Я свяжу тебе жизнь

И всё равно, что было и будет — только судорожный вздох, только удар сердца, только миг — в целой вечности, где в небе есть лишь бескрайнее Созвездие Дракона и волшебная луна, растворяющиеся в тонком звучании флейты… Он слышал её колыбельную и видел, как она, завершив эту чудесную песню, склонившись, поцеловала Скорпи в порозовевшую щечку. Настоящая прекрасная луна, вдруг сошедшая с небес, озарила светом весь их мир. И даже сейчас, когда мальчик уже безмятежно спал — впервые за последнее время, она стояла рядом, едва касаясь его худенькой ладошки, лежащей на мягком одеяле. «Я с тобой». Сколько ошибок, уступок, глупостей было совершено, но именно сейчас, неслышно подойдя к ней и глядя на спящего сына, он понял, что искал, за чем гнался всю жизнь. Лунный свет не поймать — он сам касается самых потаенных уголков души. Легкое прикосновение к её плечам — она вздрогнула, быстро обернувшись к нему. — Спасибо, — прошептал он, стараясь говорить как можно тише. — Тсс, — она поднесла указательный палец к губам, увлекая его к выходу. Сегодня она лучилась спокойствием, нежностью и уверенностью. Тихий щелчок — и дверь комнаты затворилась, оставив их в сумраке коридора, освещенного лишь тусклым лунным светом, падавшего из огромного окна. — Я знаю, что делать, — негромкие слова и твердый взгляд ясных голубых глаз. — Драко, я клянусь — Скорпи будет здоров уже завтра. Верь мне! — Я верю, — улыбнулся он, не в силах отвести взгляда от сверкающих в темноте глаз, больше похожих на те самые звёзды в Созвездии Дракона. Он верил ей. Всегда верил. Только ей он мог доверить самое родное, что у него было, его сокровище — его Скорпи. Он ведь прекрасно помнил, как не мог дождаться окончания международной конференции в Германии, из-за чего увидел сынишку лишь через три дня после рождения, а из-за болезни Нарциссы заботой об Астории и оформлением выписки в Больнице Святого Мунго занималась лишь миссис Гринграсс. Он помнил, как влетел в зал ожидания больницы и едва не лишился чувств, когда навстречу вышла Астория с новорожденным сыном. Правда, с ней еще была одна из целительниц, Эвелина или Элеонора Вествуд, которая почему-то сразу же вызвала у него резкое неприятие. Правда, потом Астория, доверяющая лишь этой женщине с привычками уличного жулика и манерами торговки, утверждала, что в нем говорила лишь ревность, и он согласился. У него родился сын — и это было огромное счастье! Казалось, что с этого момента все будет иначе, не так, как прежде, все наладится, а долгожданные уют и семейное тепло наконец заглянут и в их мрачное поместье. С тех пор действительно поменялось очень многое. Они со Скорпи стали настоящими друзьями, и он нередко улавливал малейшие перемены в настроении и чувствах мальчика. Астория же наоборот, казалось, с каждым днем все больше отдалялась от сына. Позднее обострившуюся хроническую болезнь врачи списали на очень сложные роды, подорвавшие здоровье — с этого момента она не желала даже видеть сына. Стена равнодушия и недоверия, возведенная между Драко и ей начинала превращаться в глыбы холода и зарождающейся ненависти. А потом она умерла. Он знал, что, наверное, был чудовищным ублюдком и подлецом, но именно в день её похорон он почувствовал… облегчение. У него остался лишь Скорпи — его маленькое сокровище — одновременно так похожий и не похожий на него самого. И только теперь, впервые за всю свою глупую, безрассудную жизнь — он знал, что делать, как жить дальше, он держал в руках настоящее счастье. — Луна, — он так и не выпустил её руки, привлекая ближе к себе, — ты можешь считать меня последним идиотом, — он заметил, как в её глазах вспыхнула озорная искорка и сам улыбнулся в ответ, — но если ты не останешься, я просто убью твоего Саламандера. — Я останусь, — недоуменно взглянула она, — я ведь пообещала Скорпи. Сегодня я остаюсь. Он мгновение смотрел на неё, едва не растворяясь в сверкающем омуте, смотрящем прямо на него: — Нет, я имею в виду — останешься навсегда. Со мной. Он нежно коснулся её губ, чувствуя, как она вздрогнула от неожиданности, чуть пошатнувшись назад. Он побеждал тысячи запретов и чувств, боровшихся в её душе, ощущая сладость и жар поцелуя, ставшего ответом ему и крахом всему прошлому. Горячий вдох, на ощупь открытая дверь его комнаты и несколько шагов, сделанных словно в ритме безумного танго рваного дыхания и неистово пульсирующего сердца. Она выдыхает его имя, опуская ресницы и растворяясь в его объятиях. Все прежнее — не важно. Дорожка лунного света — и сияющая белизна кожи плеч, открытых скользнувшим на пол платьем. И не напиться, не надышаться ей — никогда… А в венах словно вспыхивают миллионы вулканов, вырывающиеся лавой прямо к ней, только к ней навстречу. Больше нет вечных ледников — ты помнишь, как они таяли с тобой? С тобой одной, моя лунная, единственная… Он никому не отдаст её исступленный шёпот, затуманившийся лазурный взгляд, имя, срывающееся с губ в глухом стоне вместе с пламенем, танцующим под кожей в таком далеком и забытом мире их… любви. Да, чёрт возьми, он действительно любит её! До потери пульса, до миллиардов искр, разрывающих его изнутри от одного её взгляда, до дикого пламени в крови, способного испепелить сердце, чтобы только бросить потом этот пепел к её ногам! Целая вечность — чтобы понять, только мгновение — чтобы жить. Но если она рядом, то их мгновение станет вечностью… Она — только его… И пусть это нарушает все правила, принципы, нормы и запреты, она — его. «Я с тобой». Даже на самой грани, на краю пропасти и под прицелом мира — я с тобой…

***

Она — только его… И пусть это нарушает все правила, принципы, нормы и запреты, она — его. «Я с тобой». Даже на самой грани, на краю пропасти и под прицелом мира — я с тобой… Утренний туман и первые лучи солнца, пробивающиеся сквозь плотную белесую завесу. Пройдет совсем немного времени — и победившее солнце легко затанцует на её золотистых локонах, мягкими волнами замершими на вышитой подушке. Он любовался каждой черточкой её умиротворенного лица, длинными ресницами, чуть подрагивающими во сне, нежным контуром губ цвета его любимых роз. Она спала в его объятиях, разливаясь ласковым теплом по всему телу, и теперь весь мир остановился лишь в этом странном лесном домике с цветными занавесками и тихим светом, подающим из небольшого окна. Не надышаться — за целую вечность… Заметно дрогнули длинные ресницы, она улыбнулась, распахивая ясные глаза цвета туманного утреннего неба за окном. Она смотрела на него так, как еще никто и никогда не смотрел — с неповторимой нежностью и… чем-то ещё, неосознанным, более глубоким и сильным. — Драко, — она чуть потянулась, положив голову на его плечо. — Это был самый прекрасный сон. — Это не сон, — негромко рассмеялся он, чмокнув её в макушку. — Я остаюсь. Навсегда. Грустная улыбка и затаенная печаль в нежно-голубом омуте: — Самые лучшие сны остаются в памяти. Навсегда. — Луна, — он приподнялся на локтях, в голосе появились решительные серьезные нотки, — я знаю, о чем ты думаешь. Конечно, нас не примут в … тех кругах, к которым принадлежал я. Но, поверь, мне все равно. У меня есть только ты — и больше ничего не нужно. Луна, — он встретился с её задумчивым взглядом, от чего вдруг стало не по себе, — я останусь. У меня есть средства — вряд ли мне выделят много, но даже если не оставят ничнего, то это не страшно. Я устроюсь на три работы, мы накопим денег на наш дом, мы будем жить вместе. Мы будем счастливы, Луна! Чувствуя накатывающую внутреннюю дрожь, он едва не сорвался на крик, сдержанный лишь её ласковым, каким-то робким и печальным поцелуем. Она верила ему, но при этом смотрела и улыбалась, едва не доводя его до беззвучной истерики — так, будто знала все их будущее, говорить о котором пока не решалась. Он все решил — да, все окончательно решено! Печальный вздох — и бесконечный взгляд светло-голубых глаз в туманное небо за окном. Так ждут судьбу. И она пришла. Вестница судьбы — крупная черная сова — ворвалась в полуоткрытое окно с письмом-кричалкой, тут же улетев обратно. «Драко! Сколько можно ждать! — голос Нарциссы заполнял собой все пространство вокруг, отчего казалось, будто невысокие стены сжимаются от страха и потрясения. — Где ты пропадаешь?! Вчера я обнаружила в твоем кабинете почти сотню испорченных приглашений! Я лично всю ночь заново писала и отправляла все пригласительные! Ты осознаешь недопустимость своего поведения?! Что взбрело тебе в голову?! Судя по небрежности в твоем кабинете, ты недостаточно серьезно относишься к предстоящей помолвке! Так вот, запомни: даже теперь, на грани жизни и смерти, я клянусь — сегодня она состоится — с тобой или без тебя!» Яркие, звонкие и хлесткие удары — один за одним — в каждой фразе матери, возвращающей его в тяжелую реальность. Самый лучший сон… Что-то остро резануло по сердцу — почему это должно остаться лишь сном?! Почему впервые в жизни почувствовав счастье, он тут же должен расстаться с ним?! Навсегда… — Это ничего не меняет, — в собственном голосе явно недоставало решительности, а опущенный взгляд Луны говорил красноречивее всяких слов. И снова — шорох крыльев птицы, впорхнувшей в окно. На этот раз маленький взъерошенный сыч услужливо протягивал ему записку, свернутую трубочкой. «Драко, здравствуй. Получил твое приглашение, но, увы, вынужден отказаться. Извини меня, дружище, но мы с Эмили не сможем прийти. Может, как-нибудь потом встретимся и отпразднуем твоё торжество? Не обижайся — ты ведь все понимаешь и знаешь, в чем причина. Будь счастлив! Твой друг, Блейз.» «Ты знаешь, в чем причина»… Его лучший друг отказывался быть рядом с ним в этот кошмарный момент из-за… банальной бедности. Еще год назад после приглашения Драко на званый вечер в их поместье он отказался, объяснив, что у него-то и вещей нет, достойных подобного торжества. Предложение материальной помощи он не принял — Блейз был слишком горд для этого. И, тем не менее, и он, и его любимая Эмили, неприметная миниатюрная девушка, просто лучились от счастья, невзирая на невзгоды и тяготы бедности, граничащей с нищетой. Каждый день — борьба за существование, каждое утро — мысли, как же прокормить всю семьи на более, чем скромный доход, каждый вечер — раздумья, как обеспечить детей всем необходимым, так, чтобы они не чувствовали себя брошенными или обделенными. Блейз жертвовал многим, не отступая и не сдаваясь — истинный воин и защитник, готовый отдать последнее ради блага семьи. Он не боялся грязной работы, хватаясь за всякую подработку, даже если оплата с трудом превышала стоимость коробки «Шоколадных Лягушек». Он шёл вперёд, едва не падая от усталости и безысходности, но выдерживая всё в любви своих близких. А он, Драко, смог бы так? Ответ не требовался, вырвавшись в воспоминании о похудевшем Блейзе в обносках, старой коморке, служившей ему домом и его вечной мечте купить Эмили новое платье. Его заметно передернуло, как только сознание вдруг преобразило лица Блейза и Эмили в совершенно другие образы. Самый лучший сон… Неужели только сон?.. — Есть вещи, сильнее нас, людей, — грустная улыбка и теплое прикосновение к его щеке, а ещё мелодия голоса, заполнившая собой все его сознание. — Не вини себя, Драко. И не бойся. Я с тобой. Всегда. Что-то стремительно рушилось внутри него, обрушиваясь неподъемными глыбами на кровоточащее сердце. В тот раз, когда она впервые сказала эти слова, идти навстречу Волан-де-Морту было гораздо легче. Теперь же смерть казалась каким-то приятным утешением — недоступным ему из-за собственной трусости. Нет, это отважные гриффиндорцы могут покончить с собой или пожертвовать жизнью с улыбкой на губах, истинные слизеринцы умирают живыми, просто сходя с ума от безысходности и пустоты внутри. Вот оно — его счастье и безумие — напротив него, с лучиками солнца, скользящими по прозрачно-бледной коже обнаженных плеч, с золотом струящихся локонов, со взглядом вечной мудрости, знающей больше, чем может выдержать простой человек. И может, всё дело в проклятой линии ума на руке, какой он никогда не видел — будто разрезающей пополам всю ладонь — «губительное знание», как писали в магических книгах — но только сейчас эта нежная, прекрасная, хрупкая девушка была в тысячи раз сильнее его самого. Она, эта загадочная мечтательница, смогла увидеть будущее и понять его самого лучше, чем он сам, чувствуя неизбежное и предопределенное. — Луна, — его голос дрогнул, когда она крепко обняла его. — Почему? Зачем так жить? — Ради меня, Драко, — шептала она, чувствуя, как мокрые капельки скользят по её щекам, готовые вот-вот слиться с парой слезинок, упавших на плечо из родных серебристо-серых глаз. — Ради меня — живи и не сдавайся! Я с тобой всегда, несмотря ни на что! Я с тобой… И он верил. Даже сейчас, едва не задыхаясь от пустого отчаяния, рвавшего всё внутри. Он всегда верил ей — безоговорочно, почти интуитивно, душой и сердцем. Он верил её невероятной силе и свету, за которым готов был следовать на край Вселенной, туда, где даже судьба теряла свою власть над ними…