страшно соскучился… — на красивом лице с мальчишеской улыбкой заиграли ямочки, теплые ладони мягко прошлись по ее волосам. Как всегда взъерошенный. Как всегда смешной. И как никогда прежде любимый. Лили приходилось слегка приподнимать голову, чтобы заглянуть ему в глаза, но этот факт нисколько ее не расстраивал и уж тем более не портил Джеймса. Он хотел было сказать что-то еще, но Лили, указав взглядом на застывших с почти одинаковыми улыбками друзей и на образовавшуюся толпу, прервала его:       — Джеймс, мы застопорили проход. Давайте поднимайтесь уже все в вагон. Там и пообнимаемся.       Им посчастливилось найти два соседних свободных купе, и вполне довольные жизнью «ветераны Хогвартса» бросили свои вещи на сиденья и пустые багажные полки. Джеймс, совершенно размасленный долгожданной встречей с возлюбленной, с видом обиженного ребенка возмутился такому повороту событий: девушки заняли отдельное купе, а, соответственно, его персональное солнце грозилось всю дорогу светить не ему. Умерил пыл он только после того, как Лили со смехом пообещала прийти к ним сразу после собрания старост. А пока парни и девушки, разойдясь по своим купе, устраивались поудобнее, и кто-то уже переодевался в школьную форму. Здесь, в купе, пока Лили старательно застегивала все пуговки и разглаживала белую рубашку, Алиса наконец обернулась к ней, озвучивая подстегнутый интригой вопрос:       — Ну так что, Лил, собираешься открывать уже всем свой секрет? — глаза ее лукаво прищурились, на губах играла добродушная улыбка. Ее и саму распирало желание посмотреть на лица друзей, когда они обо всем узнают. И хотя для многих новость покажется предсказуемой, тем не менее хотя бы сиюминутное изумление им обеспечено.       — А ты не собираешься? — ответила ей подруга такой же усмешкой, высвободив волну темно-рыжих волос из-под воротника. — Я думала, ты рассказала девчонкам.       — И не собиралась без тебя! — обиженно надула нижнюю губу Алиса. В голосе Эванс отчетливо проскользнул недвусмысленный намек на прошлую совершенно секретную новость давности Пасхальных каникул. Марлин, предсказуемо не терпевшая никаких затяжных неопределенностей, недовольно нахмурилась, уже начиная притопывать ногой в красивой лаковой босоножке. Эммелина сидела ровно, не откидываясь на мягкую спинку, словно вслушиваясь в мерное постукивание колес поезда, но горящие любопытством глаза выдали ее нетерпение.       — Черт, ну говорите уже, девочки! — уголок рта ее дернулся вверх, когда Марлин, полностью солидарная с нею, в свою очередь выпрямилась на сиденье, во все глаза следя за каждым телодвижением Лили. Рыжеволосая девушка чуть смущенно улыбнулась и, сунув руку в маленькую сумочку, зажала что-то в кулачке, развернувшись к подругам и предложив:       — Ладно, давайте зайдем к ребятам, чтобы дважды не делать из этого такого шоу.       Впрочем, Эммелине и Марлин таинство открылось еще в подрагивающем коридоре, о чем просвидетельствовал дружный удивленно-радостный возглас. Мародеры в своем купе немедленно задрали головы на звук, а в следующий миг их дверь со скрежетом отъехала в сторону, являя четверым заинтригованным юношеским взглядам откровенно довольную МакКиннон. Обведя глазами четыре настороженные физиономии, она улыбнулась совсем как пышногрудая ведьма на рекламном плакате чудо-шампуня в Косом переулке и торжественно провозгласила:       — Обещанный сюрприз, уважаемые джентльмены! Разрешите представить человека, которого вам надлежит бояться весь будущий год. Мисс Лили Эванс — новая староста школы!       — Боже, Марли! Прекрати! — смеясь, окончательно смущенная Лили выступила из-за спины подруги и вошла наконец в купе. За нею проследовали остальные девчонки. Надо признать, поначалу зрелище открылось и впрямь презабавное: парни едва не уронили челюсть, каждый из четверых. В следующее же мгновение первым опомнился Римус. По лицу его пробежала тень осознания, и он мягко улыбнулся, заверив не без запрятанной внутри гордости:       — Я знал, что будет именно так. Ты была достойного этого как никто, Лили.       — Черт подери! — только и смог выдавить из себя Питер, переводя взгляд с блистающего на груди Эванс золотого значка с буквами «СШ» на ее лицо и снова на значок. Щеки его раскраснелись в нарастающем возбуждении, не дававшем соединить танцующие в голове слова в более осмысленную фразу.       — Великая борода Дамблдора, как же нам повезло! — воскликнул Сириус в неподдельном блаженстве и победно вскинул вверх два оттопыренных больших пальца. — Парни, у нас есть беспроигрышная крыша!       Девушки звонко расхохотались, цепляясь друг за дружку и как попало повалившись на сидения — Питер на крайнем справа едва успел подвинуться ближе к Римусу. Джеймс, дождавшись своей очереди восторгаться, остался верен себе: резко вскочил на ноги, едва не заехав Сириусу локтем в нос, и, вмиг оказавшись около Лили, стиснул ее в крепких объятиях, звучно поцеловав в макушку. Не выпуская тоненькой талии, он развернулся к остальным, наконец выплеснув наружу бурю эмоций, восклицая во всю мощь голосовых связок:       — ВЫ ВИДЕЛИ?! Все это видели? — для пущей убедительности парень легонько постучал пальцем по нагрудному значку, вгоняя девушку в краску. — Самая лучшая во всем Хогвартсе! Это моя девочка!       — Джеймс, — мягко, но настойчиво осадила его Эванс, наконец прекращая спектакль и убирая его руку со своей талии. Пунцовые щеки постепенно возвращались к своему естественному цвету, а брови сурово хмурились над укоризненно глядящими глазами. — Если ты рассчитываешь, что я буду покрывать все ваши безумные эскапады, то глубоко…       — Мисс Эванс, пощадите меня, пожалуйста! — прервал готовую разразиться тираду Сириус, привлекая к себе общее внимание нарочито молящим, визгливым голосом. Сцепив в просящем жесте ладони почти на уровне лица, он бухнулся на колени и беззастенчиво пополз по направлению к Лили, на секунду изумленно отскочившей. Девочки хохотали до слез. — Не отдавайте меня на расправу ужасному мистеру Филчу! Прошу, Принцесса… Пощадите хотя бы господина Лунатика, не увольняйте с привычной должности — у него жена и трое детей!       Первым не выдержал, как ни странно, сам новоиспеченный «отец». Следом громовым раскатом грохнул Джеймс. А мгновением позже всеобщих хохот сотряс стены купе. Они смеялись до колик, до ноющей рези в животе, и смех этот, совершенно искренний, полный жизни и беспечного веселья смех едва не разрывал легкие, грозя проломить ребра и вырваться на свободу из тесного плена. Сириус даже не потрудился встать с колен, и ему потребовалось немало времени, чтобы наконец пересесть обратно на место. Джеймс привалился спиной к двери, увлекая за собой хрупкую Лили, Алиса и Марлин единым клубком полулежали возле иногда похрюкивающего в недостатке кислорода Питера. Эммелина с трудом ловила воздух, облокотившись о предплечье Сириуса, когда тот вернулся в сидячее положение. А у Римуса закралось мимоходом смутное предположение, что со стороны он больше всего напоминает задыхающегося психопата, что, впрочем, не было так уж похоже на правду среди не далеко ушедших друзей. Успокоились они далеко не скоро, и только когда последние судорожные смешки растаяли в жарком пространстве, а Лунатик привстал, чтобы чуть опустить окно и дать потоку свежего воздуха остудить купе, Алиса гораздо более тихим, скромным голосом призналась:       — Раз уж у нас время новостей, мне тоже есть что сообщить. Тем более что я буду очень рада вашему присутствию… — маленькие ладошки, запрятанные в карманы юбки-шорт, теребили материю изнутри, глаза смущенно опустились, а на скулах зажглись два ярких горячих пятнышка. Маленькая девочка в присутствии взрослых ребят. Поймав резкую перемену ее настроения, Лили обеспокоенно склонилась к подруге, заглядывая в лицо:       — Лиса, что?       Она закусила губу, точно сомневаясь, стоит ли говорить и как к ее словам отнесутся. Затем решительно подняла голову — и в отражении глаз потерялась застенчивая девочка. Перед однокурсниками сидела миловидная общительная девушка, источающая невинное дружелюбие в отношении каждого своего ближнего. Медленно вытащила из карманов руки, более уверенно подняла одну вверх — и тоненькое золотое колечко блеснуло на безымянном пальце левой руки. У Марлин вырвался изумленный вздох.       — В конце июня я выхожу замуж за Фрэнка. И хотела бы пригласить вас всех на нашу свадьбу.       — Господи, Алиса! — вырвалось на сей раз у Лили. Пальцы на секунду прижались к губам, под ними немедленно родилась ослепительная улыбка, а изумрудно-зеленые глаза повлажнели. — Я… Поздравляю тебя! — соскочив с колена Джеймса, Лили присела возле подруги и ласково обвила обе руки вокруг нее, сжимая объятия и чувствуя, как колотится ее сердце под легкой рубашкой. Очевидно, со дня заключения помолвки Ревелл раздирало желание поделиться счастьем с самыми близкими людьми и страх перед новым этапом. Они все стояли у черты финиша, почти готовые переступить и взволнованные встречей с непривычной, тяжелой свободой, отсутствием защищенности. Совсем юные в этом суровом, становящемся враждебным мире. Наверное, именно эта незримая, но столь ощутимая опасность, преследовавшая каждого волшебника и волшебницу по всей стране последние несколько месяцев и даже лет, вызревавшая и наконец распустившаяся во всем своем пугающем объеме, заставляла молодых юношей и девушек торопиться, спешить жить, опережая события. Не пятиться в страхе назад, а лететь, лететь, расправив крылья, навстречу таящемуся впереди.       Пока раскрасневшаяся, едва не пустившая слезу радости и облегчения Алиса принимала поздравления и шутливые намеки, Лили, мимоходом бросив взгляд на наручные часики, спохватилась, подскочив, точно ненароком сев на мокрый стул — до собрания старост, которое в этом году предстояло проводить ей, оставалось немногим больше десяти минут, а она, успев поволноваться перед данной миссией дома, совсем отвлеклась от нее в компании неугомонных однокурсников. Аккуратно поправив школьную юбку и галстук, девушка набросила на плечи мантию, вызвав недоуменный взгляд Джеймса.       — Нужно идти на собрание, — пояснила она парню, заставив недовольно фыркнуть. Окрыленный встречей с любимой девушкой, он вел себя абсолютно по-мальчишески инфантильно. Но Принцесса Гриффиндора, похоже, была настроена решительно, потому ему пришлось отступить без боя. — Римус, нам пора!       — Точно! — сверив часы, кивнул Лунатик и бодро поднялся на ноги, едва не задев макушкой багажную полку. Он был полностью готов, и, захватив новую мантию, ловко выбрался из своего закутка у самого окна. — Пойдем.       — Возвращайтесь поскорее! — попросила вслед Марлин, вызвав у Лили нежную улыбку. — Лили, ты же сама проводишь это собрание — раздай всем задачи и спокойно сиди.       — И буду низложена раньше, чем мы прибудем в Хогсмид, — весело фыркнула та, выходя за вежливо придержанную Люпином дверь. — Нет уж, как-нибудь разберемся со всем привычным сценарием.       — Лунатик, приглядывай за моей девушкой! — полушутя-полусерьезно наказал Джеймс, встретившись взглядом с Римусом. — Особенно если второй староста — слизеринец.       — Просто дай ему в нос, дружище, — беспечно ухмыльнулся Сириус, откидываясь на спинку сиденья и одной рукой обвивая Эммелину под самой грудью. Она руки не убрала — снисходительно позволила Бродяге наслаждаться собственным триумфом. — Сэкономишь время.       — Чтобы успеть дать ему в нос еще раз, — не оставшись в долгу, напоследок ухмыльнулся Лунатик, и вместе с Лили скрылся за дверью купе.       На некоторое время повисла тишина, но отнюдь не натянутая: это было расслабленное, уютное молчание мирно сидящих вместе друзей, товарищей по учебе и летним приключениям. Затем Марлин, оглянувшись назад, точно опасаясь лишних ушей, склонилась над столиком с подрагивающей от грохота колес бутылкой воды и таинственным шепотом спросила:       — Парни, это, конечно, не совсем мое дело… Но я, когда искала вас на перроне, случайно наткнулась на компанию когтевранок. Словом, — отбросив с лица золотистую кудрявую прядь, МакКиннон еще раз оглянулась, боясь быть уличенной в излишнем любопытстве и подслушивании, пусть и ненамеренном. — Это правда, что Рэйчел Уоллис переехала в Америку?

***

      — Джеймс… Как он? — Лили указала взглядом вслед только что удалившемуся Лунатику. Проведя собрание в одном из купе соседнего вагона, она прошлась с первым патрулем бок о бок с Римусом, а после проследовала обратно в купе Мародеров, намереваясь сообщить, что опасения их не подтвердились: старостой школы отделения мальчиков стал вполне вежливый и организованный парень из Пуффендуя. Надо признать, Лили действительно понадобилась его помощь, поскольку в первые несколько минут она жутко волновалась, и хотя собрание продлилось не больше четверти часа, к его завершению она почувствовала явную усталость, лишь усилившуюся после процессии по качающим коридорам вагонов. И Лунатик услужливо предложил пройтись еще раз уже без нее, заверив, что он только рад размять ноги после долгого сидячего положения. Джеймс проводил его благодарным взглядом, а Лили согласилась после недолгих уговоров — признательно коснулась его плеча и с облегчением опустилась на мягкое сиденье. Алиса, Марлин и Эммелина, быстро оценив обстановку, ретировались в свое купе, чтобы дать соскучившимся возлюбленным немного насладиться обществом друг друга. Даже Сириус тактично ретировался, смилостивившись под прямо-таки молящими взглядами страдальца-Сохатого, и прихватил с собой менее расторопного Питера, бросив нечто вроде: «Пойдем подымим в туалете, пока староста нас не видит». Почти вытолкав друга за дверь, Блэк на прощание отсалютовал рукой Лили, подмигнул Джеймсу — и был таков. И теперь Эванс расслабленно прилегла на колени к Поттеру, позволив ему приобнять себя и чувствуя, как сладостно трепещет внутри от каждого его прикосновения.       — Лунатик? — переспросил Джеймс, неосознанно поглаживая ее восхитительно пахнущие волосы и метнув взгляд в сторону двери. Это было чертовски похоже на Лили. Он догадывался о том, что Римус мог рассказать о Рэйчел ей — трудно не предположить подобного, учитывая тот факт, что Римус и Лили были хорошими друзьями даже до того, как сам Джеймс вполне осознал свою влюбленность в Эванс. Но ревновать к Римусу для него было бы трудно, так же трудно, как ревновать девушку к ее родному брату, не говоря уже о том, что Сохатый отнюдь не был склонен не доверять своим лучшим друзьям. Касательно Лили он не сомневался, что та будет беспокоиться о душевном состоянии их друга — слишком сильным ему приходилось быть, слишком привык он справляться с гнетущими мыслями в одиночку. Глубоко выдохнув, он сообщил, чуть нахмурившись: — Держится как обычно — ты сама видела. Честно говоря, гораздо лучше, чем после их первого расставания. Но, если не считать писем в августе, с нами на эту тему он вообще не говорит. Может только…       — Что только? — пушистые ресницы взлетели вверх, и Лили встретилась с ним взглядом, отметив про себя и напрягшиеся скулы, и тускло мерцающую за стеклами очков тревогу. Возможно, они пытались сделать из не такой сложной ситуации драму. Но только ситуация между тем была вовсе не простой, а отношения между Римусом и Рэйчел — вовсе не обычной подростковой наивностью. Крепкие и в то же время уязвимые, во многом обреченные на провал, но отчаянно сопротивляющиеся. И Эванс в который раз невольно ловила себя на мысли: а что бы случилось, останься Уоллис здесь? Пусть это и не совсем ее касалось, девушка была уверена — Римусу непременно нужен кто-нибудь рядом. Кто-то особенный, сердечно близкий. Кто-то, как Рэйчел Уоллис. И он мог держаться как и прежде, но что-то непременно переменится в нем после всего, что было между ним и Рэйчел.       — Может только с тобой он и смог бы поговорить, — пояснил Джеймс увереннее, пройдясь тыльной стороной ладони по ее щеке. — Думаю, он считает, что при нас так проявит слабость. Но ты — девушка. Ты, наверное, сможешь понять гораздо больше, — неслыханное откровение слетело с его губ, и Лили, изумленная и даже немного польщенная, тем не менее нашла, что возразить:       — В этом все вы — парни. Я достаточно знаю Рима. Когда вокруг него, как ему кажется, «слишком сильно носятся», он чувствует себя не в своей тарелке. Ему неудобно, учитывая и без того «особое положение». Но он такой же человек, как и все. И ему, как и любому парню, проще просто замолчать и тихо переносить такое в себе. Только так он проявляет не слабость — он проявляет глупость. О нем заботятся не потому, что жалеют, а потому, что любят. И если понадобится, я прямо скажу ему об этом!       — Никто не смог бы пояснить лучше! — обаятельная улыбка растянулась на губах Поттера, прогоняя остатки напряжения, и глаза его восхищенно засияли, глубоко всматриваясь в распахнутую прямо перед ним чарующую зелень. Как никогда и никем, он гордился ею. Гордился и с трудом верил, что где-то еще в грешном подлунном мире можно найти такое невероятно, чересчур доброе сердце, гораздо более сильное, чем могло показаться на первый взгляд. И, уверенно подводя итог, полностью убежденный в безоговорочной истине собственных слов, он коротко, непоколебимо добавил: — А Лунатик в стократ больший человек, чем половина моих знакомых. Вот только, если и в самом деле решишь промыть ему мозги, будь осторожнее. Он ироничнее самой иронии.       Лили невольно рассмеялась серебряным колокольчиком. Она прекрасно об этом знала. Клонившееся к закату солнце заливало купе горячим светом, играя бликами на оконном стекле и на очках Джеймса. Размеренный стук колес и отдаленный гул Хогвартс-экспресса обволакивал сознание уютной дымкой возвращения домой. Но было в этом что-то и… таинственное, новое, особенное, словно изменившееся. В их последнем сентябрьском путешествии с платформы 9 и 3\4. Быть может, в том были виноваты ласковые руки Джеймса, его теплые объятия и ровное, полное неприкрытой нежности дыхание, но какая-то часть сознания Лили наивно желала, чтобы похожий на ритуал путь от Кингс-Кросс до станции Хогсмид не закончился никогда.       — Представь только, что будет, когда мы вернемся в Хогвартс вместе, — вновь заговорил Джеймс, отведя взгляд за стекло на стремительно пробегающие мимо поля и возвышенности, и кривоватая, по-юношески красивая улыбка изогнула его губы. — Вот это будет офигенная перемена — у нашего «сарафанного радио» повзрываются их ничтожные мозгушки. Староста школы Лили Эванс и «этот напыщенный индюк» Джеймс Поттер!       Он вновь посмотрел на девушку, безгранично довольный своей подначкой, и в теплых карих глазах заплясали озорные чертики. Лили весело фыркнула — не иначе как Поттер долгие годы мечтал произнести эту фразу, вынашивая в самых ценных уголках памяти и безумных идей. С него, с этой юношеской самоуверенностью, определенно станется. Вернув ему полный лукавства взгляд с процентами, Лили примиряюще произнесла:       — Молодец, Поттер! Ты наконец-то дождался шанса подстебнуть, — вновь усмехнулась, протянула руку вверх и легко очертила линию его скул, красивую, по-мужски изящную и гордую. И добавила без тени сарказма: — Ты сильно обижался на меня? Тогда?       — Ли-и-ил, — протянул он, склоняясь к ее лицу и легко касаясь ее губ своими. — Неужели ты не понимаешь, — поцеловал еще раз, нехотя выпрямляясь и увеличивая расстояние от наполненных любовью глаз, в которых, казалось, можно потеряться навеки, — что я просто не умею на тебя всерьез обижаться? Хотя, если по-честному, то, что ты предпочла мне Гигантского кальмара, меня нехило озадачило.       Щеки девушки слабо вспыхнули под россыпью едва приметных веснушек, но она расхохоталась даже раньше, чем сам Джеймс. Перекатилась полностью на спину, смеясь, даже подогнула коленки на секунду, небрежно сбросив на пол легкие туфельки. Они смеялись и смеялись, с трудом глядя друг на друга в перерывах между новыми приступами беспечного веселья, и звуки его, должно быть, крайне обрадовали сидящих по ту стенку Алису, Эммелину и Марлин, если только сами они не были заняты тем же. А когда начали понемногу затихать, сильная и теплая ладонь Джеймса на секунду огладила нежное девичье предплечье, мельком коснулась шеи, убирая в сторону медные прядки, и… мягко легла на грудь. Лили не произнесла ни звука, но взгляд, резко остановившийся на его лице, был внимательным, настороженным. И Джеймс понял ее без слов: с упрямой ноткой сожаления в голове убрал осмелевшую ладонь, на миг отвел глаза, вполголоса произнес:       — Прости. Я не хотел приставать. Просто не удержался.       Она поднялась с его колен, села рядом, развернувшись к нему лицом. Сохатый совсем пал духом — сейчас Эванс, конечно же, возмутится, встанет, пересядет на безопасное расстояние и хорошо, если при этом не съездит ему по роже. В конце концов, такое он уже проходил, когда, будучи на четвертом курсе, опьяненный бушующей пляской только-только задравших голову гормонов, однажды в коридоре попытался ущипнуть Эванс чуть пониже спины. Но Лили, вопреки ожиданиям, этого не сделала. Нежно коснувшись ладонью его щеки и заставляя вновь посмотреть на себя, она подалась ближе, легко накрыла его губы своими, а затем так же тихо, почти сконфуженно ответила:       — Джим, ты можешь не извиняться. Я хоть и девушка, но прекрасно все понимаю — это нормально. Но просто… Не сейчас. И не здесь, не в вагоне Хогвартс-экспресса. Это ужасно.       Джеймс виновато улыбнулся, так, как никогда и никому другому, но сердце в груди облегченно затрепетало. Обнимая узкие плечи, он притянул Лили к себе, и она вновь прислонилась спиной к его груди. В свое удовольствие Сохатый гладил одной рукой рыжие волосы, на которых медными бликами играло закатное солнце, а пальцы другой Лили переплетала со своими, иногда отпуская и как будто сравнивая свою маленькую ладошку с его. И в какой-то момент, подняв головы, они оба заметили сквозь окошко в двери ухмыляющееся лицо Сириуса, очевидно, решившего проверить, свободен ли путь на место. Поймав их взгляды, Бродяга нахально ухмыльнулся и картинно дважды поиграл бровями. Сохатый, не оставшись в долгу, высвободил одну руку и без обиняков выставил лучшему другу средний палец. А Лили, чуть приподнявшись и не сводя глаз с Сириуса, иронично улыбнулась и — невероятно! — повторила жест Джеймса. Блэк по ту сторону двери залился лающим смехом и, шутливо подняв вверх обе ладони, проследовал в соседнее купе. Поттер, потрясенный и впечатленный, перевел на Эванс изучающий взгляд, ухмыляясь и словно бы не до конца веря в происходящее. А Эванс, гордо вздернув нос, едва сдержала рвущийся наружу смех.       — Я же говорил, что ты — моя девочка! — подытожил Джеймс, и они оба, не выдержав, вновь покатились со смеху.

***

      Едва только Хогвартс-экспресс прибыл к станции Хогсмид, и преисполненные предвкушений праздничного ужина студенты всех факультетов и возрастов высыпали на платформу, предсказание Джеймса начало сбываться во всей своей красе: он шел рука об руку с Лили, сразу выпустив свою сову и позволив ей самостоятельно отправляться в совятню, и со всех сторон их провожали крайне удивленные любопытные взгляды, точно они вдруг вздумали явиться в Хогвартс в неглиже. Парни, казалось, даже не заботились на этот счет, но от внимания девушек подобные взгляды не укрылись, а Лили и вовсе чувствовала себя неуютно. Как будто кто-то при всех распахнул твой ящик с бельем и старательно изучает содержимое. Спокойнее стало только тогда, когда вся компания семикурсников расселась по двум каретам и вместе вереницей других безлошадных карет покатила навстречу величественному замку. Высунувшись из окна и подставив лицо прохладному вечернему ветру, она наблюдала за тем, как постепенно приближались мерцающие сотнями огней-окон башни и башенки, уносившие шпили в высокое звездное небо. И по всему телу, исходя от самого сердца, приятными волнами разливалось уютное тепло. Этот год, последний год их обучения в Хогвартсе, несмотря ни на что обязан был стать самым счастливым за все семь лет.       Просторный торжественный холл и великолепный Большой зал встретили их ставшей уже привычной, но оттого не менее волшебной теплотой, величием, блеском тысяч мерцающих под зачарованным потолком свечей, одним преподавательским и четырьмя факультетскими столами, разноцветными знаменами Гриффиндора, Когтеврана, Пуффендуя и Слизерина и радостным гомоном сотен юных голосов. Распределяющая шляпа с готовностью покоилась на трехногом изящном табурете подле внушительного свитка имен первокурсников, и профессор МакГонагалл обводила зал взглядом, решая, не пора ли отправляться за самими новичками. Старшекурсники, успевшие соскучиться за долгих два месяца, эмоционально приветствовали друг друга, уже начиная обмениваться впечатлениями от лета. И стоило четверке Мародеров переступить порог Большого зала, они оказались вовлечены ровно в те же события. Первыми, само собой, к ним спешили остальные члены квиддичной сборной, а быстрее всех — Кевин Мур, такой же щуплый светловолосый паренек, как и прежде, только, может, на пару дюймов прибавивший в росте. Помимо всех, он так горячо приветствовал в особенности Джеймса, светясь неподдельным счастьем, обожанием и гордостью от знакомства с будущим выпускником и главной школьной спортивной звездой, что ни у кого не оставалось сомнений — капитан был и остается главным его кумиром и примером для подражания. Он немного смутился при виде Лили под руку с Джеймсом, но тем не менее подарил ей приветливую, робкую улыбку. Чуть по-другому дело обстояло, когда на пару минут к Лили приблизился Дирк Крессвелл, отчаянно краснея под ее добрым взглядом. Застенчиво поздоровался, получил в ответ ласковое приветствие и прежде, чем напрягшийся Джеймс успел открыть рот, уважительно кивнул ему и, развернувшись, прошествовал к своему столу. Большего ему не требовалось.       — Я умираю от голода! — простонал Сириус, едва соприкоснувшись со скамейкой за длинным столом. Кубки, тарелки и приборы богато поблескивали в пламени свечей, но пока оставались девственно чистыми. Мародеры и их однокурсницы расселись на давно «забитые» места в дальней части стола, нисколько не опасаясь близости профессоров за имением на них стойкого иммунитета.       — Кто бы сомневался, — фыркнула в ответ Эммелина, опускаясь напротив него. Сириус прожег ее откровенно саркастическим взглядом, но в ответ не получил ничего, кроме уверенной полуулыбки. И почувствовал, как собственные губы растягиваются точно так же, будто отражая ее настроение. Впрочем, с Бродягой солидарны были все — наскоро перехваченное в поезде тыквенное печенье, казалось, было съедено пару столетий назад. У бедолаги Питера отчаянно урчало в животе, Марлин время от времени ерзала на месте, понимая, как долго еще ждать ее любимой части — появления всевозможных вкуснейших десертов. И буквально все студенты в нетерпении буравили взглядами дальнюю часть зала, где наконец вереницей испуганных воробышков выстроились первокурсники. Гомон в зале разом притих, и профессор МакГонагалл прежде, чем развернуть свиток пергамента с именами, строго оглядела всех вокруг, на миг задержавшись глазами на без труда узнанных в толпе четырех неугомонных физиономиях. Совсем взрослых, но озадачивающих вчетверо сильнее любых детей. Лунатик собрано выпрямился на скамье, напоминая себе о статусе старосты и должном мало-мальски ответственном поведении. Лили мягко высвободилась из-под руки Джеймса и, оправив на плечах мантию, сложила обе ладони на столе, не сводя внимательного взгляда с преподавательского стола и кучки первогодок.       Очередную песню Распределяющей шляпы слушали в почтительной тишине, в нужный момент аплодируя, а в иной — вновь затихая, но по мере того, как все новые и новые студенты находили пристанище под гордым именем своего факультета, встречаемые приветствиями старших товарищей, разговоры за столами возобновлялись. Полнейшее молчание воцарилось только когда последний из новичков направился под знамена Гриффиндора, а со своего золоченого кресла у преподавательского стола поднялся директор. Как и всегда, высокий, невероятно бодрый в противовес длинным серебряным волосам и бороде волшебник приветственно развел руки в стороны, улыбаясь и глядя на полный зал учеников поверх золотых очков-половинок:       — Добро пожаловать в Хогвартс! Всех наших новых учеников и прежних студентов — с новым учебным годом! Надеюсь, он выдастся для вас спокойным и не лишенным своих прелестей, — из зала послышалась пара приглушенных смешков, а на лицах старших расцвели многозначительные ухмылки. — А теперь разрешите представить вам вашего нового преподавателя — профессора Коулмана, который любезно согласился вести у вас Защиту от Темных искусств. Уверен, что вы вместе со мной пожелаете профессору удачи!       Раздались вежливые аплодисменты, любопытные головы высунулись вперед, изучая поднявшегося со своего места человека. Это был мужчина никак не старше сорока, с молодым лицом, послушными пшеничными волосами, сравнительно невысокий, но крепкий и коренастый. Из-под прямых густых бровей на мир смотрели светлые карие глаза, а приветственная короткая мужская улыбка поневоле располагала к себе. Мародеры одобрительно переглянулись. Они ничего не слышали об этом человеке, но уже первого взгляда и интуитивного уровня сознания хватило, чтобы начальное впечатление, зародившееся в юных душах при пока отдаленном знакомстве с профессором, осталось положительным. «Коулман, — промелькнуло вдруг в голове у Сириуса, и ухмылка немедленно искривила аристократично красивые губы. — Ну что, посмотрим, так ли ты крут на самом деле. В сравнении с прошлой сучкой пока за тобой определенно колоссальное преимущество».       — Что ж, и прежде, чем все мы приступим к ожидающему нас пиру, мне бы хотелось сказать вам несколько слов. И в первую очередь я обращаюсь к нашим старшим студентам, — раскатисто-приятный голос Дамблдора как будто затвердел, переменился, пронзающие насквозь яркие и удивительно живые голубые глаза вторично оглядели присутствующих из-под очков, но взгляд их был таким изучающе-мудрым, наполненным серьезностью и чем-то отчасти неподвластным пониманию незрелых молодых умов, что весь зал на долгое мгновение замер, боясь пошевелиться. — Грядут времена, когда всем вам, всем нам предстоит выбирать между правильным и легким. Возможно, непросто задумываться об этом в столь юные годы, но время — безжалостная форма и самый суровый учитель. И однажды вы должны быть готовы столкнуться с последствиями любых своих решений. Подумайте над этим. А теперь, — к голосу директора вновь вернулась привычная мягкая теплота, он коротко соприкоснул обе ладони и добавил: — Осталось сказать только одно — приятного всем аппетита!       И все расставленные на пяти столах тарелки немедленно наполнились разнообразными блюдами таких восхитительных форм и запахов, что говорить что-либо еще было бы попросту излишне. Большой зал вновь наполнился многоголосым гудением, зазвенели кубки, вилки и ножи, и более шести сотен человек приступили к праздничному пиршеству. Но осадок, тяжелый, точно сигаретный дым, слишком сложный и вселяющий определенную тревогу осадок после последней речи Дамблдора неприятным грузом остался лежать во многих душах. Никогда прежде, по крайней мере, на памяти четверки Мародеров и их приятелей, профессор Дамблдор так неприкрыто не взывал к бдительности, ответственности и серьезным глубоким раздумьям. Но слишком неровно, слишком тревожно развивались теперь события за пределами безопасных и надежных стен замка, слишком пугающими были охватившие страну перемены, вызревавшие не один год и наконец лопнувшие подобно огромному грязному пузырю. И теперь, когда даже величайший из живущих ныне волшебников осторожно давал об этом понять всем, кто мог его слушать и услышать, они окончательно осознали свою непреклонную обязанность быть готовыми.       Когда все присутствующие наелись так, что едва могли ровно дышать, а профессор Дамблдор ненавязчиво пожелал всем доброй ночи, длинные дубовые скамьи начали стремительно пустеть, а у тяжелых распахнутых дверей образовалась толчея. Старосты, следуя обязанностям, выводили первокурсников первыми, провожая из до общих гостиных и попутно знакомя с кратчайшими путями в Большой зал, а прочие студенты маленькими группками выходили из-под высоких сводов ночного неба.       — И как вам это нравится? — спросил по дороге Джеймс, напряженно хмурясь и поправляя на переносице очки. — То, что сказал на банкете Дамблдор. Насколько я помню, он еще ни разу открыто не предостерегал нас от того, что творится вне замка.       — Он просто всегда знал, старик Дамби, — без тени улыбки вторил Сириус, невидящим взглядом смотря себе под ноги. — И прекрасно понимал, что рано или поздно такое случится. Оно и случилось.       Неопределенные, окутанные дымкой таинства и неясности слова для них прозвучали неприкрытой истиной. И только вопреки всему празднично-беспечные впечатления от первого дня нового учебного года и долгожданной встречи не позволили им погрузиться в пучину недетских раздумий. Лили и Римус присоединились к ним уже в гостиной, немного уставшие и больше всего желающие наконец освободиться от груза робких вопросов новичков. Прислонившись к плечу Джеймса, Лили прикрыла глаза и мягко улыбнулась. Уютные объятия тут же обвились вокруг тоненькой фигуры, и, склонившись, Сохатый поцеловал рыжую макушку. Встретился со взглядом изумрудных, блистающих нежностью глаз, и усмехнулся, шутливо спросив:       — Ну что, Принцесса, сегодня ночуем у нас?       — Ты провинился, Поттер, и сегодня каждый ночует у себя, — не оставшись в долгу, лукаво усмехнулась Эванс, ловко вывернувшись из объятий и напоследок ласково щелкнув парня по носу, не забыв, впрочем, быстро чмокнуть гладкую выбритую щеку. Хохоча над растерянностью Сохатого, Мародеры пожелали доброй ночи и направились по лестнице, ведущей в спальни юношей, а звонкий, заинтересованный голос Сириуса нарочито настойчиво разносился над гостиной, постепенно удаляясь:       — А в чем ты провиниться-то успел, Сохатый? Эй, ну скажи хотя бы, что сотворил, венец природы?       Звонко рассмеявшись, девушки последовали примеру парней, отправляясь в свою спальню. Табличка с надписью «7 курс» приветливо блеснула в свете керосиновых ламп-бра, и, нажав на ручку, четыре гриффиндорки оказались в такой знакомой и уютной спальне, куда уже доставили все чемоданы и сумки, а мягкие чистые пуховые постели звали поскорее занырнуть под теплое, приятно пахнущее и невероятно уютное одеяло. В маленькой жестяной каминной топке потрескивал огонь, лампы на тумбах заливали спальню знакомым мягким светом, а распахнутые в ночь окна запускали в помещение сентябрьскую прохладу. Островок мира, спокойствия и девичьей нежности, давно сохранивший на себе отпечатки долговременного присутствия четверых подруг. Глубоко вдохнув полной грудью, Лили опустилась на свою кровать, с легкой, зачарованной улыбкой проводя ладонью по шитому золотой нитью густо-красному пологу. Наконец-то она была дома.