Завтра была суббота

      Наверное, спасение этой безумной блондинки стало моим хобби. Если не учитывать обстоятельства, из-за которых приходится её спасать, то я вполне зайду за её личного телохранителя. Но она влипает в них из-за меня. Так что, скорее всего, я ужасно плохой наёмник. Хотя в моём случае я просто угонщик, которому не повезло и за которым теперь гонится не только полиция штата, но и ещё половина мафии Бронкса. А ещё эта самая блондинка. Хлоя. Я уже дважды подставился из-за неё, и она хочет знать правду. Всего лишь.       — Хлоя… — начинаю я, и девушка сразу разворачивается ко мне, стараясь вытереть дорожки бегущих слёз. Даже сейчас, без макияжа, с растрёпанными волосами, испуганная — она очаровательна.       — Оставь меня в покое, пожалуйста. Час назад меня чуть не убили. Я не была дома больше трёх дней. Я еду, не зная куда, — еле слышно произносит Хлоя, снова уткнувшись в свои ладони.       Я решил не трогать её, пока мы не доедем до какого-нибудь городка, где сможем остановиться. День был наполнен кучей событий, с которыми мне тоже бы не помешало разобраться. Сначала убийство Алекса военными — не представляю, кто они. Затем подставные копы — ну, этих я узнал. Люди Алекса. Убийство мафиозного короля не пройдёт без следа, и мне придётся ответить за это. Не знаю, как они нашли нас, но стоит лучше спрятаться. Я знаю, куда мы идем. Хотя до «того» места ехать довольно долго, именно поэтому придётся остановиться. Как сказать — переждать бурю. Я понимаю состояние Хлои, но это несправедливо по отношению ко мне. Меня тоже сегодня чуть не убили, но я хотя бы в состоянии два слова связать. В любом случае, пусть она успокоится. Для меня не впервой быть в опасности, для неё же всё наоборот. Ещё моё плечо, да, она перебинтовала его, но этого недостаточно.       Вскоре лес за окном уступает маленькому пространству заезжего городка. Я не успеваю прочитать его название, хотя так даже лучше. Я всё равно знаю, в какой части штата мы находимся, а этого достаточно для достижения нашего финального места назначения. Городок маленький, всего лишь несколько магазинов и пабов попадается на пути, но вскоре я нахожу гостиницу. Назвать «это» гостиницей — огромное преувеличение. Обшарпанные стены, как снаружи, так и внутри, потрескавшиеся окна, на которых присутствует слой пыли не меньше, чем слой грязи на улице, и пол с непонятными разводами. Для меня это не так ужасно, конечно же, но стоило взглянуть на лицо Хлои, чтобы понять, как всё плохо.       Наш номер не лучше: на кровати кислотно-желтые простыни, в углу стоит старый телевизор, но что-то мне подсказывает, что лучше не пытаться его включить, несколько шкафчиков наполненных использованными сотни раз полотенцами и халатами, засохший букет цветов в вазе, вероятно, купленной на местной распродаже ненужного барахла. Про ванную вообще лучше промолчать. Но это лишь временно.       — Мда, какие ещё сюрпризы меня ждут? — начинает девушка, едва мы успеваем осмотреть комнату.       — Ещё много.       — Слушай, давай поговорим. Я не буду вести себя, как сука, — Хлоя сымитировала мой голос, — а ты не будешь молчать. Я понимаю, что ты там Глушитель. Оглушаешь, глушишь, но, Боже, разве я не заслужила правды?       — Ты уверена, что хочешь знать?       — Да. Ты спас мне жизнь. Я всё-таки хочу знать, почему, — кривая улыбка появилась на её распухших губах.       Некоторое время я молчу, а в это время внутри меня происходят немые дебаты. Рассказать или нет? Наверное, нужно рассказать ей столько, сколько будет безопасно. Нельзя доверять никому, кроме себя. Хотя себе тоже не стоит. Она заслужила эту правду.       — Я угнал машину, ту BMW, потому что у меня был долг. Сегодня утром я поехал, чтобы отдать эту машину тем, кому должен. Но увидев тебя, они сказали, что я нарушил запрет, и, вообще, изъявили желание прикончить меня. Потом произошло что-то странное. Появились люди в военной форме, с автоматами, и началось что-то вроде перестрелки. Мы с тобой уехали оттуда, ну, не без травм. Ты, наверное, поняла, что я оставил твою машину и «одолжил» другую. Те копы на дороге, подставные. Они из тех людей, кому я должен.       — То есть ты спас меня уже два раза?       — Получается, что да, — она смотрит на меня своими большими карими глазами, а я вспоминаю мягкость её пальцев на своей коже, когда она перебинтовывала плечо. Хочу, чтобы она дотронулась до раны ещё раз, лишь бы почувствовать их мягкость снова.       — И что мы собираемся сделать сейчас?       — Мы поедем завтра в то место, в котором сможем отсидеться на некоторое время, — когда выражение ужаса появляется на её лице, я еле-еле сдерживаю улыбку. — Шучу. Мне просто нужна помощь одного человека. А сейчас лучше расскажи про то, как ты там оказалась? В машине, я имею в виду.       Я уже спрашивал её об этом, но тогда было только начало нашего грандиозного приключения. Тогда не верилось, что что-то может пойти не так. Всё должно было закончиться уже несколько часов назад, но вместо этого всё только началось.       — В общем, я была на девичнике. Машина не моя, а подруги. Она везла меня домой. В эту субботу должна быть моя свадьба с Мартином, это мой жених. И ты мне всё испортил, — на этот раз в её словах нет столько грубости, как тогда. Она словно сама не верит своим словам, а рассказывает какую-то сказку. Я непонятно почему чувствую укол ненависти. Она произнесла имя этого парня с такой нежностью, с которой никогда не произнесла бы моё. Хотя она его не знает.       — Мартин значит?       — Да.       — Понятно.       — Ты так и не сказал, как тебя зовут?       — Это разве важно?       — Нет. Но, знаешь, Глушитель вообще худшее, что ты мог придумать. Наверное, у тебя очень стрёмное имя. Робин? Гудвин? Сигмунд? Подожди, я знаю. Володар, да?       — Рэт.       — Красивое имя. Почему ты не оставишь его?       — Какая разница, как меня зовут? Моя сущность от этого не меняется.       — Ну, знаешь, мой отец всегда говорит, что имя очень важно. Именно оно производит первое впечатление.       Между нами повисает неловкая тишина. Мало кто знает, как меня зовут, потому что я действительно не считаю, что это важно. Есть вещи гораздо важнее, чем какое-то имя. Но эти мысли я оставляю при себе.       — Слушай, ты же сказал люди в военной форме, да? — снова начинает Хлоя, меняя тему.       — Ну, да, — отвечая я, нахмурившись.       — Ты уверен?       — Да.       — Это люди моего отца. Они пришли за мной.       — Слушай, они там так стреляли, явно не собираясь тебя спасать. Мне кажется, они вообще не в курсе, что ты была с нами. — Ну, а кто знал, где вы встречаетесь? Я тебя уверяю, что это они, — уверенно произносит блондинка, делая несколько шагов в мою сторону.       — Дик знал.       — Делай выводы.       — В смысле?       — Кто мог слить им. Не думаю, что вы объявления развешивали о месте вашей встречи, — её рука опускается на моё раненное плечо, и только гримаса боли на моём лице заставила её убрать руку, которую я сразу же перехватил, взяв в свою ладонь.       Нет, это бред. Ну, зачем Дику сливать информацию? Скорее это могла быть одна из крыс Алекса, чем один из моих друзей. Они не предатели. Единственные, которым я иногда доверяю что-то. Эти ребята никогда бы не сделали ничего подобного. Хотя в словах Хлои есть смысл. Но об этом стоит подумать потом.       Мы смотрим на переплетенные пальцы, затем на лица друг друга. Ох, эти карие глаза — вот это тайна, как темная ночь, как черный ящик души, философия мрака и бесконечности. Глубокий взгляд, где не видно дна, а только вечная и сияющая бесконечность. В них столько тайн, сколько может уместить вселенная. Господи, она даже посреди всего этого дерьма выглядит, как принцесса. И эти губы. Неожиданно, отчаянно хочется попробовать их на вкус. И мне это удаётся. Или нам. Поцелуй не страстный, а нежный. Не скрывающий ничего, мы лишь устали от бесконечной погони. Мы лишь хотим узнать друг друга лучше. Долгий, мягкий поцелуй, обещающий что-то большое.       Мы провели ночь на кислотно-желтых простынях, забыв о том, кто мы и что с нами происходит. Это стало таким же неважным, как и то, что я заядлый угонщик, а она дочка военного. Как и то, что она выходит замуж, а я направляюсь к своей бывшей «невесте».       В такие моменты ты забываешь об этом, разделяешь своё горе с горем другого. А остальное…       Это неважно.