Я свяжу тебе жизнь

Он просто смотрит вперёд, прямо перед собой, чувствуя, что внутри не осталось ничего, кроме вечной, громадной пустоты, затягивающей в свою пропасть все глубже и глубже… — Я уже не верю, — голос-хрип, сорвавшийся с пересохших губ. — Драко, — теплая ладонь касается его предплечья — там, где когда-то была Метка, — я сделаю все возможное и невозможное. Я верю, что он будет жить. Он оборачивается к ней. Горящий взгляд покрасневших светло-голубых глаз, нездоровый румянец на щеках и искренность — во всем — глазах, голосе, этом непринужденном жесте рукой — во всем настоящая, неподдельная искренность. Она верит. Это чувствуется. Но это ничего не меняет. — Мы только люди, — вздыхает он, снова устремляя взгляд на сереющий дождливый вечер за окном. — Знаешь, Луна, а я мечтал, что в следующем году буду провожать его на Хогвартс Экспресс. А перед этим мы будем долго бродить по Косому переулку и выбирать все для школы. Это интересно, — он смахивает непрошенную слезу со щеки и рвано выдыхает. — Я очень переживаю, как его примут в Хогвартсе. Он ведь такой… не как я. Он чуткий, добрый и очень робкий. Маленький мечтатель, фантазер, который хочет побывать на всех планетах. Представляешь, — он оборачивается к ней, поражая отрешенным сияющим взглядом, — он придумал свою собственную волшебную страну и столько мне про неё рассказал! — серебристо-серые глаза тускнеют, теряя свою лучезарность. — Наверное, я схожу с ума. Луна, я не выдержу, если он… — Он будет жить, — твердо произносит она, касаясь его губ указательным пальцем, словно запрещая не только произносить, но и думать о неминуемой трагедии, а потом улыбается, так, как умеет улыбаться только Луна Лавгуд — тепло и искренне. — Ты самый лучший папа на свете. — А твой Саламандер? — он холодно щурится, отстраняясь от неё и всматриваясь в побледневшее лицо. — У вас ведь тоже двое детей. Я читал об этом. — Это дети от его первого брака, — вздыхает она. — Я их почти не вижу, они живут у его родителей, а мы путешествуем по миру. Вдруг становится как-то зябко и тоскливо. Грустные бледно-голубые глаза в обрамлении нескольких морщинок, светлые волосы, утратившие свой золотой блеск, худые руки, от которых веет усталостью и хрупкие плечи, угловато выпирающие из-под тонкой ткани рукавов платья. Луна Лавгуд, у которой есть семья с неродными детьми и мужем-путешественником — высоким темноволосым ученым старше неё на десяток лет. Все поменялось — осталось лишь её волшебное сияние, разливающееся изнутри, и огромная сила, не позволяющая сдаваться никогда. Он верит ей — только ей — даже понимая, что это совершенно невозможно. Скорее всего, это просто безысходность. Не осталось никого — только она. Одна — маленькая, хрупкая и беззащитная — против того, что изменить не в их власти.

***

Не осталось никого — только она. Одна — маленькая, хрупкая и беззащитная — против того, что изменить не в их власти. Борясь с приступами глубокого отвращения, он наблюдал, как Беллатриса по очереди мучила пленников подземелья их замка. Гоблин Крюкохват, старик Олливандер, несколько маглов, замерших безжизненными телами у подножия колонны зала для торжеств. Белла не успокоилась, даже когда Сивый схватил одну маглу и прямо в зале принялся жестоко насиловать её на их глазах. Нарциссе стало дурно, и Люциус, воспользовавшись моментом, повел её на свежий воздух, несомненно втайне радуясь, что и себя освободит от зрелища. А он не мог сдвинуться с места, потому что в подвале осталась лишь Луна, за которой, по всей видимости и отправилась Беллатриса. Дикие крики полностью обнаженной грязной маглы, хруст костей и звук разрываемой плоти, разносившийся вместе с хлюпаньем крови, уже практически полностью обагрившей ноги Сивого. Он был одним из любимцев Темного Лорда, и никто, даже хозяева поместья, попавшие в немилость Волдеморта, не смели противодействовать ему. Крики становились все тише, боковым зрением он видел, что жертва уже почти не двигалась, обвиснув в руках-лапах тряпичной куклой, в которую полуоборотень вколачивался с новой силой. Одновременно с безумным стоном, напоминающем вой, вырвавшемся из горла Сивого, Драко стошнило. Он не знал, к кому из них отвращение больше: к мерзкому ублюдку, вымазанному кровью жертвы, или к самому себе, не нашедшему в себе силы и смелость бросить смертельным заклятием в маглу. Взмах палочки — он очистил пол и одежду, когда увидел, как Беллатриса резко швырнула в зал худенькую девушку с растрепанными длинными волосами светло-золотого цвета. — О, хорошенькая! — проревел Сивый, ринувшись к Луне. — Нет, — Драко вскочил с тяжелого железного стула, или скорее трона, чувствуя, как все тело начинает пробивать сильнейший озноб — с Беллой и оборотнем он не справится. — Я забираю её себе! — Ах, наш мальчик решил поиграть с этой куколкой! — приступ безумного смеха вызвал новую волну тошноты, но надо было держаться из последних сил. Несколько шагов к центру — и он уже поднял Луну, демонстративно схватив её за локоть. — Не беспокоить! Я развлекаюсь! — небрежно бросил он и толкнул девушку к выходу. Ему пришлось изображать из себя грубого конвоира до тех пор, пока дверь его комнаты не была запечатана несколькими сильнейшими защитными и заглушающими заклятиями. Только сейчас она подняла на него измученный взгляд и тихо прошептала: — Спасибо. Она буквально упала в кресло, не в силах стоять от немыслимой слабости, а он принялся метаться по комнате, вынимая из шкафчиков и полок лечебные зелья и мази. Нетронутый завтрак пригодился, чтобы она могла восстановить силы, пока он осторожно промокал салфеткой с заживляющим бальзамом глубокую рану на её щеке. — Почему ты не уехала? — резко спросил он, заметив, что Луна начинает приходить в себя. — А как же ты? — прошептала она, пытаясь улыбнуться треснувшими губами. Он отмахнулся, понимая, что убеждать и спорить с ней бессмысленно. Сейчас его заботило совсем другое: — Через время тебе надо будет вернуться в подземелье, к гоблину и Олливандеру. — С ними довольно интересно, — ответила она, все-таки улыбнувшись, отчего из нижней губы потекла струйка крови, которую он тут же поймал кончиком салфетки. — Лавгуд, ты понимаешь, что так… как сегодня, будет каждый день. До тех пор, пока вас не убьют или ваш чертов Поттер не победит. Это было правдой лишь наполовину — он знал, что даже в случае завтрашней победы Поттера всех пленников все равно уничтожат. Она внимательно посмотрела на него, а потом кивнула: — Я знаю. — Знаешь, Луна — и что с того? — с досадой выдохнул Драко. — Вам надо спастись. Я не знаю, как. Я правда не знаю. Он был на грани истерики, понимая, насколько обреченное положение сейчас у тех, точнее, у той, кто, по сути, должна быть совершенно безразлична ему. Взгляд упал на пустую тарелку из-под фруктов. Захотелось швырнуть её о стену, разбить вдребезги, как собственную жизнь. Уничтожить то, что с таким усердием расписывали домовые эльфы, чтобы в очередной раз благоговейно поднести на ней очередную порцию изысканных блюд, приправленных обожанием и лестью. Стоп! А ведь все-таки есть один путь к спасению. В дверь бешено заколотили. — Драко, немедленно выйди, — повелительный тон отца трудно было спутать с кем-то другим. — Мы думаем, у нас в плену Гарри Поттер. — Сейчас спущусь! — крикнул он, хватая Луну за руку и с нетерпением дожидаясь, пока шаги Люциуса стихнут в коридоре. Они бежали по крутым лестницам запасного прохода к подземелью, перед дверью которого он быстро и едва слышно проговорил: — Следи, чтобы пленники не уснули. К вам придет помощь. Вы поймете, что делать. Никому — слышишь, Луна — никому не говори о том, что это сделал я. Иначе… — Спасибо, Драко. Ей не нужно было дополнительных объяснений. Уже глядя на открывающуюся кованую дверь подземелья, которая впускала всех, но не выпускала никого, Луна вдруг обернулась к нему и, чуть поднявшись на носочках, нежно поцеловала в щеку, делая шаг в темноту. Что происходило после этого, прошло словно в мутном тумане. Грейнджер, Уизли и Поттер, обезображенный жалящими чарами, действительно попали к ним в плен. Ему с трудом удалось изобразить недоумение, кто перед ним, когда Люциус настойчиво требовал вглядеться внимательнее в лицо предполагаемого Поттера. Воспользовавшись несколькими секундами свободного времени, он бросился в свою комнату, где громко и повелительно произнес: — Добби. Тишина. — Добби, хозяин вызывает тебя. Немедленно быть здесь. Тихий щелчок — его знания, что у эльфов слишком долго искореняются многолетние привычки, на этот раз не подвели. Даже не являясь больше домовиком Малфоев, Добби почувствовал зов и не смог не трансгрессировать. — Твой Поттер в опасности, — бросил он ошеломленному эльфу, зная, на какие слабости следует надавить. — Ты должен спасти его и всех, кто находится в нашем подземелье. Абсолютно всех. Ты понял. — Да, сэр, — пискнул Добби, готовясь к трансгрессии. — Постой, — голос Драко уже звучал глуше и спокойнее. — ни одна живая душа не должна знать, что я подослал тебя. Даже своему Поттеру скажешь, что по своей воле пришел спасти его друзей и его самого. — Да, сэр, — послушно повторил домовик. Тихий щелчок — и домовик исчез в вихре трансгрессии. Он остался один, с трудом переводя дыхание после всего пережитого. Темнота становилась все гуще. Сбивчивое дыхание неровно вторит покалывающему сердцу, пустившемуся в бешеный ритм тревоги и ожидания неизвестности.