Лепестки из прошлого

      Через пару дней Лунатик наконец вернулся из больничного крыла, чему Мародеры, как всегда, не могли нарадоваться. Но больше всех, наверное, была счастлива Рэйчел. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в первый же вечер эта парочка умчалась куда-то прогуляться. Сириус хотел сначала было возмутиться, но потом вдруг слишком уж понимающе взглянул на Римуса, многозначительно ухмыльнулся и недвусмысленно поиграл бровями. Рим, уже собираясь выходить из спальни и усмехнувшись напоследок, исполнил «коронный прием Джеймса Поттера» в сторону Бродяги — и исчез за дверью. Сириус, проводив его лающим смешком, растянулся на своей кровати. Питер тоже куда-то ушел — вполне возможно, к своей подружке. И Джеймс, как ни странно, тоже бродил неведомо где. Вздохнув, Бродяга, совсем не настроенный сегодня на одиночество, поднялся на ноги, намереваясь спуститься в общую гостиную.       Как выяснилось, туда он пришел совсем не зря. Остановившись на лестничной площадке, парень оперся обеими руками о перила балкончика и устремил взгляд на гостиную. Внизу уютно расположился практически весь Гриффиндор, и, к своей великой радости, Сириус нашел там Джеймса. И в чистом удовлетворении улыбнулся: Сохатый сидел в одном из кресел, напротив длинного мягкого дивана, и мирно беседовал с Эванс, Ревелл и МакКиннон. Девчонки заливисто смеялись — не иначе как господин Сохатый в кои-то веки травил шутки, не бесившие Лили Эванс и не доводившие ее до белого каления. «Смотри не ляпни чего лишнего, — отозвался голос в голове у Бродяги, заставляя вновь ухмыльнуться. Ему вспомнился позавчерашний урок зельеварения. — Вот уж спалились так спалились оба! Интересно, Сохатый с Эванс на эту тему побеседовал?» Что-то подсказывало Сириусу, что его лучший друг вопреки своему характеру не ставил вопрос ребром. После всего, что происходило между этими двоими последние пять лет, то, что началось сейчас — уже невиданная радость, и Джеймс явно теперь как никогда боится все испортить. После того урока Эванс и Поттер так и не сталкивались друг с другом наедине, хотя, наверное, сейчас бы разговор «по душам» им не помешал. Вот бы Марлин и Алиса отлучились хоть на пару минут…       Похоже, небеса услышали пожелание Сириуса: Ревелл и МакКиннон неожиданно поднялись на ноги и, что-то сказав Джеймсу и Лили, как бы невзначай направились к лестнице, ведущей в спальни девушек. Сириус невольно хмыкнул: ну очень правдоподобно! Просто не придерешься! Правду говорят, что девчонки совершенно неспособны к истинному искусству конспирации. Джеймс и Лили то ли действительно не поняли, что их намеренно оставили наедине, то ли просто умело сделали вид, что не догадались. Так или иначе, оба вели себя естественно. Но когда девушки удалились, двое гриффиндорцев быстро переглянулись и на несколько минут замолчали. Сириус, махнув рукой на благочестие, снизошел до неаристократичного подслушивания: больше прежнего облокотился на перила и чуть подался вперед, стараясь не обращать внимания на общий гул гостиной и сконцентрироваться на живописной парочке внизу. Он почему-то был уверен — вот-вот эти двое скажут что-нибудь интересное, а если это самое «интересное» еще и окажется весьма положительным, то ради такого действительно стоит поступиться некоторыми правилами, присущими аристократически воспитанному юноше.       — Послушай, Лили, — чуть осторожно и как-то неловко обратился наконец Джеймс к однокурснице. — А что Слизнорт сказал насчет… Ну, нашего зелья?       Лили подняла глаза на парня и невольно вновь ощутила, как все внутри сковывается смущением. Она по праву могла считать себя хорошим зельеваром, потому ей совершенно не требовалось объяснения того, что произошло на прошлом уроке. Амортенция, мощнейшее из существующих приворотных зелий, обладает особым свойством — оно пахнет для каждого по-своему, а именно — тем, что человеку нравится больше всего. А они с Поттером… Нет, конечно, какой бы гордой и независимой Лили ни была, себе самой она уже несколько недель как была вынуждена признаться, что Джеймс начинает ей нравиться. В самом деле, ведь теперь она узнала его чуточку ближе, и с удивлением обнаружила, что он совсем не такой самовлюбленный идиот, каким пытался все это время казаться. Даже скорее наоборот — Джеймс был дружелюбным, веселым и, что самое удивительное, вопреки всему вполне добрым парнем. Заводным, бесшабашным, немного беспечным, но именно оттого невероятно привлекательным. Теперь, когда он наконец перестал рисоваться перед ней, Лили по достоинству оценила его. Она не могла четко сказать, когда же они подружились: все произошло как-то само собой, словно к этому шло уже очень давно. И не было больше чувства разительной перемены — казалось, все изначально должно было быть именно так, просто несколько запозднилось. И все бы хорошо, да только одно мучило Лили: сомнений быть никаких не могло — она испытывает симпатию к Поттеру. Позавчера девушка окончательно в этом убедилась: Амортенция никогда не ошибается. Но это понимание далось ей слишком тяжело, ведь оно означало признание собственной неправоты — Джеймс действительно сумел-таки завоевать ее внимание. Сколько раз она прежде клялась себе, что ни за что даже не посмотрит в сторону этого позера, хвастуна и задиры с опилками вместо мозгов и полным отсутствием чувства ответственности, совести и здравого смысла! А потом его неожиданное безразличие сильно ударило по ее гордости. Но теперь все было иначе — Джеймс стал для Лили другом. Казалось бы, все стало намного проще и понятнее, но Эванс еще никогда не чувствовала себя такой запутавшейся в обстоятельствах. Что же получается, он, Джеймс, все-таки сумел понравиться ей, а она, Лили, по-видимому, все так же нравится ему? Более того, они выдали друг друга с головой на зельеварении. Но ведь после этого по-прежнему ничего не происходит, и складывается такое ощущение, что оба ходят по кругу: Лили определенно не может сделать первый шаг, а Джеймс, вопреки своему характеру и привычкам, медлит, все никак не решится наконец выяснить с ней отношения. «Мерлин, ну как же все сложно! — вздохнула про себя Лили. — Ну право слово, хоть бы на толику прояснилось. Поттер, черт возьми, ну сделай ты уже что-нибудь!» Ей даже казалось, что если бы Джеймс вдруг вновь начал проявлять свое навязчивое внимание к ней, она бы уже не стала так воспринимать его в штыки: по крайней мере это было бы хоть каким-то сдвигом с мертвой точки. На миг выйдя из задумчивости, Лили осознала, что Джеймс по-прежнему на нее смотрит, ожидая ответа, и спохватилась:       — А, зелье… Ну, оно ведь еще не закончено, — пожала плечами девушка. — Ты ведь слышал: мы все продолжим работать над ним на следующем занятии. Там и увидим, как профессор его оценит.       — То есть, — Джеймс попытался придать своему голосу всю ту вежливость, на которую только был способен, — я буду дальше работать вместе с тобой?       Эванс окинула его внимательным взглядом и вдруг улыбнулась:       — А что такое? Не хочешь?       — Нет, как раз наоборот, — Джеймс тоже невольно ухмыльнулся, — я готов был провальсировать по подземелью от счастья, когда Ананас поставил нас в пару!       Прозвище Эванс нисколько не удивило: профессора Слизнорта старшекурсники с незапамятных времен подпольно окрестили Ананасом за его безграничную любовь к этому засахаренному лакомству. Так уж получалось в Хогвартсе, что о привычках и вкусах большинства своих учителей, а в особенности таких колоритных, как Гораций Слизнорт, старшие студенты знали практически все. Например, Минерва МакГонагалл любила имбирных тритонов, Филиус Флитвик — лимонный щербет, а великий Альбус Дамблдор славился своей любовью к магловским лимонным долькам. Мародеры особенно хорошо были знакомы со всеми этими фактами — никто во всей школе не мог в той же мере похвастаться, что знает очень многое из того, чего ему знать не следует. Да и плюс ко всему, конечно же, простое наблюдение и богатый жизненный опыт. Еще бы, за шесть лет у кого только в кабинете ни побывали четверо небезызвестных парней, получая выволочки за разные степени провинностей.       Лили посмотрела в глаза своему собеседнику и слегка вздернула бровь, словно намекая на двусмысленность фразы и ожидая продолжения. Джеймс на миг почувствовал себя так, словно девушка подстрекает его к действию, но вдруг нашел способ ловко увильнуть и добавил:       — Я в том смысле, что он ведь знает, какие у меня иногда нелады с зельями.       — Тебе не хватает усидчивости, вот и все, — просто ответила Лили. — И он действительно это знает, — они все так же смотрели друг другу в глаза. Эванс как-то странно загадочно улыбалась, а у Поттера губы сами собой изгибались в привычной ухмылке. Он был явно польщен.       — Да, я именно это и хотел сказать.       «Да что ты?!» — этот полный сарказма вопрос пришел в голову сразу двум людям: само собой, Эванс, а еще негодующему Блэку, все так же стоявшему на площадке у спален и внимательно вслушивающемуся в каждое их слово. Эти двое уже начинали его бесить: смотрят друг на друга многозначительными взглядами, улыбаются, ждут чего-то один от одного, а несут всякую чушь, приправленную излишней, до ужаса выбивающейся вежливостью в голосах. У Сохатого лицо и вовсе было откровенно довольным. Еще бы, ему ведь успешно удалось сразу и уйти от объяснений, и в то же время не показаться совсем уж безучастным и безразличным к обожаемой Эванс. А обожаемая Эванс делает вид, что принимает его извороты за чистую монету, а сама тем временем явно ждет от парня каких-то действий. Сириус уже было понадеялся, что то, как эти двое посмотрели друг на друга на зельеварении, все прояснит, но нет — они начали еще какую-то романтически-таинственную игру. Бродяга чувствовал, что если этот принципиально новый период «ступора» в отношениях между сладкой парочкой затянется надолго, то он просто свихнется. Или психанет, напоит обоих до полубеспамятства и запрет в тесной комнате наедине друг с другом.       — Ладно, Лилс, я пойду, — Джеймс поднялся на ноги, отбросив в сторону доселе покоившуюся у него на коленях мягкую подушечку из кресла. — А то там Бродяга без меня совсем закиснет. Лунатик наш на свиданку умотал часа на два-три как минимум. Да и Пит смылся к своей пуффендуйке явно надолго. Ну ладно, до завтра! — он еще раз окинул девушку пристальным взглядом и невольно улыбнулся. На секунду ему показалось, что в зеленых глазах Эванс мелькнуло легкое разочарование, но она тут же мягко улыбнулась и ответила:       — До завтра, спокойной ночи! Я тоже уже пойду.       С этими словами она тоже поднялась с дивана. В последний раз переглянувшись, Поттер и Эванс направились в противоположные стороны — к лестницам, ведущим в их спальни. Пока на ступеньках раздавались шаги Джеймса, Сириус все больше негодовал: «Мантикора тебя раздери, Поттер, какого черта ты творишь? Ну ладно Эванс — она своей неприступностью и скромностью давно славится, но ты-то!» Куда делся привычный Сохатый? Разве он упустил бы такой шанс в очередной раз подкатить к девчонке, только лишь действуя аккуратно и правильно? Тем более что она теперь к нему явно благосклонна и даже неравнодушна. Мерлиновы подштанники, ну что с его лучшим другом делает эта чертова бесконечная влюбленность? Когда наконец эти двое поймут, что сама судьба и Фортуна за то, чтобы они были вместе? В конечном счете это просто неизбежно.       — Какого черта, Сохатый?! — едва Джеймс оказался на лестничной площадке, Сириус, не выдержав, выскочил ему на встречу и, скрестив руки на груди, устремил на друга один из фирменных возмущенно-строгих взглядов Лунатика, коими он, бывало, одаривал их, случись им влипнуть в очередную передрягу.       — Бля, Бродяга! — Джеймс от неожиданности подскочил на месте и картинно схватился за сердце. — Придурок, я чуть с лестницы не рухнул! — потом до него, похоже, стала доходить причина раздражения Сириуса, и он в свою очередь возмутился: — А ты что, торчал здесь все это время и вострил уши? Тебе не говорили, что за такие дела можно получить по роже?       — А тебе не говорили, что если ты будешь дальше тупить с Эванс, то по роже тебе дам лично я? — парировал Сириус. — Серьезно, Джимбо, ну что ты там творил? Ты глянь только на нашу милашку Эванс — она же пытается дать тебе понять, что ты ей нравишься. Ты меня слышишь? Не просто признает где-то у себя в очаровательной голове, а уже ДАЕТ ПОНЯТЬ ТЕБЕ! Так какого лысого гоблина ты именно теперь резко решил нифига не предпринимать? Раньше тебя при ней было не заткнуть, а теперь…       Сириус начал по-настоящему расходиться, так что Джеймс, опасаясь лишних ушей, уцепился за его локоть и втащил друга в спальню. Только здесь, развернувшись к нему и заглянув в полные ироничного возмущения серые глаза, Поттер наконец объяснился:       — Бродяга, остынь! Сейчас все объясню. Помнишь, я говорил тебе, что решил отстать от Эванс?       — Ну? — Сириус устремил на него выжидающий взгляд. Парень, чуть запинаясь, продолжил:       — И тут… Короче, я решил тоже не вмешиваться. Пусть сама решает, как она ко мне относится. Раньше я и правда был полным идиотом.       — Да, господин Сохатый… — Сириус сокрушенно покачал головой и патетично увещевал: — Смею вас расстроить… Теперь ты еще больший идиот, чем раньше!       — Почему это? — Джеймс задохнулся от возмущения. Чего-чего, а вот этого он никак не ожидал.       — Да потому, — не унимался Сириус, — что именно в тот момент, когда наконец пора действовать, ты пасанул! Разуй все свои четыре глаза — пока ты тут корчил из себя вежливо-безразличного джентльмена и «почти не замечал ее» несколько месяцев, Эванс успела в тебя втрескаться! И вот когда девчонка практически намекает — «действуй!» — ты идешь на попятный!       — Сириус, — Поттер на секунду даже растерялся от такого напора. — А почему ты так уверен, что она «втрескалась»?       — О великий гребанный Мерлин! — Блэк с низким ворчанием возвел глаза к потолку. — Сохатый, только не говори, что ничего не понял! Ты не можешь не знать, что такое Амортенция и как она пахнет для каждого человека.       — Тем, что нравится, — не задумываясь, машинально брякнул друг, но Сириус, не останавливаясь, продолжил:       — Вот то-то! И вместо того, чтобы чувствовать несколько запахов, как это обычно бывает, Эванс не чувствовала ничего — настолько сильно пахло это дурацкое зелье ТОБОЙ! А для тебя были слышны только ее духи, разве нет? Или ты думаешь, она сама не поняла, что все это значит? Тогда повторно разочарую тебя: наша Лилс настоящий гений зельеварения. Она ни разу за все эти годы не ошибалась. И вот, когда ваша романтическая дребедень начинает напоминать сопливую сказку о любви, ты резко решаешь стать офигенно скромным и ненавязчивым вместо того, чтобы идти и хватать наконец свой счастливый снитч? Джим, извини конечно, но ты просто придурок!       Джеймс несколько минут молча смотрел на своего лучшего друга. Бродяга едва не запыхался, бурно объясняя ему ситуацию. На него это было совсем не похоже. Значит, действительно все складывается как нельзя лучше — а иначе разве бы Сириус так бесился его бездействию? Доводам Блэка не поверить было просто невозможно, да и не хотелось, если честно. Тем более что Джеймс собственными глазами все видел. И от осознания всего произошедшего к парню неожиданно в полной мере вернулась былая решимость и воодушевленность. Он расплылся в абсолютно счастливой улыбке, а теплые карие глаза за стеклами очков в черной пластиковой оправе заискрились, отражая неистово пляшущих чертиков.       — Бродяга, ты реально так считаешь? — стремительно разливающееся по телу счастье ощущалось теперь даже в его голосе, казалось, все более нараставшем. — Мерлин… А может, я прямо сейчас пойду к ней и поговорю? Да, так и сделаю! Прямо сейчас и поговорим… — он уже кинулся было к двери, но на сей раз уже его схватил за локоть Сириус, с лающим смешком остановив:       — Да погоди ты, не свихнись совсем от счастья! Сам же говорил, что она не любит, когда напирают. Просто держи себя в руках. Будь собой, дружище. Но только не тем оленем, каким ты был предыдущие пять лет, стоило Эванс показаться на горизонте, а настоящим собой — таким, какой ты есть всегда, вместе с нами. И тогда она к тебе точно потянется, и все наконец между вами разрешится, — Блэку собственный голос показался ощутимо пафосным, но ради благого дела он стерпел и это. Чувственные речи возымели должный эффект: Джеймс угомонился, спокойно стоял напротив него, но при этом так и светился неподдельным счастьем. Порой даже Сириус удивлялся, как все-таки на людей действует банальная влюбленность. Если бы не поттеровская неиссякаемая душевная и эмоциональная привязанность к рыжеволосой неприступной и гордой гриффиндорке, он бы ни за что не поверил, что она может обладать такой силой и так менять совершенно любого человека. Поразительно! И поразительнее этого может быть только то, что на протяжении такого немалого времени эта влюбленность все так же жила у Джеймса внутри, не поддаваясь никаким обстоятельствам и никаким временным рамкам. Бродяга вдруг невольно ухмыльнулся и со смешком заметил:       — Честное слово, если бы мне кто когда сказал, что я буду учить Поттера, как понравиться Эванс, я бы подумал, что этот человек здорово нездоров…       Сохатый и Бродяга на какое-то мгновение переглянулись. Затем на их лицах зажглись совершенно одинаковые самодовольные ухмылки. А в следующим миг оба в унисон расхохотались.

***

      Сегодня за обедом старшекурсники Гриффиндора были как никогда воодушевлены: им предстоял последний на сегодня урок и первое практическое занятие по ЗОТИ у профессора Уилткисс. Спросить о том, что же их ждет, было не у кого, и студенты коллективно гадали, чему же сегодня их будут обучать. Джеймс показал друзьям письмо отца, и все четверо Мародеров дружно сошлись во мнении, что, скорее всего, именно то преисполненное недовольства «личное письмо» от Барти Крауча и послужило основной причиной резкой перемены в методе преподавания профессора Уилткисс. Вдобавок, само собой, получившее общешкольную огласку столкновение между Люпином и Уилткисс. Так или иначе, шестикурсники единогласно признали, что им все это только на руку. Потому, наверное, сегодня все они рекордно рано покинули столовую и собрались, как всегда, под закрытым кабинетом ЗОТИ. И едва в коридоре раздался громогласный звонок и профессор наконец отворила дверь, все продолжавшие курс обучения шестикурсники огромной толпой завалили в кабинет.       Римус заходил последним. Сейчас, когда полнолуние было позади, и его эмоциональное состояние пришло в относительное равновесие, он вспоминал о том, что произошло на прошлом уроке, и чувствовал угрызения совести. Нет, не потому, что сказал что-то не то — правды он никогда не стыдился, за исключением, может быть, одной, его личной правды. Его больше заботила та шумиха, которую тогда подняли на целых полдня. Неудобно было в первую очередь перед деканом и директором. И, как ни странно, и перед самой Уилткисс, ведь все-таки он был в некоторых фразах резковат. Но это вовсе не означало, что мнение о ней как о преподавателе и как о человеке у Лунатика переменилось. Нет, просто предательская неловкость никак не хотела исчезнуть. Тогда его попросили покинуть кабинет, причем, судя по всему, без права на возвращение. Одному небу известно, как профессор МакГонагалл сумела добиться, чтобы его все же допустили к занятиям.       — Лунатик, ты чего застыл? — вывел его из задумчивости голос Джеймса, уже вошедшего в класс и прямо у порога обернувшегося на друга.       Рим как-то вымученно улыбнулся и наконец зашел, закрыв за собой дверь. Однокурсники с немалым удивлением оглядывали кабинет. Он существенно изменился: стулья аккуратно составлены вдоль стены, парты и вовсе исчезли. Стол преподавателя стоял на прежнем месте, но теперь на нем, вопреки обыкновению, отсутствовали стопки бумаг — бесчисленных работ учеников. Он был совершенно пуст, если не считать небольшой толстой книги, напоминавшей записную, в которой Уилткисс на каждом уроке беспрестанно отмечала что-то. Заинтригованные перестановками шестикурсники тут же принялись перешептываться, так и оставшись стоять толпой неподалеку от дверей, не зная, что им делать дальше. Но в следующее мгновение распахнулась дверь личного кабинета Уилткисс, и профессор стремительным, уверенным шагом вошла в аудиторию. Окинув взглядом толпившихся в дальнем углу студентов, она привычным резковатым, но в то же время беспристрастно спокойным голосом спросила:       — Ну и что вы все там столпились? Проходите, занимайте места на стульях. И поторопитесь — у нас не так много времени!       Не переставая приглушенно перешептываться, шестикурсники принялись рассаживаться по местам. Факультеты абсолютно перемешались между собой. Но Джеймс, заметив девчонок-гриффиндорок, окликнул друзей, и вся четверка Мародеров проследовала к ним.       — Привет, леди! — Поттер машинально взъерошил шевелюру и улыбнулся девушкам. — Вы не против, если мы приземлимся рядом с вами?       — Не против, — подозрительно и многозначительно хихикнув, ответила Алиса и немедленно перевела взгляд с Джеймса на Лили. Эванс, среагировав на голос и глянув на Поттера, мягко улыбнулась и в свою очередь ответила:       — Привет! Садитесь, конечно.       Парни быстро расселись. Джеймс, украдкой посмотрев на Лили еще раз, опустился на стул прямо рядом с ней. Уилткисс начала что-то говорить, но ее слова так и не достигли слуха Сохатого. Его сейчас заботило другое. Если не считать того печального вечера, когда вместе с бедняжкой Мэри МакДональд рыдала почти вся женская половина Гриффиндора, а парни, как могли, успокаивали их — кого словами, а кого объятиями — никогда еще Лили не оказывалась так близко к нему. Даже в гостиной, когда они сидели друг напротив друга и болтали, или на том памятном уроке зельеварения все равно какое-то расстояние между ними неизбежно оставалось. А теперь она была совсем рядом — так близко, что они даже почти соприкасались плечами, и при желании Джеймс мог бы без зазрений совести дотронуться до ее руки и списать все на обыкновенную случайность. Она внимательно слушала профессора, не сводя с нее глаз и лишь изредка о чем-то перешептываясь с Ревелл. И как-то сам собой взгляд Поттера упал на ее тонкие, изящные ручки, неосознанно теребившие сейчас краешек школьной юбки. А переведя глаза на чуть островатые, светлые коленки, Джеймс едва смог сдержаться: так невозможно, просто до ужаса хотелось положить на них ладонь или хотя бы коснуться. В этот момент он даже не думал о чем-либо непристойном. Просто уже одно присутствие Эванс, да и тем более так физически ощутимо близко, совершенно вскружило парню голову, лишив всяческих связей с реальностью. Он мог бы еще долго вот так безотрывно смотреть на эти светлые коленки и покоившиеся на них изящные ручки, но вдруг буквально кожей почувствовал чей-то пристальный взгляд, заставивший его поднять глаза. На той стороне класса, у противоположной стены сидел в окружении однокурсников Снегг. Он-то и прожигал Джеймса взглядом, причем лицо его в этот момент выражало сильнейшую ненависть: черные, похожие на тоннели глаза неотрывно следили за Поттером и словно бы желали ему если не самой мучительной смерти, то неизлечимой болезни точно. Джеймс почувствовал, как постепенно в нем вдруг начала подниматься волна злости и раздражения. Практически не моргая, он уверенно и презрительно уставился на слизеринца и вернул ему полный ненависти взгляд с большими процентами. Снегг даже не дернулся, но Джеймс заметил, как челюсти у него заходили ходуном, словно бы он скрипел зубами от едва сдерживаемой ярости.       Сегодня Уилткисс решила провести занятие по Невербальным чарам. Закончив довольно длинную вступительную речь, она приказала ученикам разбиться на небольшие группки и попрактиковать друг на друге более простые заклятия, не произнося их вслух. Заждавшиеся студенты с большим воодушевлением приступили к делу. Они прекрасно знали, что нужно делать: сосредоточиться, направить свои мысли на одно-единственное заклинание и повторять его про себя до тех пор, пока не удастся добиться успеха. Надо сказать, шестикурсники уже привыкли сосредотачивать свои мысли только лишь на одной цели — вот уже месяц раз в неделю они посещали занятия по трансгрессии, а там сосредоточенность была первым из трех важнейших правил. Но сейчас оказалось, что далеко не всем на практике поддаются Невербальные чары. И если Римус с первой же попытки справился просто великолепно, а Сириус и Джеймс очень скоро к нему присоединились, то у девушек почему-то пока ничего не получалось. Где-то в другом конце класса компания слизеринцев тоже добилась успеха (особенно, судя по голосам, преуспел Снегг), некоторым ребятам с других факультетов также удалось заставить палочку сотворить заклинание, но почти половина из всех добилась разве что нескольких снопов искр, вырвавшихся из кончиков волшебных палочек и немедленно растаявших в воздухе.       — Лил, почти получилось! У тебя почти получилось! — радостно воскликнула Алиса, когда неожиданно вырвавшееся из палочки подруги заклятие едва не обезоружило ее. — А я все никак не могу… — она вновь попробовала, даже плотно сомкнув губы, чтобы подавить соблазн прошептать заклинание. Но вновь появились лишь искры. — Проклятье!       — Мисс Ревелл, не могли бы вы вести себя потише? — своим фирменным чуть ехидным холодным тоном вмешалась Уилткисс.       — Простите, профессор. Просто не получается, — виновато потупилась та, но стоило только женщине отвернуться, как Алиса скорчила смешную рожицу и показала ей язык, заставив Марлин и Эммелину весело фыркнуть.       — Просто постарайся сосредоточиться сильнее, — посоветовал Римус, с легкостью отбив заклятие Питера. — Это похоже на то, что мы делаем на трансгрессии, помнишь?       Алиса чуть удивленно глянула на него. Потом вновь собралась с мыслями, следуя совету однокурсника — ведь все-таки Рим был лучшим в ЗОТИ, а значит, точно знал, о чем говорит. И вдруг наконец ее старания увенчались успехом: сделав выпад палочкой, она успешно обезоружила Марлин.       — Здорово! — безгранично довольная девушка даже подскочила на месте и светящимся благодарностью взглядом посмотрела на Люпина. — Рим, ты у нас все-таки самый лучший учитель, спасибо. Класс, получилось! Это и впрямь похоже на уроки трансгрессии...       Римус лишь скромно улыбнулся уголком рта. Но вдруг, резко отреагировав на восторженные слова Ревелл, профессор Уилткисс круто развернулась и буквально впилась в него внимательным, пронизывающим взглядом. На миг на ее худом лице, казалось, еще сильнее заострились скулы, а затем с такой же поразительной быстротой оно стало тем же беспристрастным, каким было всегда. И только одно выдавало ее — глаза. Темные глаза, светившиеся крайней заинтересованностью вперемешку с недоверием и недовольством. От этого взгляда Лунатику стало слегка не по себе, но он стоически вынес его. Парень уже успел подготовиться к ее претензиям на свой счет, но Уилткисс только лишь развернулась и уверенной походкой двинулась с проверкой к компании девушек-когтевранок, среди которых была и Рэйчел с подругами. Уоллис, встретившись с Люпином глазами, лучезарно улыбнулась, и он ответил ей тем же. Но где-то глубоко внутри вновь шевельнулось беспокойство. Ему не понравился этот пристальный, внимательный и даже, казалось, изучающий взгляд профессора. Парень был почти уверен, что ничего хорошего он ему не сулит.       — Почти… — вымученно произнесла Лили, когда ей в очередной раз практически удалось разоружить МакКиннон. Совету Рима проследовали все гриффиндорцы, и почти каждый смог наконец добиться успеха. Она была совсем близко, но что-то все-таки не позволяло ей в полной мере использовать Невербальные чары.       — Ну же, Лили, попробуй еще раз! — подбадривала Марлин.       — Ну получается же, давай снова! — вторила Эммелина, которая теперь пыталась справиться с Сириусом, но это ей практически не удавалось — Блэк сумел добиться немалого успеха, и каждое намеченное заклинание неизменно срабатывало.       — Лили, ты просто забываешь правильный взмах, — ненавязчиво и осторожно вмешался Джеймс. — Если хочешь, я могу помочь…       Не дожидаясь ответа, он приблизился к девушке и непривычно, нехарактерно мягко и аккуратно взял ее за руку, сжимавшую изящную и элегантную ивовую палочку. Эванс внутренне вздрогнула от неожиданно нежного прикосновения, словно, несмотря на всю осторожность, на миг руки их обоих пронзил электрический разряд. Джеймс, чуть прислонившись к ней, направил ее руку с палочкой на приготовившуюся Алису. Лили сосредоточилась на заклятии Экспеллиармус. И Поттер, сделав выпад, наконец увенчал все ее старания успехом: палочка вырвалась из руки подруги и откатилась в угол комнаты. Девушки дружно радостно воскликнули и вдруг зааплодировали. Парни с энтузиазмом к ним присоединились. А Лили повернулась к Джеймсу, и ее поразительные ярко-зеленые глаза засияли безграничной благодарностью и чуть уловимым восхищением. Тепло и солнечно улыбнувшись, девушка опустила палочку. Долгие несколько мгновений Джеймс все еще держал ее за руку. Карие глаза за стеклами очков вспыхнули безотчетной радостью, губы растянулись в очаровательной мальчишеской улыбке. С трудом заставив себя отпустить руку девушки, он тише своего привычного тембра произнес:       — Вот видишь, все получилось. Ты молодец, Лили!       — Спасибо! — Эванс почувствовала, как совершенно неожиданно ее щеки заливает легкий румянец, а сердце словно бы подпрыгивает в груди.       И на миг она испытала разочарование от того, что Джеймс больше не касается так осторожно и нежно ее руки.