Я свяжу тебе жизнь

Только глубокий бархат неба, безмолвно раскрывшийся над засыпающей землёй — высокая бесконечность, холодно сверкающая одинокими звездами из Созвездия Дракона. Сегодня она принесла пару флаконов зелья сил и энергии, эликсира счастья и бодрящий травяной чай. Всё это в необходимых и тщательно выверенных пропорциях дало слабый эффект — маленький Скорпи даже улыбался и рассказал, как много узнал от папы о созвездиях на небе. «Призрачный эффект», — так называли целители подобное улучшение самочувствия: все эти препараты и лекарства не влияли ни на что, кроме настроения, а она действительно искренне хотела, чтобы этот чудесный светлый мальчик радовался жизни и смеялся, а не впадал в апатию. Бороться и не сдаваться никогда — вот её жизненные принципы. Вечные. И она боролась, за пару часов изучив всю литературу о чудовищной болезни «Проклятие Рода», не оставляющей ни единого шанса больному. Он нес наказание за все то, что совершили его предки — это было ужасно, несправедливо, жестоко. Но выбора не оставалось — это была их общая болезнь, и некого винить — нужно искать пути решения. Бороться до конца. — Останьтесь, пожалуйста, — попросил Скорпи, коснувшись её руки, когда она собралась было идти, только сейчас заметив, что за окном стемнело. — С вами так хорошо, и мне ничего не страшно. — А чего ты боишься? — Луна вновь опустилась на небольшой стул у кровати. — Темноты, — вздохнул Скорпи. Луна тепло улыбнулась, поправив белый край одеяла и с нежностью посмотрев в серебристые глаза: — Это потому, что ты не знаешь, что темнота состоит из бабочек. — Как? — удивился мальчик. — Я их не вижу. — А это невидимые бабочки, — усмехнулась Луна. — Но у них черные крылья. И, если ты не будешь их бояться, то они разрешат полетать тебе вместе с ними. — Я не буду бояться, — решительно сказал Скорпи. — А как научиться с ними летать? — Надо закрыть глаза, — медленно произнесла Луна, дожидаясь, пока он выполнит услышанное. — Представить что-нибудь красивое-красивое, а ещё почувствовать, как раскрываются крылья за спиной. У тебя они белоснежные и сияющие — я вижу их. Нет-нет, глаза раскрывать нельзя, а то они исчезнут, — строго уточнила она, заметив заинтересованный взгляд. — А теперь давай вместе полетаем. Она загадочно улыбнулась и, взглянув в темное небо, усыпанное звездным бисером в свете полной луны, негромко запела: Мы летим к рассвету, Исчезаем где-то В солнце ласковых дней. Я с мечтой взлетаю И во сне мечтаю — Я лечу прямо к ней. Нежный свет и любовь ясной луны Озаряет пускай все твои сны Засыпай, светлый мальчик, Светлый лунный мальчик. Пусть мечта взлетает, Сумрак ночи растает, Я с тобой, светлый мальчик, Светлый лунный мальчик.* Нежный хрустальный голос разливался волшебными невидимыми волнами в небольшой комнате, буквально окутывая всё вокруг небывалой прежде в этом замке атмосферой теплоты, уюта и любви. Она лучилась своим необыкновенным внутренним сиянием, улыбаясь уснувшему Скорпи, даже во сне инстинктивно пошевелившему ручкой, чтобы коснуться её ладони. «Проклятие Рода полностью идентично действию заклинания Авада Кедавра, вся суть болезни состоит лишь в замедленном, но необратимом действии». Странно, но лишь теперь, во время этой импровизированной колыбельной в мыслях появилась небывалая ясность и вдруг вспомнилась эта строка из научного доклада одного из целителей, долгое время изучавшего Проклятие Рода. Медленно действующее смертельное заклятие, не дающее шанса пораженному, убивающее каждого, на кого будет обращено. Но ведь она лично знала человека, выжившего даже после этого страшного заклятия… Он выжил — и ты будешь жить, Скорпи, мой маленький «лунный мальчик». Умиротворенное сияние звезд и бешено забившееся сердце в груди, внешнее спокойствие и целые ураганы, переворачивающие мысли и чувства. Назад пути не было. Но он и не нужен. Только вперёд, к мечте!

***

Умиротворенное сияние звезд и бешено забившееся сердце в груди, внешнее спокойствие и целые ураганы, переворачивающие мысли и чувства. Назад пути не было. Но он и не нужен. Только вперёд, к мечте! Он уже трижды отругал себя за такую опрометчивость, предполагая, каким идиотом предстанет, как глупо выглядит вся его затея — но ни разу не свернул с выбранного курса. Зачем он летит к ней? Он не знал. Возможно, чтобы объяснить все то, что не раз писал в письмах, которые, так и не завершив, тут же сжигал в камине. Сколько их было? Пятьдесят? Семьдесят? Сто? Да, пожалуй, около сотни. Около сотни невысказанных слов, эмоций, натянутых нервов, обиды и злости — за то, что она сама никак не связалась с ним. Впрочем, зачем он ей? В череде научных достижений, написания книги с чертовым Саламандером и целительской практики нет места ему. Но теперь все невысказанное было готово выплеснуться в едином порыве отчаяния, смешанного с гневом за все то, что было в его жизни, за все, к чему она не имела совершенно никакого отношения. Хотя нет… Она и была причиной всему. В том, что слишком много мыслей занимала в его измученном сознании, в том, что заставляла болеть сердце от воспоминаний об их вечерних «беседах», в том, что её голос по-прежнему звучал околдовывающей флейтой заклинателя змей… Настойчивый стук в хлипкую дверь лесного дома. Вокруг простирался дикий лес, и, по всей видимости, это было единственным жилищем в округе. Тишина и темнеющие окна, задернутые плотными шторами. В голову начали лезть непрошенные мысли об оборотнях и прочей дряни, которую так легко встретить в подобной местности в ночное время. Но сейчас это было неважно. Худшим из всего потустороннего и земного была она. Очередная попытка постучать, и деревянная дверь, не выдержав настойчивого напора, со скрипом отворилась, словно позволяя пройти вовнутрь. Внутри отчетливо виднелся тусклый свет свечи. Он сделал шаг, осторожно затворяя за собой дверь. Совершенно пустая комната с небольшим столом, на котором бледно мерцал небольшой огарок свечи, широкий диванчик, высокая угольная печь и плита на ней, множество амулетов из перьев, старых пробок и замысловатых ниток, развешанных над окнами и дверью. Создавалось впечатление, что данная комната была одновременно кухней, гостиной, спальней, рабочим кабинетом и приемной какого-нибудь колдуна-шарлатана. Но, тем не менее, здесь было по-настоящему уютно. Всюду царил творческий беспорядок и какая-то интересная, ни с чем не сравнимая атмосфера комфорта и уюта. Все предметы словно говорили: «Ты — желанный гость в этом доме. Мы рады тебе». Всё вокруг дышало ей, источая сладковато-терпкий запах каких-то диковинных цветов, в его воображении принимавших форму белых камелий. Каждая вещица была такой же странной, чуть нелепой и запоминающейся — слишком запоминающейся. И только один предмет вносил ощутимую дисгармонию, бросаясь в глаза своей контрастной резкостью. Прямо перед ним, на невысокой тумбочке у окна, стоял букет ярко-малиновых роз, изящно перевязанных красной лентой с прикрепленной к ней пергаментной звёздочкой розово-белого цвета. На светлой поверхности пергамента было тщательно выведено «Самой прекрасной девушке на свете. Ральф С.». Внутри что-то яростно рванулось, выплескиваясь горьким осадком в самую душу. Вот так, значит, они пишут свою книгу! «Ральф С.»? Чертов натуралист, старше неё как минимум лет на десять! Да какое он вообще имеет право… «А ты имеешь право? — глухо прозвучало где-то в глубине сознания. — Разве ты вправе врываться в её дом и читать чужие записки? Он — её друг, а кто для неё ты?..». Драко тяжело опустился на небольшой табурет у окна, закрывая лицо руками. Даже сейчас перед глазами продолжали мелькать ядовитые пятна цветов ненормального цвета. Он присылает ей букеты и открытки, а ты не смог отправить и одного письма с парой строчек из сотни сгоревших листков. Не смог, струсил, отступил. Тихий щелчок. Так, наверное, останавливается сердце. — Драко?.. Он никогда даже не мог бы представить, что в одном слове, в одном только его имени, вздрогнувшем в мелодии её голоса, может быть столько чувств. Удивление смешивалось с радостью, потрясение вплеталось в ноты восторга, смешанного с нежностью и надеждой. Он медленно поднял глаза, чувствуя, что только сейчас — за долгие три года — смог вдохнуть воздух, оживая в каждом мгновении, бешено выбиваемом ритмом сердца. — Луна… Только выдох — и светлый ураган со светло-голубыми глазами, бросившийся к нему. Словно через сотни миль и миллионы лет. Через стены принципов, скалы непонимания и океаны собственной глупости. Она гладит его по щеке, по волосам, прижимаясь к его груди худенькими плечами с мерцающей бледной кожей под легкой тканью простенького бирюзового платья. — Я так счастлива, Драко… Так счастлива… А из сияющих лазурью глаз скользит уже вторая слезинка. Он вдруг забывает все те слова, что писал ей, все то, что хотел высказать ей прямо сейчас. Слов просто нет. И мыслей нет — есть только колоколом разрывающее тишину сердце в груди, свет её глаз и соленая крошечная капелька на её щеке, которую он подхватывает губами, целуя мокрую дорожку. — Как я могла так долго жить… — её шепот обжигает кожу даже сквозь тонкую ткань рубашки, — … жить без тебя?.. Так искренне и просто — она сказала все его мысли. Три года — и лабиринт без выхода. И только теперь, срывая свое имя в обжигающем поцелуе, он и сам понял, что только сейчас сделал первый вдох в своей жизни, ощущая, что у души тоже есть крылья. Одно мгновение — как их Вселенная — одна на двоих. Она тает под его дыханием, плавится вместе с вечными льдами его сердца, вырываясь наружу рваными вздохами. Не напиться, не надышаться каждой клеточкой её сияющей, будто прозрачной кожи. И всё равно, что было и будет — только горячий вздох, только удар сердца в унисон, только миг — в целой вечности, где в небе есть лишь бескрайнее Созвездие Дракона и волшебная луна, растворяющиеся в тонком звучании флейты…